Фред Варгас - Мертвые, вставайте!
Придерживая свою руку, которая казалась ему каменной, Марк встал и пошел навстречу шести полицейским.
– Уверен, что она прячется в роще, – сказал он.
Жюльет обнаружили десять минут спустя. Двое мужчин привели ее, придерживая за руки. Она была покрыта царапинами и синяками и казалась измученной.
– Она… – запинаясь, выдохнула Жюльет. – Я убежала…
Марк бросился на нее и схватил ее за плечо.
– Заткнись! – завопил он, тряся ее. – Заткнись!
– Вмешаться? – спросил Легенек у Вандузлера.
– Нет, – шепнул Вандузлер. – Ничего страшного. Это его дело, его заслуга. Я подозревал что-то подобное, но…
– Надо было мне сказать, Вандузлер.
– Я еще не был уверен. А у медиевистов, надо полагать, есть свои хитрости. Когда Марк начинает выстраивать свои мысли в ряд, то бьет прямо в цель… Он собирает все вместе – все, что под руку попадется, – а потом вдруг прицеливается.
Легенек посмотрел на Марка, застывшего от холода, с бледным в темноте лицом, мокрыми волосами, который продолжал сжимать плечо Жюльет, обхватив его совсем близко от горла рукой с блестевшими на ней кольцами – широкой рукой, которая казалась очень опасной.
– А если он сглупит?
– Он не сглупит.
Легенек все-таки сделал своим людям знак встать вокруг Марка и Жюльет.
– Пойду займусь Матиасом, – сказал он. – Он был на волоске.
Вандузлер вспомнил, что когда Легенек ловил рыбу, он был еще и спасателем на водах. Вода – она везде вода.
Марк отпустил Жюльет и теперь смотрел на нее в упор. Она была страшной, она была красивой. У него заболел живот. Это, наверное, от рома. Теперь она не пыталась двинуться с места. А Марк дрожал. Промокшая одежда облепляла и леденила тело. Он медленно поискал взглядом Легенека среди сгрудившихся в темноте людей. Он обнаружил его чуть поодаль, рядом с Матиасом.
– Инспектор, – выдохнул он, – прикажите копать под деревом. Я думаю, она под ним.
– Под деревом? – сказал Легенек. – Под деревом уже копали.
– Точно, – сказал Марк. – Место, где уже копали, – это место, где никто уже копать не станет… София там.
Теперь Марка буквально трясло от холода. Он нашел бутылочку с ромом и опустошил последнюю ее четверть. Он почувствовал, как голова у него закружилась, ему хотелось, чтобы Матиас развел для него огонь, но Матиас лежал на земле, ему хотелось улечься рядом с ним и, может быть, как следует повыть. Он вытер себе лоб мокрым рукавом левой руки, которая еще работала. Другая рука беспомощно повисла вдоль тела, и кровь стекала ему на пальцы.
Он снова поднял глаза. Она по-прежнему в упор уставилась на него. От всей ее провалившейся затеи осталось только это оцепеневшее тело и ожесточенное сопротивление взгляда.
Потрясенный Марк опустился на траву. Нет, он больше не хотел смотреть ей в глаза. Он даже жалел, что уже успел столько увидеть.
Легенек приподнимал Матиаса, стараясь его усадить.
– Марк… – сказал Матиас.
Этот приглушенный голос встряхнул Марка. Если бы у Матиаса оставалось побольше сил, он сказал бы: «Говори, Марк». Именно так и сказал бы охотник-собиратель. Марк стучал зубами, и слова стали вылетать короткими обрывками.
– Домпьер, – сказал он. – Его звали Кристоф.
Он сидел, скрестив ноги и опустив голову, и пучками вырывал вокруг себя траву. Как он делал возле бука. Он рвал и разбрасывал травинки вокруг себя.
– Он написал Sofia просто через f, без р и без h, – продолжал он рывками. – Но парень, которого зовут Кристоф – Christophe, о, р, h, e – не ошибется в орфографии имени Sophia, нет… потому что там те же слоги, те же гласные, те же согласные, и даже когда ты вот-вот сдохнешь, все равно ты знаешь, если тебя зовут Кристоф, что «София» пишется не просто через «ф», ты все равно это помнишь, и тут он не мог ошибиться, как он не написал бы и свое имя просто через «ф», нет… он писал не «София», он писал не «София»…
Марк вздрогнул. Он почувствовал, что крестный стаскивает с него куртку, затем мокрую рубашку. У него не было сил ему помочь. Левой рукой он рвал траву. Теперь его оборачивали шершавым одеялом, прямо на голое тело, одеялом из грузовика фараонов. У Матиаса было такое же. Оно кусалось. Но было теплым. Он немного расслабился, сжался внутри одеяла, и его челюсть уже не так дрожала. Он инстинктивно не отрывал глаз от травы, чтобы случайно не увидеть ее.
– Продолжай, – снова послушался глухой голос Матиаса.
Теперь все вспомнилось. Он мог говорить лучше, спокойнее и одновременно размышлять, восстанавливать ход событий. Он мог говорить, но не мог больше произносить это имя.
