Семен Резник - Амазонка
Оса стремительно и безрассудно атакует, но крепкие челюсти паука готовы схватить ее. Оса ловко увертывается. Наконец, мохнатой лапой паук ударяет осу, и она, оглушенная, падает. Что, бал окончен? Оса медленно уползает. Но паук приближается, оса позволяет ему подойти. Затем начинает перекатываться по земле, и, изловчившись, вонзает ему в брюшко жало. Пошатываясь, паук пытается уползти, чтобы спастись бегством. Но, не тут то было: жало еще раз вонзается в него. Оса взлетает, а паук остается неподвижным. Удивительно, но, оттащив громадного паука в песок, оса вырыла ямку и столкнула тело, ненавистного врага в нее; присыпала песком, предварительно, отложив в тело паука яйца.
«Здесь пересеклись пути осы и паука. Каждый из этих двоих исходил из своих эгоистических интересов. Паук был голоден. Оса заботилась о потомстве. Каждый из них ни во что не ставил жизнь другого. Только своя жизнь ценна! Почему так происходит? Почему так задумано природой? И у людей так: сохранить жизнь и благополучие — вот главное. А совесть, нравственность, милосердие, богобоязнь — все это обуза в нашем мире. Как у животных. Главное сила…», — так размышлял Хуан, наблюдая за схваткой.
Вот уже больше недели прошло с тех пор, как жизнь Хуана повисла на волоске. Теперь же все изменилось: враждебное отношение к нему сменилось более дружеским. Он больше не чувствовал себя пленником и пользовался этим: свободно ходил по деревне, исследуя близлежащие леса. Конечно, люди дона Винченцо здесь его не найдут. Тем не менее Хуан не думал долго оставаться здесь. Единственное, что держало его, — огромный желтый самоцвет. Мысль обладать им не давала покоя ни днем, ни ночью. Хуан не мог уйти просто так. Ему нужен был этот алмаз, который мог принести счастье и благополучие.
Такой деятельной натуре, каким был Хуан Мартинес, было попросту скучно среди туземцев. Дикари всячески сторонились его. Женщины и дети старались не попадаться ему на глаза. А если дети вдруг натыкались на пленника, то с криком убегали, словно перед ними стояло чудовище. Сначала это забавляла Хуана, но затем он перестал обращать внимание. «Кормят, ну и хорошо», — думал он, поглощая обязательный кусок свинины. Шатаясь по деревне без дела целый день, он за частоколом видел множество грязных откормленных свиней. Оттуда исходила неимоверная вонь.
Интересно, что за время, прошедшее, с того памятного дня, когда Хуан мысленно прощался с жизнью, его убогое жилище никто не посещал. Он был как бы сам по себе. Если бы не сосуд с водой да пища, которую он находил на папоротниковом листе, Хуан подумал бы, что дикари забыли о нем окончательно. Более того, он мог заходить в густые заросли за деревней, углубляясь с каждым разом все дальше и дальше. Пленник иногда уходил далеко от деревни, но, приходя, находил в своей хижине еду.
Однажды, вместо того, чтобы уйти, как обычно, в джунгли, он спрятался в кустарнике, наблюдая за входом в жилище. Ждать пришлось долго. Хуан уже хотел покинуть наблюдательный пункт, когда на тропинке, ведущей к хижине, появилась невысокая стройная женщина. Она была недурна собой. Как только она скрылась в хижине, Хуан ринулся за ней. Увидев его, девушка вскрикнула и выронила сосуд с водой. Секунду-другую они стояли друг против друга. Потом девушка стремительно бросилась к выходу, и когда Хуан вышел из хижины, на тропинке никого не было.
Он вернулся в хижину. Не пригрезилось ли ему все это? Но, увидев брошенный сосуд, он решил, что поведение юной дикарки вполне логично. Точно так же, увидев его, вели себя и другие женщины деревни. Он улыбнулся, подумав, что кожа этих дикарей светлее кожи его, Хуана. Но в сознании их он навсегда останется бледнолицым. Вообще, это было странное племя. Хотя вряд ли слово «странное» здесь уместно.
С первого взгляда видно, что это не те несчастные потомки храбрых инков, населявших земли от Индийского океана до Атлантического, которых тысячами истреблял Писсаро, а другое, может быть, не известное науке племя. В лицах людей этого племени явно присутствовало наличие негритянской крови, хотя эти, типично негроидные черты, значительно смягчались наличием индейской крови, от чего женщины, несомненно, выиграли. Многих из них можно было назвать миловидными. Правда, этого нельзя было сказать о мужчинах: они были атлетически сложены, а в индейских племенах — настоящих индейских племенах — это было редким исключением. Кстати, если уж и говорить о разнице в облике потомков инков и людей этого племени, следует сказать, что по цвету кожи они сильно отличались друг от друга. Если кожа индейца чуть отличается от кожи белого человека, то индейцы этого племени имели цвет светло-коричневый, такой, как у любителей пляжей Рио. Еще следует добавить, что эти «индейцы» были на очень низком уровне развития. Здесь вовсю процветал каннибализм. Хуан вспомнил рассказ одного старика, у которого он жил около месяца, скрываясь от полиции.
