Марко Незе - Спрут
— Я не могу больше об этом говорить, — пробормотал он.
— Простите, — огорченно сказала женщина. — Было глупо с моей стороны мучить вас расспросами.
— Здесь меня больше ничего не держит. Я вернулся только за вещами,
— Я вам верю, — проговорила графиня, — но кое-кто в городе может решить, что вы возвратились по другим причинам.
— По каким же?
— Чтобы отомстить.
— Отомстить? — удивленно повторил он. — Для этого я не чувствую в себе силы. Чтобы мстить, надо кипеть злостью. А я перегорел. Меня доконали.
— А, кроме того, разве это имело бы смысл? — заметила графиня. — Только увеличило бы список жертв.
Каттани искоса взглянул на нее.
— Кстати, вы однажды попытались внести в этот список меня.
— Вам этого не понять, — ответила со вздохом Ольга. — В тот раз я не могла поступить иначе. Они спросили, на какой машине вы ко мне приезжали. Я видела ваш фургончик, и мне пришлось это сказать.
Она сделала несколько шагов, ломая пальцы. Потом продолжала:
— Я знаю, это было низко и жестоко. Но у меня не было выбора. Если бы я промолчала, мне бы не выйти живой из той комнаты. — Впервые за все время, что Каттани знал эту железную женщину, она была готова вот-вот расплакаться. — Вы себе даже не можете представить, какой террор царит в этом городе.
— Да ладно, — сказал комиссар, — чего уж там теперь говорить... Вам совершенно ни к чему передо мной оправдываться.
Она внимательно на него посмотрела.
— Я не пытаюсь оправдываться, я лишь хочу, чтобы вы меня поняли.
— Поняли, поняли... Почему я должен вечно стараться кого-то понять, кого-то оправдывать?
У графини стоял ком в горле. Она провела пальцем по спинке стула и с трудом проговорила:
— Наверно, мне не следовало сюда приходить. Я надеялась встретиться с человеком, которым восхищаюсь и которого глубоко уважаю. А вы видите во мне врага, равняете с такими людьми, как Равануза и Терразини.
Взяв сумочку, она решительно направилась к двери.
— Извините за вторжение, — сухо сказала она на прощание.
Каттани, прислушиваясь, стоял за дверью, и до него доносился лишь все удаляющийся стук каблучков графини, стремительно сбегавшей вниз по лестнице. Теперь он жалел, что она ушла. При мысли, что, наверное, он уже никогда ее больше не увидит, на лице его отразилось огорчение.
* * *Терразини созвал новое деловое совещание в закрытой для посторонних небольшой гостиной Клуба интеллигенции. На этот раз он ограничился приглашением всего троих. Они сидели вокруг большого круглого стола. Среди присутствующих не было графини Камастры.
Словно продолжая прерванный разговор, адвокат начал свою речь с «итак». Он постучал по столу пачечкой листков со своими записями и обвел взглядом собравшихся, задерживаясь на лице каждого, призывая к вниманию.
— Итак, мой друг Фрэнк Карризи очень вас благодарит за поддержку его проекта. Теперь нам остается лишь выбрать, через какой банк осуществлять нашу операцию. — Он несколько секунд помолчал. — Вы, наверно, помните доктора Николу Сорби. Несколько лет назад он покинул наш город и перебрался на материк. Он работает в Риме, и его банк пользуется отличной репутацией.
Адвоката Терразини перебил седой как лунь старец со слегка трясущимися руками:
— Мы все прекрасно знаем доктора Сорби... Но что стряслось с Раванузой? Я слышал, он отправил дочь с зятем в Бразилию.
Терразини выпятил нижнюю губу.
— Бедняжка, — произнес он. — Равануза сидит взаперти у себя дома. Я пробовал вытащить его, но тщетно. Говорит, что болен, не может ходить.
Лица присутствующих приняли соответствующее выражение участия и даже сострадания, и все воскликнули чуть ли не хором:
— Вот бедняга, какая жалость!
— Такова жизнь, — вздохнул Терразини. — Нам придется с этим смириться. С Раванузой дело плохо, но его банк должен быть спасен — ведь ему-то принадлежит важная социальная роль.
Краснолицый толстяк заметил, что большая часть пакета акций находится в руках самого Раванузы. Но Терразини не счел это серьезным препятствием.
— Акции, — сказал он, — постоянно переходят из рук в руки. Кто-то покупает, кто-то продает.
— А кто мог бы скупить акции Раванузы? — спросил седовласый.
— Наиболее подходящим человеком я считаю именно доктора Сорби, — ответил Терразини.
