Андрей Воронин - Таможня дает добро
«Да, так было раньше. Представляю, как там теперь. Правда, я поездил, был и во Франции, и в Германии, и в Швейцарии, видел чужую жизнь. И теперь меня трудно чем‑нибудь этаким удивить. Как там сейчас? Как живут люди?»
Сергей почему‑то вспоминал, что у дороги выставляли столы, сколоченные из аккуратных желтых досок, а на этих столах стояли большие бидоны с молоком. И никого рядом, ни одной живой души. Латыши выносили молоко, ставили, а потом человек на лошади или на машине ехал и собирал это молоко.
«Нет, в России такого никогда не увидишь. Невозможно себе представить, чтобы люди ставили бидоны прямо у дороги, чтобы так доверяли друг другу. Нет, латыши — это совсем другой народ. Да в общем белорусы тоже не такие, хотя и говорят почти как мы, русские, языки очень похожи.»
Еще Дорогину вспоминались всевозможные байки и легенды, на которые был богат тот край, край пограничья Беларуси и Латвии. Люди рассказывали о каких‑то чудовищах, живущих в густых непроходимых лесах, на болотах, о каких‑то вурдалаках. Слово «вурдалак» Дорогину нравилось, было в нем что‑то мистическое, таинственное, страшное, угрожающее и в то же время смешное.
«Интересно, как выглядят эти вурдалаки? Что это за существа такие?»
Сколько он ни расспрашивал, еще тогда, на съемках военного фильма, местных жителей, как они себе представляют вурдалаков–кровопийц, никто толком объяснить не мог.
Даже не сбрасывая скорости, Сергей потянулся рукой к бутылке с минеральной водой, зажал ее между колен, отвернул пробку и попил прямо из горлышка. Он прикинул, что к вечеру, если будет ехать с такой скоростью, сможет добраться до маленького районного центра, до городка с красивым славянским названием Браслав, а уж от него доберется до хутора и встретит своего приятеля из той, прошлой, жизни. Встретит и сможет обрадовать. Ведь, уезжая, он поручил Тамаре связаться с Клаусом Фишером, объяснить ему всю ситуацию и просить Клауса, чтобы тот устроил внучку Гриши Склярова в самую хорошую клинику, а потом взял к себе на реабилитацию на месяц или на два.
В том, что Клаус не откажет, Дорогин не сомневался ни секунды. Как‑никак сейчас Фишер преуспевает и во многом благодаря как доктору Рычагову, так и ему, Сергею Дорогину, и Тамаре Солодкиной, естественно. Все они втроем приложили руку к тому, чтобы благосостояние Клауса Фишера позволило ему открыть свою небольшую частную клинику.
— Дорога, дорога, — бормотал Сергей, глядя на уже тронутые уходящим солнцем облака, — как мне она нравится. Как хорошо ехать и знать, что ты едешь для того, чтобы сделать доброе дело. И не надо тебе ни с кем связываться, ни с кем бороться, ни от кого убегать, никого преследовать. Вот так, едешь с доброй вестью…
«Да, хорошо быть гонцом, который несет хорошие вести, и плохо быть обремененным тяжелыми новостями. Плохо нести на своих плечах, в своем сердце горькие слова об утрате или о несчастье. Жизнь вроде налаживается, — думал Сергей. — Может, оно и хорошо, что я еду без звонка, без телеграммы, не предупредив Григорий. Если бы я позвонил, то он бы наверняка волновался, ждал, переживал, готовился к встрече. Все произойдет буднично и тихо, по–дружески. Он, конечно, начнет говорить, что обязан по гроб жизни… Но что слова, главное — это его глаза, главное то, что девочка будет спасена.»
То ли хорошая погода повлияла, то ли быстрое движение по дороге, не заполненной транспортом, но настроение Сергея было таким хорошим, что плохие мысли ему даже не приходили в голову.
В сумерках зеленая «Нива» в экспортном исполнении, за рулем которой сидел широкоплечий мужчина со сдвинутыми на лоб солнцезащитными очками и в черной майке с короткими рукавами, въехала в Браслав. Городок встретил Сергея Дорогина странной тишиной.
Сергей остановил машину рядом с двумя пожилыми мужчинами, которые о чем‑то оживленно разговаривали, держа в руках велосипеды.
- Добрый вечер, — сказал Сергей, приоткрыв дверцу машины.
— Добрый, добрый, — в два голоса, как‑то распевно ответили мужчины, осматривая «Ниву» с хромированными бамперами и многочисленными фарами.
— Где тут у вас гостиница? Я здесь давно был, уже не помню.
— Гостиница? Поедешь прямо до площади, там будет райком с флагом, возле него гостиница.
— Машину там где‑нибудь можно поставить?
— Конечно, можно, — сказал мужчина, поскреб щетинистую щеку и посмотрел в ту сторону, где, по его разумению, находилась гостиница. Затем резко обернулся. — А вы небось издалека?
