Сергей Белан - Евангелие от Джексона

— Ну что ж, кое-что проясняется, — промолвил Верховцев, собираясь прощаться. — Телеграмма пока останется у меня.

Он спрятал ее в бумажник и тут его взгляд снова упал на схему района. Необъяснимое чувство заставило его подойти к столу и взять карточку Цульского за пятое число. Там в строчке «участок» жирно была проставлена цифра один, на схеме же… На схеме улица Бернату, где проживала гражданка Страздиня, входила в участок, обозначенный римской тройкой.

— Кто обслуживал в этот день третий участок? — живо спросил Верховцев. Его вдруг охватило радостно-томительное волнение рыбака, видящего по поплавку легкую поклевку.

Нелли Александровна заглянула в документы.

— Это был участок Лодина.

— Тогда почему телеграмму Страздине принес не он, а Цульский?

Рудакова посмотрела обе карточки.

— Да, действительно, телеграмму вручил Вацлав Модестович. Но такое бывает, и нередко. Лодин мог не заметить ее, пропустить, ну мало ли что… это, в общем-то, не смертельно.

— А все-таки как бы это выяснить?

— Это очень важно? — лицо Рудаковой сделалось серьезным и даже, как показалось Верховцеву, огорченным.

— Как знать… — пожал он плечами.

— Хорошо, я поинтересуюсь у Цульского. Он скоро должен подойти.

— Только, пожалуйста, поосторожней. Подыщите подходящий повод…

— Ну разумеется, разумеется…

Через аппаратную они направились к выходу. Две молоденькие телеграфистки, совсем девчушки, проводили Верховцева взглядами, в которых угадывался нескрываемый интерес к посетителю.

На прощанье Олег поблагодарил Рудакову за консультацию и добавил:

— Пусть напоследок я покажусь вам банальным, но о нашем разговоре, будьте добры, никому…

— О чем речь… как-никак детективы почитываю.

— А-а, — в сердцах махнул рукой Верховцев, — дай бы бог вам остаться без такого чтива, а мне навсегда лишиться своей работы за ненадобностью. Ну ладно, я вам завтра позвоню, а возможно, и еще потревожу визитом.

— Заходите, всегда рада…

Верховцев пешком возвращался в райотдел и размышлял. Итак, о вероятном отсутствии Страздини мог знать тот, кто принес ей телеграмму. А проверить факт ее отъезда для преступника было пару пустяков. Телеграмму потерпевшей доставил Цульский, но и Петухов, и Лодин могли ее видеть и знать содержание. Цульский, Петухов, Лодин… Да, еще телеграфистки, но их пока отбросим. Цульский, Петухов, Лодин… Один из них может быть причастным к квартирной краже. Как участник или сообщник. Наводчик. Впрочем не только к этой, у Страздини, но и ко всей необычной цепочке в районе одного отделения связи. Вейлеру приносил телеграмму молодой человек. Судя по характеристикам Рудаковой, это — Лодин. Нужно уточнить: кто еще работал в ту смену с Лодиным… Да, а почему, собственно, я зациклился на почте? Только потому, что Эмилия Викторовна утверждает, что никому о своем отъезде не говорила? А если она о чем-то умалчивает? Если уж быть точным, то и бакинский полюбовник тоже знал, что Страздини не будет в Риге. Правда, эта версия вообще уводит в глухие дебри, но игнорировать ее полностью никак нельзя. А записная книжка? Она случайно обронена преступниками или… Или старый прием в расчете увести следствие в сторону? Он уже ломал над ней голову пять часов кряду, но к окончательному выводу о принадлежности пока не пришел, хотя кое-какой просвет, кажется, появился.

В райотделе его ожидала новость. Едва он вошел в кабинет, коллега Рудик Лиепиньш воскликнул:

— Звонил Преображенский из Юрмалы, срочно свяжись с ним. У него для тебя есть что-то интересное.

Путаясь в догадках, Верховцев в смутном предчувствии удачи поднял трубку и с нетерпением набрал нужный номер. После двух гудков послышался знакомый басок Преображенского.

— Валера, привет, Верховцев говорит…

— А, Олег, слушай меня внимательно…

Информация из Юрмалы оказалась настолько ошеломляющей, что Верховцев даже не выслушал ее до конца.

— Все ясно, — бросил он в трубку. — Будь на месте, мчусь к вам на всех парусах!

XVI

Чистосердечное признание облегчает вину, но удлиняет срок.

Дождь так сильно молотил по крыше, что разбудил Купца, напрочь разогнав и без того чуткий, неглубокий сои. Рассвет осторожно, точно хищный зверь на охоте, вползал в окно, наполняя комнату неверным зыбким светом. Купец глянул на часы — было около пяти. Ни Крота, ни Финика до сих пор не было. «Загуляли, сволочи, по бабам ударились, — подумал он. — Не могли недельку потерпеть. Закруглили бы дела, отчалили, ну и балдей себе где-нибудь на югах, хоть до потери пульса. Нет, это, видно, брюхатый все взбаламутил, придется наказать». Он закрыл глаза, попытался вздремнуть еще, но сон уже не шел. Мало того, его начинали одолевать тревожные предчувствия. Он встал и закурил, хотя на голодный желудок этого старался не делать.