Третий приглашенный — с низким лбом и мощными челюстями, он походил на бульдога — еще не высказывался. Он прищурил угольно-черные глазки и спросил:
— Это как понимать? Что Равануза уже продал свой пакет акций доктору Сорби?
— Не-ет, — ответил Терразини. — Он лишь дал мне официальное поручение найти покупателя.
Краснорожий толстяк весь затрясся от радости.
— Так, значит, — воскликнул он, — никаких проблем! Можем считать, что Равануза вышел из игры и не имеет к нашим делам ни малейшего отношения. — И помахал в воздухе огромной лапищей, напоминавшей язык колокола, звонящего по покойнику.
— Друзья мои, — удовлетворенно сказал Терразини. — Для меня действительно большая радость убедиться, что все мы между собой согласны. В таком случае вопрос о переходе акций к доктору Сорби будем считать окончательно решенным. И приготовим достойную встречу возвращающемуся на родной остров славному сыну нашего города, сумевшему заслужить почет и уважение на континенте.
Слегка улыбнувшись, он закончил:
— А это поможет укрепить наши связи с континентом. И скажем прямо: континент от этого выиграет.
Раздался довольный смех присутствующих. Седой старичок хотел еще что-то добавить. Он поднял вверх палец, словно школьник на уроке.
— Кстати, о континенте, — проговорил он. — Как я слышал, вернулся этот комиссар Каттани...
— Да, — подтвердил Терразини. — Мне тоже об этом говорили.
— И что вы по этому поводу думаете?
— Он приехал забрать из квартиры мебель, — ответил Терразини. — У него какие-то семейные неприятности, личное горе, вряд ли ему захочется еще больше осложнять себе жизнь. Так считает графиня Камастра. — Внезапно он нахмурился и, выставив вперед подбородок, мрачно добавил: — Но все-таки, возможно, стоит принять некоторые меры предосторожности.
* * *Банкир Равануза был вне себя от ярости. Размахивая руками, он вопил:
— Вы творите настоящий произвол! Как вам только могло прийти в голову сказать, что я дал вам доверенность на продажу моих акций? Я ничего не собираюсь продавать. И не подумаю уйти из банка!
Сидевший в глубоком кресле Терразини не скрывал раздражения, которое у него вызывало поведение собеседника. Засунув палец в кармашек жилета, он произнес ледяным тоном:
— Боюсь, у вас нет выбора.
— Что это означает? — Равануза все больше выходил из себя.
— То, что вы совершили ошибку, — холодно и флегматично ответил Терразини. — Серьезную ошибку. Ваша беседа с доктором Бордонаро была... как бы это получше сказать, она несколько... слишком долго затянулась.
Равануза еще не осознал до конца ситуацию. Он упрямо твердил:
— Я хочу поговорить с друзьями. Я им все объясню.
— Но друзья, — безжалостно добивал его Терразини, — вряд ли захотят с вами разговаривать.
Банкир почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Перед глазами все поплыло в тумане, как у боксера в нокдауне. И, воспользовавшись его растерянностью, Терразини нанес последний удар.
— Вы не в силах были бы, — сказал он, — вынести их взгляды, — вы ведь знаете, такое не прощают. Поверьте, лучше с этим делом покончить сейчас.
Он вытащил из кармана листок бумаги с несколькими строчками на машинке. И протянул банкиру.
— Что это такое? — спросил Равануза.
— Доверенность, — сказал Терразини, закуривая сигарету. — Вы должны подписать доверенность на продажу своих акций.
— За какую сумму? — спросил Равануза. Терразини глубоко затянулся сигаретой и выпустил облако дыма. Потом сухо ответил:
— За одну лиру.
— За одну лиру! — взвился банкир. — Да вы сошли с ума! Мои акции стоят по меньшей мере восемь миллиардов лир.
— Сегодня цена им ровно одна лира, — словно бы между прочим проронил Терразини.
На окутанном сигарным дымом лице адвоката Равануза прочел суровую правду. Он сидел полуоткрыв рот, тяжело уронив руки на стол. Постепенно банкир пришел в себя, взял перо и поставил свою подпись на бумаге Терразини.
Потом, заикаясь, спросил:
— Могу ли я хотя бы уехать к своей дочери в Бразилию?
Терразини ответил с любезной улыбкой:
— Вы — свободный человек. Можете ехать, куда вам только вздумается.
Звонок камердинера
Каттани разбирал свои вещи и укладывал их в чемоданы и картонные ящики. Он достал из шкафа шерстяной свитер, но бросил обратно на полку, услышав телефонный звонок.
