Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего двойника
– Ну, это необязательно, – пробормотала я, вспоминая мамины слова о моей непохожести на папу. Я его почти не помню, но у мамы было несколько старых фотографий с ним. Да, уж если мы с Шерил действительно сестры – то не он, не этот невысокий и довольно невзрачный мужчина с редкими серыми волосами и выцветшими глазами цвета болотной воды наш отец…
– Необязательно? – Кати сверлила меня глазами. То ли я что-то сказала не так, то ли в ее голове мелькали мысли, не слишком ей приятные, но она вдруг сделалась недружелюбной. – Может быть. Не все похожи на отцов, ладно. Но ты-то откуда взялась в таком случае?
– Вот я тоже хотела бы узнать – откуда я взялась? Или – откуда взялась Шерил? Короче, откуда мы обе взялись… А на мать свою Шерил похожа?
– Весьма. Вирджини тоже была…
Мне показалось, что Кати хотела сказать: красивая, но это было выше ее сил. Поэтому, помявшись, она закончила фразу:
– …высокая блондинка.
– Хорошо. Но если бы даже мать Шерил изменила своему мужу, то это все равно не объясняет, отчего нас двое…
– То-то и оно.
Кати замолчала, сосредоточившись на рыбе под белым соусом. Я тоже стала ковырять свои отбивные из ягнятины – они мне так понравились вчера у Джонатана, что я готова была их есть каждый день. Но сегодня кусок не лез в горло, и мясо стыло на тарелке, покрываясь белыми крупинками жира.
– Скажите мне, Кати, – заговорила я проникновенно, – у вас ведь есть какая-то мысль, я права? Вы нашли объяснение нашему сходству?
Кати подняла на меня глаза и тут же их опустила обратно, к рыбе.
– Может быть, тут вообще никаких загадок и мы с ней просто двойники, игра природы, проказа случая?
Кати снова посмотрела на меня, на этот раз скептически, и хмыкнула, словно я неудачно пошутила.
– Кати, для меня это очень важно! Поставьте себя на мое место: встретить Шерил и задуматься о какой-то тайне, с которой связано наше рождение…
– А вы себя на мое не хотите поставить? Я удочерила Шерил, полагая, что она моя племянница! А теперь выясняется, что она мне вообще никто!
– Выясняется? – заинтересованно спросила я. – У меня лично ничего не выяснилось…
– Ну все же просто, как белый день: Вирджини родила двух девочек! От своего русского любовника, а вовсе не от моего брата! И она боялась, что он что-то заподозрит! Мало того, что они на брата не похожи, так еще и двойняшки! Ни в ее, ни в нашей семье нет никакой наследственности, чтобы иметь близнецов! И Вирджини пристроила кому-то второго ребенка, боясь конфликта и развода с мужем! Поверьте, ей было что терять при разводе: такого мужчину, как мой брат, еще поискать нужно! Красавец, умница, блестящий дипломат, богат, образован, манеры – да все, все, что только нужно женской душе!
У нее проступили красные пятна на щеках. «Завидует, – удивилась я, – завидует жене собственного брата! И ревнует. Оказывается, и такое бывает…»
Я улыбнулась со всей доступной мне доброжелательностью:
– Шерил говорила мне, что родилась в Париже.
– Из этого не следует, что она не была зачата в Москве, – едко ответила Кати.
– Да, но как тогда я оказалась в Москве? Если я – вторая девочка, которую кому-то пристроили, то было бы логично, чтобы пристроили в Париже. Или хотя бы во Франции. Не отправили же меня посылкой в Москву на адрес моей мамы.
Мама, вспомнила я. Она клялась, что я родилась у нее одна-единственная. А получается, если следовать логике Кати, что я вообще родилась не у нее. А у Вирджини… Обманывала?
– Ну, этого я не могу знать, – пожала плечами Кати.
Больше я не приставала к ней с вопросами. Кати я не интересовала, ее вообще, похоже, не интересовало ничего, кроме ее личных переживаний, и вряд ли она могла мне сказать еще что-либо существенное. Вежливо распрощавшись, я отправилась к себе домой, на мою новую квартирку, размышляя о том, что где-то в Париже живет кузина Вирджини, у которой она гостила, когда начались преждевременные роды. Разыскать бы ее!
Проводив меня до моей квартиры, мой охранник зашел в нее первым, сунул нос во все углы и распрощался со мной. Поблагодарив его, я вошла в свое жилище, пахнувшее на меня пустотой и одиночеством. Я зажгла свет во всех комнатах – в своей, в гостиной и в комнате Шерил, в которую она так и не ступила. В этой квартире, в которой я сама прожила всего-то неполную неделю, витал дух необжитости. Комната Шерил была вообще без мебели – мы не успели ее перевезти, гостиная была обставлена наполовину…
Я набрала Москву, уже ни на что не надеясь. Долгие, длинные, пустые, безнадежные гудки пронизывали мое ухо, мой мозг, все мое тело. Я представила себе нашу квартирку на «Динамо» – сидит ли Игорь возле телефона, глядя на трезвонящий аппарат и догадываясь, кто ему звонит? Или телефон отключен напрочь и его нудные и настойчивые звонки вовсе не тревожат слух Игоря? Или его просто нет дома… И вообще, я права насчет другой женщины?