Тихий скрип двери вывел его из задумчивости — на пороге стоял Финик. Его жалкий жеваный вид, испуганные, как у затравленного зверька глаза, мелкодрожащие покрытые цыпками руки — все говорило об одном — что-то случилось.

— Гражданин хороший, позвольте узнать, что это вас трясет, как осиновый лист? Вы что, с боями из окружения выходили? — без обиняков спросил Купец, надвигаясь. — И заодно уж потрудитесь доложить, где второй придурок?

Финик непроизвольно сделал шаг назад, дальше была дверь.

— Купец, я не виноват, это все он… я не хотел, он меня заставил… — скороговоркой забубнил Финик.

— Короче, что произошло? — уже не на шутку встревожился Купец. — Говори, Балда…

— Кранты, мы влетели, брали хату и нас…

— Что ты мелешь? Какую хату? Где Крот? — Едва сдержался, чтобы не заорать Купец. Дикая злоба переполняла его, как кипящее молоко кастрюлю.

— Крот, у-у них…

Рука Купца потянулась к горлу Финика.

— Удушу, сука; у-уу…

— Т-ты, Г-гришш-шенька, ты т-только успокойся. Он, того… мертв. Он им ничего не расскажет.

И Финик, запинаясь и сбиваясь, рассказал все, что произошло. Купец слушал, хрустя суставами пальцев и играя желваками на скулах.

— Вещи-то сдали? — спросил он, когда Финик замолчал.

— Да, все в порядке.

— Давай квитанции, — потребовал Купец.

— У Крота они…

Купец, заложив руки за спину, принялся ходить по комнате из угла в угол. Финик, виновато потупив взор, так и переминался у входа с ноги на ногу. Наконец Купец подошел к нему вплотную и процедил:

— Выпустить бы тебе кишки и в море рыбам, на скорм.

— За что, Гриша? — испуганно отпрянул Финик.

— За что, за что… За боевые заслуги, — зло огрызнулся Купец. — Теперь ясно одно. Благодаря тебе, болван, и покойничку, царство ему небесное, нам надо срочно свертывать дела и рвать когти. Завтра вечером, часиков в пять, будешь в Межапарке на лодочной станции. Поможешь мне кое-что спрятать. Ну, а сегодняшний день проведешь на пляже. Ночью где хочешь сиди, хоть на сосне, но сюда больше ни ногой. Понял?

Финик кивнул.

— Сейчас сложи в сумку манатки и адью до завтрашнего вечера. И на этот раз без глупостей, голову снесу. Впрочем, катись так, я сам все соберу и привезу на встречу.

Он немного подумал, порылся в карманах и швырнул Финику полусотенную.

— Суточные, чтоб с голоду не подох. И водку не жрать, придешь поддатый — пеняй на себя.

Финик, в душе обрадованный таким исходом разборки, бесшумно, как тень, выскользнул из комнаты. Купец выпил воды и лег на койку. Так, надо успокоиться, все взвесить и учесть. Главное — без паники! Итак, что делать? В первую очередь — предупредить Лодина. О новых акциях и помышлять нечего, без Крота они, что без рук. А Крот возьми и сыграй в ящик, что ж, туда ему и дорога. Ишь, сучий сын, хотел левую ходку втихаря провернуть, а боженька взял, да и покарал. Бог, он не фраер — все видит. Теперь вместо прелестей черноморского пляжа светит незабвенному Ленечке бессрочная прописка на каком-нибудь унылом погосте. Его марафон в этом бренном мире досрочно завершен. А что, если Финик с перепугу ошибся и Крот жив? Хотя вряд ли. В таком случае менты уже бы трясли его, Купца. Нет, черта с два, этого не будет! Купец давно и твердо решил, что снова к «хозяину» ни ногой. Лучше сдохнуть! Пусть лес другие валят — это не его удел. А сейчас надо чисто выйти из игры, замести следы так, чтоб на хвост не села ни одна падла. Тревожило то, что в кармане у Крота остались квитанции на отправленные посылки. Легавые не дураки, они, естественно, за это зацепятся. Начнут раскручивать, вычислят получателя. Надо будет дать срочную телеграмму, чтобы там, в Нефтеозерске, за посылками больше не ходили и даже на почте не появлялись. Посылки выбирались по липовому документу и тут им обломится на него выйти. Да, фотографию Крота наверняка пропустят по всем здешним злачным местам, а эти ублюдки, как пить дать, успели уже примелькнуться. Покажут и в заведении у Алика, а там уж опознают, точно. Конечно, вспомнят и Финика, обрисуют словесный портрет, а эта сволочь приметна, как бельмо на глазу. А если этого лоха возьмут, то на него, Купца, уж выйдут непременно. Такие, как Финик, закладывают, не моргнув. Выход один… Купец снова взялся за сигарету. Выход один — Финика надо убирать. Его-то и хватятся не скоро, да и разыскивать особо не будут, да и не найдут. А с Фиником и все концы в воду. В воду… в воду… Мысль эта молнией озарила его — все гениально и просто! Лодочка… безлюдный закуток… пуля в затылок… булыжник к ногам… и вечная память погибшим в пучине. Аминь! Известный принцип: нет человека, и нет проблем, с ним связанных.