Фред Варгас - Мертвые, вставайте!
– Думаю, тут все дело в одержимости, – сказал Вандузлер. – Он ведь одержимый. Вернуться поближе к той, кого он хотел избить и изнасиловать. Вернуться поближе к предмету своих порывов, называй их как хочешь. Вернуться, следить, подстерегать. Подстерегать десять лет, во власти лихорадочных, тайных мыслей. И в один прекрасный день убить ее. Или снова пытаться изнасиловать, а потом убить. Псих в шкуре скромного добряка.
– Ты встречал таких? – спросил Марк.
– Конечно, – сказал Вандузлер. – Я сам посадил по крайней мере пять парней такого пошиба. Неторопливый убийца, затаивший обиду, скрывающий свои порывы под личиной тихони.
– Пардон, – сказал Люсьен, приподнимая большие руки Матиаса.
Теперь Люсьен яростно полировал стол щеткой, не прислушиваясь к разговору. Марк подумал, что ему никогда не понять этого человека. Все они серьезны, убийца бродит неподалеку, а он думает только о том, как навести глянец на свой дорогой стол. А ведь без него они бы не сдвинулись с места. Он сделал все своими руками, и ему наплевать.
– Теперь я понимаю, – сказал Матиас.
– Что? – спросил Марк.
– Ничего. Тепло. Теперь понятно, в чем дело.
– Как же нам поступить? – спросил Марк у крестного. – Ведь мы должны поставить в известность Легенека? Если мы промолчим, а потом еще что-нибудь случиться, то на этот раз загремим за соучастие.
– И за сокрытие информации, способной помочь свершению правосудия, – добавил Вандузлер со вздохом. – Легенека мы в известность поставим, но не сразу. Есть одна мелочь, которая меня смущает во всей этой истории. Мне недостает одной детали. Святой Матфей, не приведешь ли ты сюда Жюльет? Даже если она сегодня вечером занята на кухне, скажи ей, чтобы пришла. Дело срочное. Ну а вы все, – сказал он, повышая голос, – никому ни единого слова, понятно? Даже Александре. Если хоть что-то дойдет до ушей Гослена, я не дорого дам за ваши шкуры. Так что молчок – до новых распоряжений.
Вандузлер умолк и схватил за руку Люсьена: тот, сменив щетку на мягкую тряпку, размашистыми движениями наводил лоск на деревянную поверхность стола, низко наклонившись над ним, чтобы полюбоваться глянцем.
– Ты понял меня, святой Лука? – рявкнул Вандузлер. – К тебе это тоже относится. Ни слова! Ты хоть не проболтался своему фотографу?
– Да нет, – сказал Люсьен. – Я же не дурак. Я натираю стол, но все же слышу, о чем разговор.
– Тем лучше для тебя, – сказал Вандузлер. – Иногда и правда приходит в голову, что ты полугений, полуидиот. Поверь, это неприятно.
Прежде чем идти за Жюльет, Матиас переоделся. Марк молча уставился на стол. Он действительно здорово блестел. Марк провел по нему пальцем.
– Приятно, да? – сказал Люсьен.
Марк кивнул. Говорить ему не хотелось. Он был поглощен мыслями о том, что Вандузлер приготовил для Жюльет и как она себя поведет. Крестный легко мог наломать дров, кому об этом знать лучше Марка. Вандузлер все так же колол орехи голыми руками, не желая пользоваться щипцами. Даже когда орехи свежие и не поддаются. Но причем здесь здесь это?
Матиас привел Жюльет, бережно усадил ее на скамью. Вид у нее был неуверенный. Старый комиссар впервые вызвал ее к себе. Она видела, что вокруг стола собрались все трое евангелистов, они не спускали с нее глаз, так что она совсем растерялась. Только вид Люсьена, который аккуратно складывал тряпку, немного ее подбодрил.
Вандузлер закурил одну из мятых сигарет, которые вечно валялись у него прямо в карманах, без пачки.
– Марк рассказал тебе про Дурдан? – спросил Вандузлер, пристально глядя на Жюльет. – Про представление «Электры» в семьдесят восьмом году в Тулузе и про нападение на Софию?
– Да, – сказала Жюльет. – Он сказал, что из-за этого все только хуже запуталось.
– Ну так вот, теперь как раз все немного прояснилось. Святой Лука, дай-ка мне фотографию.
Люсьен что-то проворчал, порылся в сумке и протянул фотографию комиссару. Вандузлер положил ее перед Жюльет.
– Четвертый слева в пятом ряду – узнаешь его?
Марк напрягся. Он сам никогда бы не стал действовать так грубо.
Жюльет взглянула на фотографию, у нее забегали глаза.
– Нет, – сказала она. – Откуда же мне знать? Это опера, в которой пела София, ведь так? Я в жизни не видела оперы.
– Это твой братец, – сказал Вандузлер. – И тебе это известно не хуже, чем нам.
Колет орехи, подумал Марк. Голыми руками. Он увидел, что на глазах у Жюльет заблестели слезы.