— Издалека, — сказал Дорогин.
— Небось из Питера?
— Нет, ошибаетесь, из Москвы.
— Из Москвы сюда редко заезжают. На охоту или на рыбалку?
— Нет, в гости к знакомым.
— Понятно, понятно… —продолжая оглядывать машину, произнесли местные жители. — А закурить у вас не найдется?
— Будет, пожалуйста, — Сергей подал распечатанную пачку дорогих сигарет.
За всю дорогу от Москвы до Браслава он выкурил только три сигареты. Усталости Сергей не чувствовал, словно не отсидел за рулем многие сотни километров, а всего лишь прошелся вдоль берега лесного озера.
Мужчины закурили.
— К кому в гости?
— Есть у меня один знакомый, на хуторе живет.
При слове «хутор» мужчины вздрогнули, и уже каким‑то совсем другим — настороженным — взглядом один из них посмотрел на Дорогина.
— К кому ж это вы на хутор?
— Есть у меня знакомый, егерем работает.
-—Егерем? — нараспев и грозно произнес второй мужчина, поправляя педали на своем велосипеде, ему хотелось скорее уехать.
— Да, а что такое? — интонация показалась Дорогину странной, даже не просто странной, а подозрительной. — Скляров Григорий, вы, наверное, его знаете, он здесь живет и работает всю жизнь.
— Работал, — сказал мужчина и повернул голову в ту сторону, где был костел, быстро перекрестился. Перекрестился и его собеседник.
— Что такое? — спросил Сергей, выбираясь из машины и подходя к мужчинам.
— Вы как раз и приехали на девять дней.
— На какие девять дней? О чем это вы?
— Сгорел Гриша Скляров, вместе с семьей сгорел. Когда гроза была, девять дней назад. Хутор сгорел, все хозяйство сгорело. Только конь да собака остались целы.
— Конь? Собака? — с непониманием и недоверием произнес Сергей, пытаясь заглянуть в глаза пожилым мужчинам.
Те глаз не прятали, от Сергея не отворачивались.
— Расскажите поподробнее, а! Давайте. Я столько отмахал, чтобы Григория увидеть.
— Не успел, — сказал мужчина, поправляя кепку, сдвигая ее почти на глаза. — Молния, говорят, ударила в хутор. Ветер был страшный, так полыхало кругом, гремело, как в войну. В общем, нет Григория, нет его жены, да и дочка с внучкой сгорели.
— И дочка с внучкой? — переспросил Дорогин.
— И дочка с внучкой тоже. Все.
— Как могло такое случиться?
— Кто ж его знает? Прямо в дом, наверное, молния саданула. А дом у него старый, деревянный. Добротный дом, сразу после войны ставили. Дерево смолистое, вот он и полыхнул. Моментом, говорят, сгорел.
— Почему никто не спасся?
— Кто ж его знает? Может, растерялись, может, еще чего, может, не успели, а может, не смогли… Молния ж, такое дело…
— Что ты такое, Петр, говоришь? — мужчина взял за локоть своего приятеля, несколько раз моргнул, а затем приблизился к Дорогину почти вплотную. — Не так все было, не так.
— Кончай, Михалыч, сплетни разносить! Что ты человеку голову дуришь?
— У нас тут все говорят, кому‑то дорогу перешел Гриша, вот его и сжили со свету.
— Кому он мог перейти?
— Ну, мало ли лихих людей? Опять же, браконьеры какие, а может… — и небритый мужчина оглянулся по сторонам, помял в пальцах окурок, который истлел до самого фильтра.
Сергей подал пачку.
— Закуривай, закуривай.
Мужчина взял не одну, а две сигареты. Одну раскурил, другую пристроил за ухом и затем произнес заговорщицким шепотом:
— С таможенниками, наверное, он чего‑то не поделил, вот они его и спалили. Но я вам ничего не говорил, понятно?
— Понятно. Какие таможенники хоть?
— Кто ж их знает, таможенников сейчас — куда ни ткнись, в лес не зайти,к реке не подъехать. Вон у нас дед возле Двины живет…
— Это ты про кого?
— Да про кого, про кого.» -шепотом говорил мужчина, — про Петрачка.
— А да, ведь деда мучают уже полгода. Деду почти сто лет, так они у него по суду коня конфисковали, замучили бедолагу. Он сейчас в больнице лежит.
— Погодите, погодите, мужики, а как проехать?
— Куда тебе надо проехать?
— На хутор.
— Так хутора уже нет, только труба печная -торчит. Как в войну, словно немцы сожгли, — все таким же заговорщическим шепотом, то и дело оглядываясь, говорил небритый, пожилой местный житель.
Дорогин понял: произошла трагедия. Пока он лишь держал это в голове, слова еще не превратились в чувства, и сердце еще не окаменело. Он воспринял пока лишь информацию, ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Говорите, по этой улице гостиница?
— Да, да, поезжай. Тут триста метров, свернешь налево.
