Сергей Зверев - Прирожденные аферисты
– Я не преступник! – возмутился задержанный.
– Да? Тогда расскажи, как дядя твой того рыжего афериста зарезал, – кинул Туранов пробный шар.
– Зачем дядя? Не резал дядя никого!
– А кто резал? – спросил Туранов.
– Я!
– Ты хорошо подумал, прежде чем сказать?
– Только об этом и думал. Я резал!
Давид не собирался упираться. Он собственноручно написал явку с повинной – аккуратно, грамотно, практически без ошибок.
– По русскому языку пятерка была? – спросил Туранов.
– Была…
– «Нанес три удара ножом…» – прочитал Туранов. – Даже количество ударов помнишь.
– А такое кто-нибудь забывает? – вздохнул Давид.
Ему уже было все равно. Ничего он скрывать не собирался, кроме того, что относилось к семейному делу, к цехам, товару, – тут решил стоять твердо и включать дурака. А что касается его вины – ну что ж, так получилось, придется брать ее на себя.
– Не жалеешь его? – спросил Маслов.
– Кого? – непонимающе уставился на него Давид.
– Убитого тобой человека.
– Нет, не жалею. Себя жалею. Это он мне жизнь всю сломал. А не я ему.
– А ты жизнь отнял у него, – отметил Туранов.
– Его бы все равно убили. Таких негодяев всегда убивают. Он нас ограбил.
– Для розыска грабителей милиция есть.
– При чем здесь милиция? – удивился Давид. – Он у нас отнял деньги. А не у милиции.
Он задумался о чем-то своем, потом вздохнул:
– Жалко, что горы не увижу. За семейным столом не посижу.
– Зачем ты во все это встрял, Давид? – с сочувствием сказал Туранов. – Видел же, что в глупое и гнилое дело лезешь. Мог бы отказаться.
– Не мог, – покачал головой Давид. – Это все равно что от своего имени отказаться…
Давида увели. А на его месте перед Масловым и Турановым вскоре уже сидел Баграм. При задержании его прилично помяли, все лицо было в синяках и пластырях. Он имел угрюмый вид человека, не склонного к общению.
Но общаться все равно пришлось.
Баграм сначала пробовал отнекиваться. Мол, понятия не имеет, о каком убийстве идет речь. Я не я, лошадь не моя, мы вообще из аула и по-русски понимаем плохо. Эту народную самодеятельность прервал Туранов, предъявив явку с повинной Давида.
Баграм, побледнев, произнес:
– Ну дурак же. Зачем он так?
– Он правильно сделал, – сказал Туранов. – Вы там наследили. И обувь ваша на месте происшествия отпечаталась. И другие следы. Так что у вас шансов все равно не было.
– Э-э, слушайте, а нельзя мне это на себя взять? – спросил Баграм. – Чего молодому парню судьбу калечить?
– Нельзя. Даже если бы хотелось, – развел руками Туранов. – Не забывайте, что на дворе двадцатый век. Вас наши эксперты на чистую воду выведут. Хотя бы по локализации следов крови на вашей одежде, а они там остались.
– Там же до расстрела наказание, – с болью в голосе произнес Баграм.
– Суд решит. А он у нас гуманный. Так что до расстрела вряд ли дело дойдет. А вот срок будет полновесный – это вне всякого сомнения.
– Я все понял, – кивнул Баграм. – А меня за что держите?
– Пока за соучастие в убийстве. Или за укрывательство убийства – это уже прокурорский следователь решит. За незаконное проникновение в квартиру гражданина Мартышкина. За сопротивление работникам милиции. Еще пара статей наберется.
– Милиции не сопротивлялся. Думал, бандиты пришли.
– Это вы прокурору расскажете, – махнул рукой Туранов.
– Да и вопросов к вам много накопилось по другим делам, – встрял Маслов. – Что за деньги вы забрать хотели у граждан Савоськина и Мартышкина?
– Наши деньги, – гордо изрек Баграм. – Семейные. Которые у моего родственника обманом выманили.
– Это в Ярославле? – как бы невзначай бросил Маслов. – Да не беспокойтесь – нам все известно.
– Тогда что меня спрашиваете? Себя и спрашивайте.
– Не дерзите, – произнес строго Маслов. – Не совсем понятно, зачем на ваши семейные деньги покупать ткань для государственного цеха?
Баграм удержался, чтобы не сказать – наш это цех. Вовремя прикусил язык. И начал довольно беспомощно выкручиваться:
– Да этот жулик сказал – наличные нужны. Мой брат Ашот потом как-то все по бухгалтерии провел бы, по закону. И люди бы работали. Зарплату получали.
– Ах, зарплату, – протянул Маслов.
