Дон Уинслоу - Конвоиры зари

— Ты умнее, чем кажешься, — продолжала разговор Петра.

— Несложная задачка, — откликнулся Бун. Он подождал, пока Тедди не отъедет с парковки, и затем завел мотор.

— А ты можешь сесть ему на хвост так, чтобы он нас не заметил? — полюбопытствовала Петра.

— Ты сказала «сесть на хвост»? — поразился Бун.

— Ну, так можешь или нет?

— Если не облажаюсь, сделаем, — ответил Бун.

— Вот и не облажайся.

— Уж постараюсь.

Стремительной гонки у них не получилось. Множество светофоров и пешеходных переходов не позволяли особо разогнаться. Их фургончик медленно и печально тащился за машиной Тедди, которая с Проспект-авеню свернула на север к шоссе Торри-Пайнс. Затем Тедди повернул налево, в сторону Береговой дороги Ла-Хойи и поехал прямо в прибрежный квартал. Оттуда он направился к кампусу Калифорнийского университета Сан-Диего, а Бун с Петрой пробирались вслед за ним по узким извилистым улочкам, застроенным учебными корпусами и студенческими общежитиями.

Обогнав очередную пару машин, отделяющих их от Тедди, Бун двинулся за ним по Торри-Пайнс мимо Биологического института Солка и целого ряда разнообразных медицинских исследовательских центров. Они приближались к национальному парку Торри-Пайнс, откуда открывался потрясающий вид на океан и пляж, тянущийся от самого горизонта до утесов Дель-Мар.

Шоссе 101.

Глава 45

Шоссе 101. Оно же Тихоокеанское шоссе, оно же ТШ, оно же Бульвар неразбитых надежд, оно же Дорога из желтого кирпича.

Можно получить удовольствие от шестьдесят шестого шоссе,[39] но настоящий кайф вы словите только на сто первом. По шестьдесят шестому вы поедете в поисках Америки, но вот американскую мечту обнаружите только на ТШ. Шестьдесят шестое — маршрут, сто первое — пункт назначения. По шестьдесят шестому вы едете, к сто первому приезжаете. Это конец дороги и начало пути.

Давным-давно самые первые сёрферы таскали свои тяжелые деревянные доски туда-сюда по тогда еще пустому шоссе. Они держались своей компанией — кучка поклонников Джорджа Фрита в поисках хороших волн. И нашли их вдоль всего сто первого шоссе. Можно было просто съехать на обочину, дойти до ближайшего пляжа и кататься в свое удовольствие. Что они и делали на протяжении всего пути от Оушн-Бич до Санта-Крус.

С началом Второй мировой войны Америка заново открыла для себя уникальное побережье Калифорнии. В Сан-Диего и Лос-Анджелесе базировались сотни тысяч солдатов и моряков, служивших в Тихом океане. Многие из них, возвращаясь с флота (если им было суждено вернуться), оседали в этих солнечных и веселых городах. У их родных фермерских городков не осталось никаких шансов — ведь солдаты видели такое чудо, как Лагуна.[40]

Пока их бывшие соратники пытались влиться в американское общество, создавая конформистскую религию в растущих как на дрожжах пригородных поселках, эти парни только и мечтали, как бы избежать подобной участи.

Они хотели на пляж.

Хотели кататься на досках.

Именно с них начался так называемый «сёрферский бум», во время которого сёрфинг превратился не просто в явление культуры, но в контркультуру. Впервые сёрферы противопоставили себя остальному обществу. Они протестовали против рабочего дня с девяти до пяти, против серых фланелевых костюмов, жизни в стиле дом-работа-дом, двоих детей, идеальной лужайки с качелями и дорожкой к гаражу. Для них сёрфинг стал способом избежать рутины. Сёрфинг — это солнце, песок и вода плюс пиво и немножко травки. Это время без времени, потому что сёрфинг подчиняется природным, а не корпоративным ритмам.

Сёрфинг стал полной противоположностью мейнстримовой, попсовой Америки тех времен. Вдоль всего сто первого шоссе стали возникать маленькие сёрферские сообщества — колонии или, если угодно, коммуны.

Многие из тамошних жителей были битниками; только битники с Западного побережья, в отличие от своих собратьев из Сан-Франциско, часами просиживавших в кофейнях и читавших стихи, свои бонго[41] притаскивали на настоящие пляжи и дхарму[42] постигали в волнах. Эти парни познали все прелести цивилизации на полях сражений и в разрушенных городах Европы, и они им не понравились. Они бежали в Пасифик-Бич, Малибу и Сан-Онофре, чтобы создать свою собственную культуру. Они спали на скамейках, сдавали бутылки, чтобы было на что купить еду на общий пикник, играли на гитарах и укулеле, пили пиво и вино, трахали девчонок на пляже и сёрфили.

