Андрей Орлов - Я навсегда тобою ранен...
– Да что вы такое говорите?... – Горло Риты совершило непроизвольный спазм. На всякий случай я отодвинулся. Куницын сместил ствол. Неприятно чувствовать себя дичью.
– Но зачем же злоумышленник, сделав дело, затер следы? – задал я риторический вопрос и внимательно обозрел собравшихся. – Поверьте, господа, у меня было время осмотреть место трагедии. Стал бы полоумный бродяга, убив человека, заметать следы преступления?
– Тогда это точно вы... – неуверенно сообщила Рита. Какая трогательная женская логика.
– Подождите... – выпутываясь из ложных догадок, проговорила Стелла. – Вы хотите сказать, что это проделал... – она подняла тихо зеленеющую мордашку и вдруг замолчала.
Вздрогнул Куницын, ствол отъехал в сторону. Другой возможности могло и не быть. Я метнулся к нему. Ахнула женщина. Он вскинул карабин, но поздно – я вцепился в него обеими руками, не давая направить на себя, стал выламывать, одновременно проводя подсечку. Он упал на живот, а я уже отскакивал, контролируя всех четверых.
– Стоять!
Куницын подогнул ногу, чтобы броситься, но ствол, смотрящий в лоб, заставил пересмотреть решение. Он предпочел не лезть на рожон, прищурился, выпрямил спину. Остальных разбил паралич – они смотрели на отвоеванный карабин распухшими от ужаса глазами.
– Заставляете усомниться в вашей добропорядочности, – сглотнув, сообщил Мурзин.
– Господи, это и в самом деле он... – прошептала Рита.
– Я совсем запуталась, – жалобно сказала Стелла.
– Выпутывайтесь скорее, – посоветовал я. – Подумайте головами, господа туристы: стал бы я носиться по кустам, вырезая вас поодиночке? Кто дежурил первым? У меня пистолет, патронов бы хватило на всех... Ну, соображаете?
– Он прав, – облизнул губы Мурзин, – у него была прекрасная возможность нас укокошить.
– Тогда какого черта вы отобрали у меня карабин? – процедил Куницын.
– На всякий случай. – Я отодвинулся к краю площадки, извлек из ствола патрон и забросил карабин за спину. Взамен достал пистолет, который был значительно удобнее и проще. – Не надо беспокоиться, господа туристы, работает уголовный розыск. Просьба проникнуться, что положение, в котором вы оказались, а заодно и я с вами – серьезное. Слушайтесь меня, заклинаю вас.
На «доброго полицейского» я сегодня не тянул. Слишком зол был. Призвав собравшихся к вниманию, я сжато объяснил, какие действия с их стороны не вызовут моего порицания. В колонну по одному войти в пещеру, собрать манатки, включая манатки погибшего и капитана уголовного розыска, и выйти с ними обратно. В пещере ничего не должно остаться. Каждый обязан наблюдать за действиями соседа и, обнаружив у того намерение избавиться от некоего предмета, немедленно докладывать по инстанции. Я пропустил колонну и вошел следом. В свете фонаря внимательно наблюдал, как четверка собирает вещи. Пятясь, выбрался обратно, отошел на безопасное расстояние. Какой-то цирк, ей-богу... Ветер усиливался, с минуты на минуту мог начаться дождь. Я приказал вываливать содержимое рюкзаков на землю. Присел на камень и уныло наблюдал, как они копаются в своих пожитках. Орудия убийства там, конечно, не было. Да не очень-то и хотелось. Но соблюсти процедуру осмотра я был обязан.
– Собирайте вещи, – вздохнул я. – Да пошустрее, господа, а то нас всех смоет.
После этого я приказал Куницыну обыскать Мурзина, а брюнетке – рыжую, подчеркнув, что не вижу в этой процедуре ничего постыдного. Выслушав слова в свой адрес, дождался, пока те двое справятся с задачей, приказал поменяться ролями. Процедура была формальной и особой пользы не принесла. Меня не волновало, что Мурзин имеет при себе упаковку с клубничными презервативами, Куницын втихушку сосет леденцы, Стелла носит на груди мешочек с прахом любимого мастифа, а Рита не расстается с выжимкой из Библии, помещающейся на середине ладошки.
– Всем спасибо, разминка закончена, – сказал я. – Можете собрать вещи, заправиться... Теперь огромная просьба разуться и показать свои пяточки.
Я был уверен, что Голованова убрали не просто так (в этом не было смысла), а по причине. Он начал что-то подозревать. Потрясения первой ночи и второго дня добавили уверенности. Возможно, проспавшись, он напросился бы на разговор со мной – и некто это понимал, решил нанести упреждающий удар.
– Какого черта? – огрызнулся Куницын.