Я погасила везде свет и забилась в свою комнату, чувствуя, что сейчас сойду с ума от печали, одиночества и страха, незаметно подобравшегося ко мне. Все, все, что составляло мою жизнь, рушилось – или уже рухнуло? Я, конечно, ни на секунду не допускаю, что все эти чудовищные предположения Джонатана могут оказаться правдой… Но отчего Игорь так непонятно исчез, оставив меня без поддержки, без своей заботы, любви, совета? Странно, однако, что деньги на моем счету не кончались – единственная вещь, которая меня хоть как-то утешала и обнадеживала в моем ощущении одиночества. Шерил тоже меня покинула, она находилась за пределами этого мира, – если не ее тело, то ее сознание; и с ней тоже нельзя было ни поговорить, ни посоветоваться, ни просто помолчать, касаясь плечом… Джонатан, к счастью, был, существовал, ему можно было позвонить. Но к счастью ли? Страшно было впасть в чувства, которые так напрашивались, так навевались всей этой кошмарной ситуацией и рыцарским поведением Джонатана, – чувства, которые я сочла бы предательством по отношению к Игорю.
Однако сам Игорь – не предал ли он меня? Куда и почему он пропал? Да, у него нет моего нового номера телефона, но почему он ни разу не попробовал позвонить по старому? Почему не звонит моей маме? Если бы он хотел меня найти – нашел бы! В конце концов, есть Владимир Петрович, которого можно было бы попросить сходить в Сорбонну… Там знают, что я в больнице, там Джонатан, который мог бы объяснить… Мог, наконец, приехать ко мне в Париж, как собирался!
Да и так ли уж прав Джонатан со своими предположениями, что наш домашний телефон может прослушиваться и потому Игорь не разговаривает со мной из дома? Кем, зачем! Бред какой-то. Игорь, я знаю, последнее время работал в основном для Василия Константиновича, помогал в его организационных делах. Василий Константинович имел свою партию, был депутатом и, кажется, очень рассчитывал занять в Думе одно из ведущих мест, с дальним прицелом на президентские выборы… И если допустить, что телефон Игоря подслушивают – или Игорь только боится того, что подслушивают, – политические противники Василия Константиновича, то все равно, при чем тут наши с ним частные разговоры? При чем тут Шерил? Уж не влезла ли она действительно со своей экологической активностью поперек интересов кого-то, кому на экологию глубоко наплевать (чем у нас никого не удивишь, прямо скажем), но кому зато вовсе не наплевать на доходы…
Тогда получается вот что: именно те, кому мешает Шерил, должны финансировать партию Василия Константиновича! Иначе какая может быть здесь связь?
Но тогда…
У меня голова пошла кругом от домыслов и догадок. Все это была чистой воды теория, если не сказать – фантазия; но эти домыслы хоть как-то увязывали между собой события, хотя и оставляли кучу пробелов и безответных вопросов… Мне показалось, что мои мозги аж заскрипели от натуги, свинчивая все эти реальные и предполагаемые элементы в единый блок. Ужасно хотелось позвонить Джонатану и поделиться с ним своими соображениями, но, с другой стороны, хотелось додумать все до конца. Я завалилась на диван и уставилась в потолок.
Но тогда… Я остановилась на слове «тогда» – за ним что-то должно было последовать. Что же? А вот что: партия Василия Константиновича кем-то финансируется, ясное дело. И финансируется тем, кто имеет деньги. Ба-а-альшие деньги… И интересы в Думе. Это я сообразила не оттого, что я такая умная, просто про подобные вещи так часто пишут в газетах, что они стали прописной истиной, укладывающейся даже в сознании ребенка. Русского ребенка, разумеется, никакой иностранец не дотумкает с ходу до наших «прописных истин».
Я снова стала натужно вспоминать лица, виденные во время выходов с Игорем, пытаясь определить среди них обладателей больших денег. Я абсолютно уверена в том, что я их видела, что я с ними говорила, вежливо улыбалась плоским шуткам, не слушая их разговоров и не вникая в смысл реплик… Лица выныривали из памяти и тут же погружались в ее темные непроницаемые воды. Все те, кого я могла бы записать в разряд потенциальных финансистов партии Василия Константиновича, были поразительно похожи между собой. Похожи мясистыми лицами, маленькими невыразительными глазами, дорогими костюмами, нелепо сидящими на толстых боках и животах, жирными, коротко стриженными, квадратными затылками…