«Это страшные ребята, Хуан, — рассказывал тот. — Они едят человеческое мясо. Дикари свирепее ягуаров: у них нет ни Бога, ни закона; они не знают, что такое добродетель. Туземцы поклоняются дьяволу, которого представляют в виде какого-нибудь животного или змеи, и говорят с ним. Если они берут кого-то в плен, то четвертуют пленника и съедают беднягу, орошая себя его кровью. Едят с большой поспешностью, даже не дав хорошо провариться. Женщины смазывают кровью пленника соски, чтобы младенцы сосали материнское молоко вместе с кровью жертвы. Все это они делают с великим ликованием. Дикари едят человечину, считая, что мясо придаст им силы. Если во время мучений жертва издает крик или стонет от боли, дикари разламывают его кости и с презрением выбрасывают в поле или в реку. Но если мученик все стерпит, то, разумеется, мясо его все равно съедают, но кости сушат на солнце. Затем их относят на вершины гор и поклоняются им, как богам. До этого не могли додуматься даже инки».
Тогда Хуан не поверил старику, но то, что он видел здесь, убедило его: старик говорил сущую правду. Не раз он вспоминал тот давнишний разговор.
«Может быть, плюнуть на этот камень и удрать? — подумал Хуан, но сразу отбросил эту мысль. Он представил прозрачный желтоватый камень, излучавший тепло, заставлявший сердце трепетать. — Он будет мой! Мой!»
Эта мысль полностью завладела им. Он вошел в хижину и опустился на грязную циновку, служащую постелью. Но надо было что-то делать. Благополучие здесь не может быть вечным. Индейцы — не добрые люди, принимающие бедного родственника… Здесь было нечто необыкновенное, необъяснимое. И это, другое, ускользало от Хуана, как он ни старался. Эти туземцы вели себя как-то неестественно… Он вспомнил ту несостоявшуюся казнь и реакцию индейцев при виде камня.
«Эта чудодейственная сила камня спасла меня, — решил он, — как и спасла в каменой ловушке. Тогда сатана шептал мне: брось, брось камень! Если бы я бросил его, как того хотел лукавый, мне бы не выбраться оттуда».
Мулат взял кусок сочного мяса, принесенного девушкой. Он не успел его проглотить, как еле уловимый скрип открываемой двери заставил его резко обернуться и взглянуть на непрошенных гостей. Это были два рослых индейца. Хуан облегченно вдохнул, заметив, что они не вооружены. Причем один из визитеров так и остался стоять у порога, а другой подошел к Хуану, что-то произнее и жестом приказал следовать за ним.
«Куда?» — испугался мулат. Он внимательно посмотрел на индейца, стараясь прочесть ответ на его лице. Однако оно было непроницаемо. С тяжелым сердцем Хуан в сопровождении стражников вышел из хижины.
«Может, дать деру? — подумал он, но сразу отбросил эту мысль, потому что это была плохая идея. Дикари чувствуют себя в лесу, как рыба в воде. Эти ребята вмиг схватят его. Кроме того, индейцы явились без оружия, и это говорило об их благих намерениях. Во всяком случае, Хуан решил не испытывать судьбу и подчиниться.
Они прошли по хорошо знакомой тропинке, ведущей в глубь деревни. Подошли к хижине, отличающейся от прочих только тем, что перед входом на двадцать дюймов от земли возвышалась земляная платформа, на которой располагалась парочка плетенных из лиан кресел. В одном из них сидел индеец, в котором Хуан узнал вождя. Тот показал жестом, чтобы стражники оставили его наедине с мулатом. Он велел ему сесть в кресло напротив. Хуан присел, гадая, что сие все значит, ведь вождь не послал за ним, чтобы поболтать о погоде или справиться о здоровье. Он приготовился слушать, но вождь молчал, видимо, что-то обдумывая. Наконец, он соизволил взглянуть на мулата, и тому показалось, что индеец слегка улыбнулся. Впрочем, это было вовсе невероятно, и у мулата мурашки поползли по телу.
— Кто ты? Твоя кожа не похожа на кожу белого человека. Но ты — не Лари. Кто ты? — вождь говорил по-португальски, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Лари? А кто они? — удивился Хуан.