– Как ты не понимаешь? – пробормотала Рита. – Он считает, что Валентина убил один из нас... Например, ты. Или я. Ботинки наши грязные, убийца их снял, чтобы не оставлять отпечатков...
А прыгнув в яму, нацеплял бы на носки сухой листвы и грязи. Эта женщина была умнее, чем я предполагал. Очевидно, я должен был присмотреться к ней внимательнее.
Они покорно разулись, уселись на пятые точки и предъявили к осмотру стопы в грязных носках. И все смотрели на меня с такой страстью, что собери ее в один энергетический кулак – он бы гнал меня до самого Рыдалова.
– Обуйтесь, чего вы тут расселись, – поморщился я. – Если холодно, зайдите в пещеру. И будьте вместе, пожалуйста. Если кто-то решит покинуть компанию, немедленно докладывайте... по инстанции.
Я проследил, как они волокутся в пещеру, натянул воротник на уши и полез в кусты.
Через полчаса я предъявил растерянной публике орудие убийства, найденное в расщелине за кустарником (несложно добросить от места злодеяния) – штык-нож советского образца с кольцом для крепления на компенсаторе, плюс ножны, в которые был вставлен клинок. Крови на штыке было столько, словно им забили свинью. Сомневаюсь, что убийца оставил на ноже отпечатки пальцев, но на всякий случай я обращался с находкой бережно.
– Вопросы есть? – Я оглядел компанию, благоговейно взирающую на улику.
Вопросов не было. В глазах Куницына сквозило невольное восхищение, у Риты в горле что-то булькнуло, Мурзин произвел протестующий жест – дескать, эти радости не по его линии. Стелла хотела перекреститься, но передумала, вспомнив, что она буддистка.
– Штык-нож легендарной Советской Армии, – пояснил я. – Применяется в качестве ножа, пилы по металлу и ножниц для резки проволоки. Удобен для ликвидации живой силы противника, а главное, найти его можно практически на любой барахолке. Вставленный в ножны, смотрится безобидно. Чья игрушка?
Компания дружно пожала плечами.
– То есть никто не видел у товарища данного предмета? – уточнил я.
Молодые люди вразнобой замотали головами.
– Черт, – пробормотал Мурзин, – а ведь это серьезно.
До людей, измученных кошмарами и загадками, потихоньку доходило. Первой опомнилась Рита – пугливо постреляв глазами, отодвинулась от Куницына. Еще дальше пошла Стелла – подтянула к себе рюкзак, взвалила на плечо и потащилась на другую сторону площадки.
– Рита, вы понимаете, что на вас первую падает подозрение? – деликатно осведомился я у смуглянки, которая задрожала еще сильнее и уже готова была бежать в тайгу.
– Вы о чем? – Она поискала глазами, куда спрятаться.
– Именно у вас провел последнюю ночь на базе Валентин. Именно с вами он беседовал. И мы не можем, Рита, восстановить содержание этой беседы.
– Да прекратите вы! – Девицу прорвало, как канализацию. – Ничего я не знала! Я и сейчас ничего не знаю! Что вы хотите на меня взвалить? Это подло, Артем! Он пришел ко мне вечером – красивый такой, ласковый... Я не устояла. В постели он рассказал дурацкую историю про золото. Честное слово, я никуда не хотела идти, но он сказал, что все уже в курсе, утром сбор, к тому же администратор Вазгенов уехал на все выходные, остается лишь пьяный охранник...
– Стоп, – сказал я. – Невзирая на то, что у вас он провел целую ночь, получается, что о мифических сокровищах вы узнали последней.
– Нет, я слышала от Мурзина – они обсуждали на веранде с Куницыным, я проходила мимо, подошла к ним...
– Было дело, – не стал сопротивляться Мурзин. – Злосчастный четверг, шесть часов вечера...
– А я вообще не разговаривала с Головановым, – похвалилась Стелла. – И не имела с ним никаких общих дел, кроме трех-четырех фраз. Мне Олег обо всем рассказал.
– И такое было, – согласился Мурзин. – Я и с Куницыным поделился – а тот никогда не против прогуляться по тайге с ружьишком. Ритка трюхала мимо, но, боюсь, ни хрена не поняла.
Разговор Мурзина с Головановым, как выяснилось позже, состоялся в «злосчастный четверг» не далее как в четыре часа пополудни – когда погодные условия были неблагоприятны, а настроение так себе. Суть истории и манера изложения показались Мурзину подозрительными, но он не стал придираться. С чего бы врать преуспевающему зубному технику? Возможно, человек волновался, слова не вязались. К тому же целых четыре дня – с момента прибытия на базу – он носил свою историю в себе, не зная, стоит ли ее обнародовать. «Не справлюсь я один, – объяснил он Мурзину с претензией на откровенность. – Как представлю, тащиться в экую даль... И что я буду делать один в этом ущелье? У группы хоть какой-то шанс...»