– До меня дошло, – продолжал он тихо, обращаясь к траве, – что Кристоф не мог написать Sofia Simeonidis… Но тогда что же, боже милостивый, что? В слове Sofia буква «а» была нечеткой, петля буквы «f» не закрыта, она походила на большую «S»… и написал он Sosie Simeonidis, «копия» Симеонидис, копия, дублерша… да, вот что он сделал, он указал на дублершу Софии Симеонидис… Его отец написал в своей статье кое-что странное… вроде бы что «Софию пришлось заменить на три дня ее дублершей Натали Домеско, чья отвратительная имитация бесповоротно загубила «Электру»…», и эта «имитация»… было таким странным словом, странным выражением, будто дублерша не просто заменяла, а именно копировала, имитировала Софию с ее черными коротко остриженными волосами, красными губами и шейным платком, да, именно так она и делала… и «копия» – это было прозвище, которое Домпьер и Фремонвиль дали дублерше в насмешку, конечно, потому что она хватала через край… а Кристоф знал об этом, это прозвище было ему известно, и он догадался, но только слишком поздно, и я догадался, и тоже почти слишком поздно…
Марк обернулся к Матиасу, сидевшему на земле между Легенеком и другим инспектором. И еще он увидел Люсьена, который встал позади охотника-собирателя, совсем вплотную, будто хотел дать ему крепкую опору, Люсьен с его разодранным в лоскуты галстуком, его испачканной о край колодца рубашкой, его детской физиономией, разинутым ртом и нахмуренными бровями. Тесно сбившаяся группа из четырех молчащих мужчин, четко выделявшаяся в темноте при свете фонаря Легенека. Матиас казался оцепеневшим, но Матиас слушал. Он должен был говорить.
– Все в порядке? – спросил Марк.
– В порядке, – сказал Легенек. – Он начинает шевелить ступнями в сандалиях.
– Тогда да, тогда порядок. Матиас, этим утром ты ходил к ней домой?
– Да, – сказал Матиас.
– Ты с ней говорил? – сказал Марк.
– Да, я почувствовал тепло, на улице, когда мы отводили домой пьяного Люсьена. Я был голый, но мне не было холодно, я чувствовал тепло поясницей. Позже я вспомнил об этом. Мотор машины… Я уловил тепло мотора ее машины, у ее дома. Я понял это, когда Гослена обвинили, и подумал, что он брал машину сестры в ночь убийства.
– Тогда тебе и пришел конец. Теперь, когда Гослен оказался не при чем, тебе рано или поздно пришлось бы найти своему «теплу» другое объяснение. А другое могло быть только одно… Когда я вечером возвратился в лачугу, я знал о ней все, я знал причины, я знал все.
Марк разбрасывал вокруг себя вырванные травинки. Он опустошал свой клочок земли.
– Кристоф Домпьер написал «копия»… Жорж напал на Софию в ее уборной, и кому-то это было выгодно… Кому? Дублерше, конечно же, «копии», которой предстояло заменить ее на сцене… Я вспомнил… уроки музыки… это была она, она – дублерша, в течение многих лет… под именем Натали Домеско. Только ее брат об этом знал, а родители думали, что она работает помощницей по хозяйству… она с ними поссорилась, может быть, порвала… Я вспомнил… Матиас, да, Матиас, которому не было холодно в ночь убийства Домпьера, Матиас, который стоял перед решеткой ее сада, рядом с ее машиной… я вспомнил… полицейские, закапывающие траншею… мы наблюдали за ними из моего окна, и земля доходила им только до середины бедер… значит, они рыли не глубже, чем мы… после них рыл кто-то другой, глубже, до самого слоя черной и жирной земли… теперь… теперь да, я знал достаточно, чтобы восстановить всю ее историю, как Ахав – историю своего кита-убийцы… и как он, я знал ее путь… и где она собиралась пройти… Жюльет оглядела стоявших вокруг нее полукругом мужчин. Она запрокинула голову назад и плюнула в Марка. Марк опустил голову. Милая Жюльет с гладкими белыми плечами, с радушным телом и улыбкой. Белое, мягкое, округлое тело в темноте, тяжелое, плюющееся тело. Жюльет, которую он целовал в лоб, Белый Кит, кит-убийца.
Жюльет плюнула и в двух полицейских, стоявших по бокам от нее, а потом стало слышно только ее сильное, свистящее дыхание. Потом – короткий смешок и снова дыхание. Марк представлял себе пристальный взгляд, уставившийся прямо на него. Он подумал о «Бочке». Им было хорошо в этой бочке… дым, пиво за стойкой, звяканье чашек. Рагу. София, певшая для них одних в первый вечер.
Рвать траву. Слева от него образовалась уже маленькая кучка.
– Она посадила бук, – продолжал он. – Она знала, что дерево встревожит Софию, что она будет о нем говорить… Да и кто бы не встревожился? Она отправила открытку от «Стелиоса», перехватила Софию в среду вечером по дороге на вокзал и под каким-то предлогом привезла в эту проклятую дерьмовую бочку… Мне на это плевать, я не хочу знать, не хочу ее слышать! Наверное, сказала, что у нее есть новости о Стелиосе… Она ее привезла, убила в подвале, связала, как кусок мяса, ночью перевезла в Нормандию, а там, я уверен, засунула в старый ледник в погребе…