Вокруг них появлялись маленькие сёрферские деревушки — они росли вдоль сто первого шоссе как грибы после дождя. Там стойки с фастфудом моментально распродавали все запасы дешевых бургеров и тако, ведь у сёрферов не было денег и времени на нормальный обед — они спешили обратно к воде, к волнам. Пляжные бары обслуживали посетителей в хуараче[43] и грязных плавках, а лозунг «Нет майки, нет обуви, нет входа» преобразовался в «Нет майки, нет обуви, нет проблем». Кинотеатры в этих городках показывали первые, еще примитивные фильмы про сёрферов и собирали полные залы.

Сёрферы были необычайно далеки от всей остальной Америки, но тем не менее как истинные американцы истово верили в научный прогресс. Некоторые из них были Томами Эдисонами от сёрфинга, рукастыми гениями, постоянно совершенствовавшими конструкцию классической доски. Эти парни призвали на помощь технологии, которые появились в стране после Второй мировой в области аэродинамики и гидравлики, и материалы, изменившие потом все наши представления о спорте. Боб Симмонс из Ла-Хойи и Хоби Альтер из Дана-Пойнт создали первый практичный и легкий борд как раз из такого нового материала — полиуретана. А уж с изобретением доски из пеноматериала сёрфинг смог освоить любой желающий. И даже не обязательно было быть греческим богом вроде Джорджа Фрита. Теперь каждый мог принести борд на пляж и опробовать его в воде.

Кроме того, легкие доски позволили сёрфингистам совершать трюки, немыслимые в эпоху тяжелого борда. Если раньше сёрфер должен был катиться прямо на волну, то теперь он мог откатываться назад, поворачивать, объезжать волну вдоль…

То была золотая пора сёрфинга — 1950-е годы вдоль сто первого шоссе.

Именно тогда число легендарных сёрферов зашкаливало. Они испытывали себя и волны, объезжали шоссе со своими деревянными любимцами в поисках новых классных брейков, приятных пляжей и укромных бухточек, до которых еще не добрались сосунки-любители. Такие люди, как Мики Дора — он же Кот, Грег Нолл по прозвищу Бык и Фил Эдвардс, более известный как Дитя гваюлы,[44] седлали такие волны, на которые другие и смотреть-то боялись. Эдвардсу было пятнадцать, пятнадцать, черт побери, когда он прокатился на волне, известной всем как «Смертельная Дана». После этого он все лето провел на пляже со своей девушкой, поджаривая картошку на костре.

Жить, чтобы сёрфить, и сёрфить, чтобы жить.

Вдоль сто первого шоссе.

Тогда тут был настоящий рай, думал Бун, пока машина одолевала спуск к океану, больше всего похожий на горку в аквапарке. Казалось, эта дорога ведет тебя прямо в воду, но в последний момент она делала резкий поворот и огибала побережье. Райское местечко, думал Бун, длинные пустынные пляжи и легендарные сёрферы, ходящие по воде. Бун знал историю сёрфа; знал все сёрферские байки, биографии Кота, Быка, Дитяти гваюлы и многих других. Без этих знаний не стать настоящим сёрфером; нельзя ехать по сто первому шоссе и не видеть перед глазами ребят, чьи истории разворачивались прямо здесь.

Бун проехал мимо старого магазина Хобби, мимо ущелья, рядом с которым в 1954 году на волне погиб Боб Симмонс; мимо Сан-О, где Дора и Эдвардс, объединив свои усилия и стили, сделали современный сёрфинг таким, каким сегодня знаем его мы.

И все в ту поистине золотую эпоху.

Но, как и любой другой золотой век, думал Бун, снова сворачивая направо, пересекая железнодорожные пути и продолжая путь к знаменитейшему старому пляжному городу Дель-Мар, он подошел к концу.

Как только культура сто первого шоссе стала культурой Америки, золотой век закончился.

В 1959-м на экраны вышел фильм «Гиджет». Благодаря ему в стране появился новый секс-символ — девушка из Калифорнии. Свеженькая, загорелая, сексуальная, счастливая и здоровая красотка в бикини по прозвищу Гиджет («Это девочка». — «Нет, это карлик». — «Нет, это Гиджет!»[45]). Она стала ролевой моделью для девочек со всех концов Америки. Девушки из Канзаса и Небраски мечтали сделаться такими же, как Гиджет, носить бикини и мотаться по городкам вдоль сто первого шоссе.

«Гиджет» стал первым из множества так называемых «пляжных» фильмов, по большей части не запоминающихся. Единственное исключение представляла собой картина с Аннет Фуничелло, бывшей участницей «Клуба Микки-Мауса»,[46] ради кинокарьеры сменившей мышиные ушки на бикини. В таких фильмах обычно снимались красавцы вроде Фрэнки Авалона и роскошные девушки вроде Аннет, и в каждой сцене можно было найти сексуальный подтекст, но не более того. В картине 1965 года «Успех под пляжным полотенцем» так и не показали, что же происходило под или на пресловутом полотенце. Еще в таких фильмах обязательным персонажем был «битник», толстяк в берете и с козлиной бородкой, постоянно порывающийся играть на бонго. Кроме того, на пляже всегда танцевали под музыку подростки.