Сергей Зверев - Прирожденные аферисты
Маслов тоже помнил фокусы опального Генерального секретаря ЦК КПСС. По его указу пилились самолеты, корабли. Одновременно загонялась в тупик экономика, так что тезис о том, что страна не могла содержать такую армию, звучал убедительно на фоне подступающего голода. Сокращение затронуло три с половиной миллиона человек, частично был уничтожен и деморализован офицерский корпус. Притом делалась все подленько. На профессиональных военных спустили весь пропагандистский аппарат – пошли мерзкие фельетоны, фильмы, стишки, где присутствовал образ бездельника в погонах, который спит на службе, а потом еще и выходит на раннюю пенсию. Емко и конъюнктурно этот отрицательный образ был представлен в фильме Рязанова «Берегись автомобиля» в блестящем исполнении Анатолия Папанова. «Я свою калубнику собственными руками выращиваю» – вся страна пересказывала эти слова мироеда, военного в отставке, занимавшегося мелким торгашеством. Так что чувства следователя Маслов вполне разделял.
– Еще в 1952 году в этот же день меня сбили в воздушном бою, – заявил Верзилин.
– Это где? – удивился Маслов.
– В Корее. Я катапультировался, а американский летчик пытался расстрелять мой парашют. Янки всегда пытались нас добить. А мы их – никогда. Но однажды решили проучить и ответить тем же. И они сразу пришли в чувство. А сбивали мы их куда больше, чем они нас.
– И вы сбивали?
– Восемь истребителей «Сейбр». И одну «летающую крепость» – это тяжелый бомбардировщик Б-29. Мне за него второй орден Красного Знамени вручили. А мой командир полка Евгений Пепеляев накрошил больше двадцати американцев…
Маслов с трудом верил своим ушам. Он вспомнил китель Верзилина без орденских планок. Тогда подумал, что тот стесняется – нечем похвастаться. Теперь причина стала ясна – он не хотел выпячивать свои заслуги.
Верзилин налил еще по капельке коньяка:
– За нашу Советскую армию!
– За нее! – кивнул Маслов.
Верзилин поставил стакан и обратил внимание на лежащий на кровати сборник фантастики:
– Снегова роман. Читал. Хорошо пишет… Веришь в светлое будущее, майор?
– Что значит верю? – усмехнулся Маслов. – Нам от него не уйти… Интересно все-таки, что будет через тридцать лет. Или через пятьдесят. Освоим космос. Позабудем о ручном труде. Милиция без работы останется – всех переловим… Хотя вряд ли. Не может быть, чтобы дураков и психов совсем не осталось.
– Оптимизм – это похвально, – кивнул Верзилин. – С годами он проходит.
– Вы считаете иначе?
– Майор, у нас специфика работы – мы должны видеть глубже официальной пропаганды. Я и вижу, что, если так дальше пойдет, рано или поздно все накроется.
– Почему? – удивился Маслов, с которым не часто старшие товарищи вели антисоветские беседы.
– Потому что мы движемся по инерции. Благодаря тому мощному импульсу, который сначала нам придала революция. Потом индустриализация и война. И который не смог остановить даже Хрущев, будь он проклят.
– Ну… – не нашелся что сказать Маслов.
– Что скривился? Не по канону вещаю? – невесело улыбнулся Верзилин. – Меня как-то на партсобрании сталинистом назвали. Обидеть хотели. А по мне, так похвалили. При Сталине у нас была индустриализация, победа. В разрушенной войной стране созданы ядерный и противовоздушный щит, заложена космическая программа. И полностью восстановлена экономика – карточки мы отменили на пять лет раньше Англии. Страна ракетой летела вверх. Такое ощущение, что где-то решили ее тормознуть из опасения, что мы в ближайшей перспективе оставим позади весь мир.
– Злые происки врагов? – хмыкнул Маслов.
– Не знаю, – вполне серьезно ответил Верзилин. – Но знаю точно, что двадцатый съезд партии, осудивший самый героический период нашей истории и развенчавший привидевшийся им культ личности, – это съезд предателей. Тогда кукурузник корпоративные партийные интересы окончательно поставил над интересами страны. Именно там повернули замок зажигания и выключили мотор. И что дальше? Что происходит с автомобилем, катящимся по инерции?
– Его движение останавливают сопротивление воздуха и сила трения.
– В корень зришь, майор. Сила трения! Так что остановка может быть не в коммуне, а гораздо раньше. И как только мы остановимся – нас сожрут враги. Внешние и внутренние.
– Внутренние – это кто?
– Ты их не видишь? А я вижу. Когда расследую хозяйственные дела. Когда сажаю должностных лиц.
– Слишком они жалкие и слабые, чтобы нас сожрать.
– Пойми, когда двигатель работает, они забиваются по углам и не отсвечивают. Но когда машина катится по инерции, они кусают колеса и готовятся к пиру.
