Алексей Хапров - Черная повесть
Он поднялся с кровати и тихо выскользнул из палаты, плотно притворив за собой дверь. Я облегчённо вздохнул и вытер со лба холодный пот. Нет, из этой больницы нужно определённо выбираться побыстрее…
Я полусидел-полулежал, спрятавшись за можжевельником, и терпеливо ждал, когда появится моя потенциальная добыча. Моя правая рука крепко сжимала конец бечёвки, будучи готовой в любую минуту резко затянуть разложенные по другую сторону кустарника силки. Мой взгляд был устремлён вперёд, но в поле моего зрения никто не возникал.
Шелестела листва, неподалёку раздавался частый стук дятла, выдалбливающего из древесной коры очередного червяка, бойко перекликались кедровки, а я слушал всё это, и мечтал побыстрее снова оказаться дома. Мне не хотелось больше ничего, кроме как оказаться в своей кровати, и спать, спать и спать.
В детстве порой мечтаешь о приключениях. На то оно и детство, чтобы грезить романтикой. Все сопряженные с ними опасности не кажутся серьёзными, и представляются всего лишь возможностью для получения острых ощущений. Но, столкнувшись с ними в действительности, понимаешь, что они интересны и привлекательны лишь в книжках. Голод, бродящая вокруг смерть, далёкий от привычной цивилизации «спартанский» образ жизни отнюдь не каждому придутся по душе. Но польза от приключений всё-таки есть. Они помогают разобраться в себе и окружающих. Они помогают понять, что ты представляешь собой на самом деле, и что представляет собой тот, кто находится рядом с тобой. В чём кто силён, а в чём кто слаб. Ни один, даже самый тяжёлый учебный экзамен не идёт ни в какое сравнение с экзаменом жизни, коим, вне всякого сомнения, и являются приключения. Ведь учебный экзамен проверяет лишь содержимое твоего мозга на определенный момент времени, которое всегда можно пополнить, прочитав определённую литературу или прослушав специальные лекции. А экзамен жизни проверяет наличие силы духа. А сила духа — это такая вещь, что она либо есть, либо её нет. Если она заложена матушкой природой, в нужный момент она обязательно проявится, даже если до этого всегда дремала. А если её нет, её уже нигде не возьмёшь.
Попав в экстремальную ситуацию, человек, порой, недоумевает, как он смог совершить то, к чему раньше, как ему казалось, был абсолютно неспособен. И наоборот…
Мои размышления прервал отчаянный вопль:
— А-а-а-а!
У меня внутри всё похолодело. Я оцепенел. Я узнал голос Юли. Что там могло случиться?
— Ди-и-ма-а-а!
Крик Патрушевой граничил с истерикой. Я приподнялся с места, не зная, что делать. Если я отзовусь, я распугаю всю находящуюся неподалёку живность, и об охоте можно будет забыть.
— Ди-и-ма-а-а! — раздалось снова.
Нет, просто так Юля не стала бы меня звать. Там определённо что-то произошло.
— Я здесь! — прокричал я в ответ.
— Иди скорей сюда!
Томимый нехорошими предчувствиями, я быстро свернул бечёвку и помчался обратно к костру.
Ваня и Юля стояли рядом, прижавшись друг к другу. Их лица были белы, как мел.
— Что? — подбежав, выдохнул я.
Попов молча указал глазами куда-то в сторону. Я повернул голову, но тут же поспешно отвёл взгляд, ибо увиденное было ужасным. Меня пробрала дрожь. Возле толстой, старой осины, не проявляя никаких признаков жизни, лежал Алан. Вокруг него образовалась огромная лужа крови, которая продолжала понемногу вытекать из его перерезанного горла. Его лицо было обезображено гримасой страха, от которой становилось не по себе. Очевидно, он успел осознать весь ужас наступающей смерти.
Рядом виднелся след. Это был тот самый след, который мы уже наблюдали в том месте, где убили Лилю. Огромный, шестипалый, похожий на человеческий. У меня перехватило дыхание. Я перевёл взгляд на своих спутников. Наши глаза встретились. В них сквозила обречённость и беспомощность. Мы словно спрашивали друг у друга, что нам делать?
— Почему он продолжает нас убивать? — пролепетал Ваня.
Мы стали нервно озираться по сторонам. От каждого дерева, от каждого куста веяло опасностью. Нам мерещилось, что некое неведомое нам существо спряталось где-то неподалёку и вот-вот нападёт на нас.
— Ребята, отсюда нужно срочно уходить, — прошептала Патрушева.
Мы в спешке собрали свои вещи, и бросились прочь, даже не загасив костёр. При этом мы всячески старались не смотреть на тело Тагерова. Нам было стыдно перед ним, даже мёртвым. Как мы могли подозревать его в этих убийствах? Как мы могли оставить его одного со связанными руками, совершенно беспомощного и беззащитного? Хочешь-не хочешь, но мы невольно стали пособниками его гибели.
Раздираемые самобичеванием, мы направились в ту сторону, где, по словам Попова, были люди. Мы забыли про всё. Про голод, про жажду. Нам хотелось только одного — как можно быстрее уйти подальше от этого проклятого, зловещего места. Любой шум заставлял нас испуганно вздрагивать и ускорять шаг. Нам всё время казалось, что нас кто-то преследует.