– Ну хорошо, – сказала она дрожащим голосом, и руки у него затряслись. – Это Жорж. Ну и что с того? Что в этом плохого?
– Это настолько плохо, что если я позову Леге-нека, он через час возьмет его под стражу. Так что рассказывай, Жюльет. Ты знаешь, что так будет лучше. Может быть, нам удастся рассеять кое-какие предубеждения.
Жюльет вытерла глаза, сделала глубокий вдох и продолжала молчать. Как тогда в «Бочке» с Александрой, Матиас подошел к ней, положил руку ей на плечо и что-то прошептал на ухо. И как тогда, Жюльет решилась заговорить. Марк пообещал себе, что однажды непременно спросит у Матиаса, что за ключик он использует. Это может пригодиться когда угодно.
– Тут нет ничего плохого, – повторила Жюльет. – Когда я перебралась в Париж, Жорж приехал сюда вслед за мной. Он всегда ездил за мной. Я стала работать помощницей по хозяйству, а он валял дурака. Он вбил себе в голову, что будет играть в театре. Может, это вас сильно насмешит, но он был довольно красивым мальчиком и пользовался успехом на сцене школьного театра.
– А у девушек? – спросил Вандузлер.
– Меньше, – призналась Жюльет. – Он искал, где мог, и находил роли статистов. Говорил, что с них и надо начинать. Все равно нам нечем было платить за театральную школу. Оказавшись в массовке, он довольно быстро обзавелся связями. У Жоржа неплохо получалось. Несколько раз он был занят в операх, где главную роль играла София.
– Он знал Жюльена Моро, пасынка Симеони-диса?
– Ну конечно, знал. Даже часто бывал у него, надеясь, что тот ему поможет. В семьдесят восьмом году Жорж в последний раз участвовал в массовке. Он занимался этим уже четыре года, и все без толку. Он пал духом. Через приятеля в одной из трупп, не помню в какой, он нашел место рассыльного в издательстве. Там он и остался и стал коммерческим представителем. Вот и все.
– Не все, – сказал Вандузлер. – Почему он поселился на улице Шаль? Не говори мне, что это удивительная случайность, все равно не поверю.
– Вы ошибаетесь, если думаете, что Жорж имеет какое-то отношение к нападению на Софию, – сказала Жюльет, вспыхнув. – Его это выбило из колеи, потрясло, я отлично помню. Жорж мягкий, боязливый человек. В деревне мне приходилось его подталкивать, чтобы он заговаривал с девушками.
– Потрясло? Почему потрясло?
Жюльет вздохнула с несчастным видом, не решаясь сказать самое трудное.
– Расскажи мне остальное, прежде чем его вытрясет из тебя Легенек, – мягко сказал Вандузлер. – Полицейским можно рассказать избранное. Но мне выкладывай все, а потом мы решим, что можно говорить, а что нет.
Жюльет оглянулась на Матиаса.
– Ну хорошо, – сказала она. – Жорж в Софию втюрился. Мне он ничего не рассказывал, но не такая уж я дура, чтобы не догадаться. Это было ясно как божий день. Он мог отказаться от самой выгодной роли в массовке, лишь бы не пропустить гастроли Софии. Он в нее втюрился, взаправду втюрился. Однажды вечером мне удалось заставить его признаться.
– А она? – спросил Марк.
– Она? Она была замужем, счастлива и ни сном ни духом не подозревала, что Жорж ее боготворит. А даже если бы и знала, не представляю, как она могла бы полюбить Жоржа, такого увальня, нелюдимого и зажатого. Он не пользовался большим успехом, нет. Не знаю уж, как он умудрялся вести себя так, чтобы женщины даже не замечали, что он на самом деле довольно красив. Он вечно ходил, опустив голову. В любом случае София была влюблена в Пьера, и она была влюблена в него даже перед смертью, что бы она ни говорила.
– И что он сделал? – спросил Вандузлер.
– Жорж? Да ничего, – сказала Жюльет. – Что он мог сделать? Молча страдал, как говорится, вот и все.
– Ну а дом?
Жюльет нахмурилась.
– Когда он перестал участвовать в массовках, я подумала, что он скоро забудет эту певицу, встретит других женщин. Я почувствовала облегчение. Но я ошибалась. Он продолжал покупать ее пластинки, ходил слушать ее в Оперу, даже ездил в провинцию, когда она уезжала на гастроли. Не могу сказать, что меня это радовало.
– Почему?
– Он только понапрасну себя изводил. А потом в один прекрасный день заболел дедушка. Несколько месяцев спустя он умер, и нам досталось наследство. Жорж явился ко мне, опустив глаза. Он сказал, что в Париже уже три месяца как выставлен на продажу дом с садом. Что он часто проезжал мимо на мопеде во время своих разъездов. Сад меня очень соблазнял. Когда родишься в деревне, трудно обходиться без травы. Мы вместе сходили взглянуть на этот дом и решились. Я была воодушевлена, особенно когда приметила неподалеку помещение, где можно было открыть ресторан. Воодушевлена… до того дня, когда узнала имя нашей соседки.