– Да вроде все налаживается, – возразил Маслов.
Действительно, он видел, что последние годы страна шла вверх. Перегибы исправлялись, ошибки учитывались. Правда, поднимали голову всякие отщепенцы. То они собьются в подпольные кружки с громкими названиями типа эстонского «Союза борьбы за демократические права», то на пишущих машинках отпечатают злопыхательский журнал «Хроника текущих событий», где СССР выглядит хуже, чем Германия при Гитлере. То свихнувшийся армейский генерал Григоренко размножит на ротаторе антисоветские листовки и начнет раздавать их обалдевшим солдатам, а после лечения в дурдоме объявит себя защитником крымских татар. То сами крымские татары соберутся на площади Маяковского в Москве с требованием возвращения им Крыма – в июне Маслов в дежурной группе по городу участвовал в доставлении их в ГУВД, люди эти были в неадеквате. То странные личности на Красной площади выступят против ввода войск в Чехословакию, размахивая плакатами «За вашу и нашу свободу». А в феврале этого года психически больной дезертир-офицер, переодевшись в милицейскую форму, прямо у Кремля пытался расстрелять Леонида Ильича Брежнева, который ему почему-то не нравился, перепутал машину и высадил весь магазин по правительственному «ЗИЛу», где ехал космонавт Леонов, убил водителя. Но это всё эксцессы, думать о том, что устремления этого сброда разделяет хоть сколько-нибудь значительная часть народа, просто глупо, поэтому КГБ с этими явлениями справлялся без труда. Так что поводов для пессимизма и уж тем более для паники нет – Маслов был в этом абсолютно уверен.
– Руководители страны, надо отдать им должное, отвернули от пропасти, куда нас вел кукурузник, – произнес Верзилин. – Но двигатель они завести не могут. Не знают, как это делать. И наше счастье, если кто-нибудь найдет ключ от замка зажигания…
– Найдут, – уверенно произнес Маслов.
– Твоими бы устами… Знаешь, майор, наша страна, наш строй – это гораздо важнее, чем наши жизни. Чем тысячи жизней. Мы несем в себе наметки проекта будущего для всего человечества. И поэтому нас всегда будут пытаться убить… Давай еще по маленькой.
Маслов разлил коньяк – полбутылки они уже уговорили.
– Думаешь, как я не боюсь вести такие разговоры? А я ничего не боюсь. Ни смерти, ни тюрьмы, ни сумы. Ни гнева начальства. Может, за это и держат. Я боюсь только того, что однажды придет новый порядок, который я видел, когда был в оккупации. И все то, за что мы боролись, пойдет прахом.
– Это вряд ли, – покачал головой Маслов.
– Говорю же, ты оптимист. – Верзилин немного помолчал, задумчиво глядя на стакан. Потом поднялся. – Все, надо отдохнуть. Завтра тяжелый день.
– Коньяк возьмите.
– Завтра с коллегой допьете. Отметите удачное мероприятие.
– А вы?
– А у меня день расслабления прошел. Опять мундир на все пуговицы. Опять броня. До следующего года, – усмехнулся Верзилин.
И вышел из номера.
Маслов был озадачен. Еще недавно он держал Верзилина за цепкого, но приземленного специалиста, упрямого иногда до самодурства, принципиального до полного отсутствия гибкости. Думал, что это человек правил, а не идей. Сейчас же разговаривал с личностью из железной плеяды подвижников, которые вытягивали на своих плечах Великую Войну, восстанавливали хозяйство, привыкли стоять насмерть и не допускали, что можно вести себя иначе. Не верилось, что Верзилин старше его всего лишь на десять лет. По сути, Маслов только что говорил с Инквизитором, хранителем духа великой эпохи. От таких людей веет уверенностью в своей правоте, доходящей до фанатизма, а еще безжалостностью, как было безжалостно взрастившее их время. С такими неуютно рядом. А можно ли без них?
И еще – можно ли верить его умозаключениям? Если допустить, что он прав, тогда становится совсем тоскливо. И фантастический Мир Полудня, которым грезит целое поколение, может стать Миром Полуночи.
«Стоп, – оборвал себя Маслов. – Это от усталости лезут в голову дурные фантазии. Нет силы, которая остановит Советский Союз в его полете в будущее. И быть не может. Наш строй пришел навсегда – это историческая объективность. Обратного пути нет…»
Глава 37
Дом в Шаталовске всегда был для Марии Илизаровны и ее пристанью, и ее крепостью. Она всегда возвращалась сюда. С неохотой, часто потерпев поражение. Но это была ее последняя линия отступления. Ее муж и учитель Тудор Савойский не любил эти места. Он считал это владение кладбищем надежд. И был здесь всего пару раз. Притом второй раз приехал после войны, чтобы вернуть свою супругу к привычной жизни, полной мишуры и блеска.