Остановились мы только тогда, когда услышали сверху приближающийся гул мотора. Мы сбросили на землю свою поклажу, задрали головы вверх и принялись прыгать, размахивать руками и кричать:
— Эй! Мы здесь! Эй!
Наконец вертолёт появился. Он пролетел над нашими головами, не выказав ни малейших признаков того, что пилоты нас заметили. Нами овладело горькое отчаяние. Я в сердцах схватил с земли ком мха и, что было сил, швырнул его в небо. Мои спутники не выдержали и тоже дали волю своей досаде. Ваня в бешенстве стал бить ногами кустарник, а Юля в истерике принялась колотить руками по земле.
Эти эмоции отняли у нас последние остатки сил. Мы в изнеможении, тяжело дыша, рухнули на землю. В тот момент мне хотелось уйти в небытие, и больше никогда оттуда не возвращаться. Мне хотелось смерти, которая принесла бы мне сладкое избавление от всех невзгод. В глубине души меня, конечно, угнетала собственная слабость. Но я был настолько вымотан, и физически, и морально, что мне было уже всё равно, выберусь я из этого проклятого леса, или останусь в нём навсегда. Я закрыл глаза, и меня тут же пленили объятия Морфея…
Вокруг меня клубился густой туман. Он был до того плотным, что я даже не видел собственных ног. Я словно находился внутри огромного белого облака. Я осторожно пошёл вперед. Туман не ослабевал. Внезапно вдали появились неясные очертания человеческой фигуры. Ко мне кто-то приближался. Вскоре я смог разглядеть скрюченную, сгорбленную старушенцию, в которой, к своему великому изумлению, узнал Агафониху.
Бабка Агафониха когда-то давным-давно жила в соседнем с нами доме. Она была очень больна, страдала астмой, и на улице появлялась нечасто. Жила она вместе с сыном, которого звали Паша. Паша был абсолютно беззлобным, беспомощным и совершенно не приспособленным к жизни существом. Когда он проходил мимо, мы, десятилетние пацаны, частенько его дразнили:
— Тюха! Тюха!
Пашу это смущало, он опускал голову, резко ускорял шаг, а мы при этом обидно улюлюкали ему вслед.
Его возраст уже давно перевалил за тридцать, а он всё продолжал оставаться одиноким. Он был до того робок и застенчив, что, казалось, даже не знал, как подойти к женщине. Все считали, что ему уготован пожизненный статус холостяка. Какого же было наше удивление, когда в один прекрасный момент у Паши вдруг появилась пара. Это была высокая, стройная, симпатичная девушка, которую звали Жанна. Агафонихе она не понравилась. «Слишком гонорлива, слишком себе на уме», — жаловалась она соседкам. Но поскольку её сын был влюблён в Жанну без памяти, препятствовать их браку не стала. Они сыграли скромную свадьбу, и Жанна переехала жить к мужу. А полгода спустя Агафониха умерла.
— Здравствуйте, Марфа Агафоновна, — поприветствовал я старушку.
Та остановилась и внимательно вгляделась в моё лицо.
— А-а-а, — узнала она меня, — Дима. Здравствуй, здравствуй! Как ты повзрослел! Какой ты стал большой, красивый! Как поживаешь?
— Вроде, нормально, — ответил я. — А вы как? Я думал, вы давно умерли.
— А я действительно умерла, — сказала Агафониха. — Это я просто к тебе во сне явилась. Извела меня тогда невестка проклятая. Случился у меня приступ, а ингалятора на привычном месте нет. Пашка на работе, дома одна Жанна. Я задыхаюсь, а ей хоть бы что. Делает вид, что лекарство ищет, а сама на меня краешком глаза поглядывает: жива ли я ещё? Так вот я и умерла. Она потом и сынка моего со свету изжила. Да он ей изначально и не нужен был. Ей квартира наша приглянулась. Своей-то не было. Жила в каком-то общежитии. Гонору — на рубль, ума — на копейку. Заработать на квартиру мозгов не хватило, но вот чтобы прибрать к рукам чужую — оказалось достаточно.
— Да-а-а, — задумчиво протянул я.
Слухи о том, что Жанна причастна к смерти Агафонихи, у нас ходили давно. Но доказать никто ничего не мог. Просто шептались, косились, а той хоть бы что. Ходила, здоровалась, улыбалась, как ни в чём не бывало. А спустя некоторое время мы стали замечать, что Пашка избегает после работы возвращаться домой. Их соседи рассказывали, что Жанна взяла моду каждый день устраивать мужу жуткие скандалы, которые тот попросту не выдерживал. Ему бы взять и выгнать её. Показать, кто в доме хозяин. Но у него на это не хватало духу. Придёт так вечером с работы, потопчется возле двери подъезда и идёт ночевать либо на чердак, либо в подвал, лишь бы жены не видеть. Начал пить. Связался с забулдыгами. А Жанне это только в радость. Она даже нисколько не расстроилась, когда однажды его нашли в каком-то люке мёртвым, с проломленной головой. Тихонько мужа похоронила, квартиру на себя переоформила, выскочила снова замуж и зажила припеваючи. А все соседские пересуды — мимо ушей.