Он был наслышан о таких цехах. И представлял, откуда там такие деньги и кому они в итоге достаются.
Но это уже не его дело. Пускай этим занимаются оперативные службы, тот же ОБХСС. Да и Верзилин, если вцепится – не отпустит.
– Разберемся, – кивнул Маслов.
– Да что разбираться – все честно.
– И шито-крыто, – усмехнулся Маслов. – Зря надеетесь, Баграм Аванесович. Зря.
– А может, и не зря, – усмехнулся Баграм.
Глава 48
Поскольку организованная преступная группа Савоськина, помимо мошенничеств с машинами, совершила хищения с нескольких государственных предприятий и общая сумма ущерба превысила десять тысяч рублей, то для жуликов все могло закончиться печально.
В 1961 году в Уголовном кодексе РСФСР появилась такая хитрая статья – 93-1 «Об ответственности за хищение государственного имущества в особо крупных размерах». Ее специфика состояла в том, что она охватывала все способы завладения государственным имуществом – кражи, грабежи, присвоение, мошенничество. И все эпизоды хищений госимущества считались единым продолжаемым преступлением, что означало – ущерб от деяний суммировался, и, когда переваливал за десять тысяч рублей, вступала в действие эта самая статья.
Был еще один нюанс, который сразу выделял статью из числа других составов преступлений – она была «мокрая». То есть по ней могла быть назначена исключительная мера наказания – расстрел. Поэтому жулики боялись ее, как черт ладана.
На первом допросе, который проводил Верзилин в Запорожском УВД, Лилиан Савоськин попытался, как говорят уголовники, «уйти в глухой отказ», мол, напраслину возводите на честного человека, ничего не знаю, ничего не делал. Тут и пришлось следователю напомнить подозреваемому о некоторых особенностях советского законодательства.
– Вам нужно думать больше не о том, как ввести органы следствия в заблуждение, гражданин Савоськин, а о том, как предстать перед судом максимально раскаявшимся, – посоветовал Верзилин.
– Добровольное признание – кратчайший путь на скамью подсудимых, – с видом знатока возразил Король.
– А глупое запирательство – прямой путь к палачу. Вас расстреляют, Лилиан Тудорович, если вы не будете сотрудничать со следствием.
– Так уж и расстреляют, – поморщился Король.
– Не вы первый, – недобро улыбнулся Верзилин. – Учтите, мне ваши показания не очень нужны. Доказательств хватает. И показания потерпевших. И Мартышкин не похож на человека, который взойдет на плаху, но не проронит ни слова. Так что можете хоть сейчас в соответствии с вашими процессуальными правами отказаться от дачи показаний. И посмотрим, чем это кончится…
Король задумался надолго. Попросил сигарету. Закурил. Потом махнул рукой:
– Уступаю перед грубой силой. Мои это все дела.
И собственноручно выдал на четырех листах признание.
Ознакомившись с ним, Верзилин кивнул:
– Для начала сойдет. Только маленький вопрос остается открытым.
– Какой еще вопрос?
– Где деньги?
– В смысле?
– При обыске мы не нашли ни копейки из денежных средств, которые были похищены вашей преступной группой… Где деньги, Лилиан Тудорович?
Король испытал мгновенный шок, его будто электротоком шарахнуло. Он, конечно, знал, что его мама человек неординарный и сложный. Но вот так соврать родному сыну, что нажитые его тяжким трудом деньги изъяты милицией! И все для того, чтобы нагло, можно сказать, бесстыдно присвоить их. Да еще создать сыну массу проблем, которые он мог бы решить при наличии финансов. Это просто не укладывалось в его голове. С другой стороны, пережив этот удар, он рассудил здраво и пришел к выводу, что новость хорошая. Ведь деньги еще лежат в тайнике. И не исключено, что когда-нибудь он получит к ним доступ. Если, конечно, его не расстреляют. Лишь бы сохранить жизнь. Пускай дадут по максимуму – пятнадцать лет, но главное, что палач не влепит ему пулю в затылок. А есть жизнь – обязательно будут и варианты. Из колонии можно сбежать. Можно выйти по условно-досрочному. Можно даже отсидеть. Но главное – выжить. И тогда он спросит с матушки за ее чудачества.
Он быстро взял себя в руки, но секундное замешательство не скрылось от следователя.
Распрямив плечи, Король максимально уверенно и с подкупающей искренностью, которая обычно безотказно действовала на людей, произнес:
– Гражданин следователь. Честно скажу. Деньги разошлись. На дом. На еду… Не скрою – люблю шикануть, пустить пыль в глаза. А понты ведь недешевы. С моими подельниками делился по-честному. Деньги, как песок сквозь пальцы, текли. Поэтому и приходилось работать. Идти на новые дела.
