Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов
Колька не произнес ни слова, стоял, понуро опустив глаза в вытертые до белесых пятен половицы. Мать робко потянулась за сумкой.
– Мне идти надо в отдел кадров с документами, потом в больницу к папе. Отнесу ему кальсоны, бритву и кружку. – Она все пыталась поймать взгляд сына, но тот стоял чужой, застывший холодным камнем. – Я тебе записку сейчас напишу в школу, ты только Наташу с собой возьми, когда понесешь. Чтобы она не болталась одна во дворе.
Он не произнес ни слова, пока мать выводила карандашом записку, пока Наташка одевалась в свое единственное, перешитое из шторы платье. Молча шагал потом в сторону школы. Сестра еле поспевала за его размашистым ходом. Поднявшись по лестнице, Колька без стука вошел в кабинет директора и сунул ему записку. Не здоровался, не поднимал глаз, чтобы никто не мог увидеть, как ему сейчас тошно.
Петр Николаевич прочитал написанное, поднял глаза, но Пожарского уже и след простыл.
* * *
На обратной дороге Наташка устала от гнетущего молчания, принялась засыпать мрачного Кольку миллионом вопросов обо всем на свете. Он поначалу неохотно бросал короткие фразы, но каждый ответ рождал полчище новых вопросов. И скоро он просто угукал без разбора, даже не слушая щебетание сестры.
Дома он долго шарил по полкам шкафчиков, но обнаружил лишь соль, спички да окаменелый кусок горохового концентрата. При виде его сестра протянула капризно:
– Фу, каша из гороха, я не буду!
Колька не сдержался и прикрикнул:
– Ты будешь есть, что дают!
Все время, пока насупленный Николай зажигал газ, помешивал жидкое варево, девочка хныкала:
– Почему соседи макароны едят, а у нас горох? Вчера горох и позавчера, я хочу макароны. Или сухари с маслом.
Старший брат не отвечал, он сосредоточенно крутил ложкой в кипящей воде, стараясь размолоть грубые кусочки концентрата. Наташка затихла, от усталости и голода она уже была согласна и на гороховую кашу.
– Коля, а ты пробовал когда-нибудь мороженое?
– Конечно, его все ели. – У него самого желудок сводило, только вот разговоров о нежном сливочном лакомстве сейчас и не хватало.
– Я не ела. Какое оно на вкус? – вздохнула Наташка и устало положила голову на тоненькие руки на столе.
Он поначалу хотел возразить, что за выдумка! Но потом осенило – сестренка ведь родилась в самом начале войны. Единственная сладость, что она попробовала, – это россыпь шоколадных конфет, которыми он тайно угостил Наташу перед Новым годом после одной очень богатой квартиры. На мороженое, что продавалось у спекулянтов или в открывшихся кафетериях, у них не было денег. А по талонам такое не давали, только самые необходимые продукты: масло, макароны, крупы, консервы, овощи и крошечные порции мясных обрезков.
– Это если смешать масло, молоко и сахар, то получится такое… холодное и тает на языке.
– Как сладкий снег? – Сестренка смотрела на него зачарованными глазами.
– Вроде того, только вкуснее. Ты давай, кашу ешь, – подвинул он ей тарелку.
Они молча ели пригоревшую и пересоленную похлебку, думая каждый о своем. Наташка пыталась представить себе сладкий снег, а Колька злился, что не может угостить сестру обычным мороженым, в то время как Альберт и его родители покупают автомобиль.
В подъезде на лестничной площадке раздался мамин голос. Колька бросился открывать дверь, но замер в полушаге, узнав во второй собеседнице соседку Анну Филипповну. Этой лучше не попадаться на глаза, поди до сих пор злится из-за их с Санькой выходки, недаром запретила приятелям встречаться даже во дворе.
– Ох, Антонина, ты погляди на себя, в чем душа только держится, а туда же, на работу собралась, – гудела возмущенно соседка. – На ногах весь день. Надорвешься, Тоня! И Наташка без присмотра, Колька твой совсем распоясался.
– Ну а кому, Аннушка? Колю не возьмут из-за аттестата. Сейчас не война, только со средним школьным берут. Игорю вообще постельный режим и усиленное питание врач рекомендовал, ну на какую работу он пойдет? – Антонина понизила голос и зашептала: – Да и не берут его в хорошие места из-за того, что в плену был. И меня не взяли – жена дезертира. А как фронтовику ему никаких пайков не дают: не хватает продуктов на всех. Карточки есть, но по ним ничего не могу получить.
«Ага, не хватает, – вспыхнул за дверью Колька. – Их отец Судорогина себе заграбастал. Ему все равно, у кого воровать – у фронтовика ли, у инвалида ли, главное, карманы себе побольше набить». От злости заскрипел зубами.
Разговор соседок тем временем продолжался.
– Ну разве это дело, Антонина, дома два мужика сидят, а ты и с дочкой, и по дому, и семью кормить. Надорвешься, помяни мое слово.
– Ох, Нюра, не каркай. Хорошо хоть санитаркой взяли в больницу к Игорю. Там женщина болеет, я пока вместо нее. Сейчас халат прихвачу, передохну и бегом обратно, смена в 8 начнется. За Игорем смогу присмотреть: он в соседнем отделении лежит, а меня кадровичка пожалела, отправила в глазное отделение. Побегу я, времени совсем мало осталось. Ты уж присмотри за моими, чтобы не чудили. Одолжи, Анюта, картошки и масла, а то все консервы пришлось поменять на куриную грудку. В больнице сказали, свое носите, отварное, если хотите мужа на ноги поставить. Там питание не ахти.
– Ой, нету ничего, нету, – запричитала соседка. – Ты же знаешь, сами на крапиве и очистках сидим, после того как сынок твой Саньку на воровство смутил. Нечем поделиться.
Женские разговоры вызвали у Кольки новый приступ негодования, теперь уже на самого себя. Он вспомнил, как целый мешок продуктов полетел вниз и ударился об асфальт с мягким хлопком. Сколько же там всего было! Звякнули ключи, и Колька отскочил от двери. Мать, с серым от усталости лицом, улыбнулась и принюхалась:
– Молодцы какие, кашеварите тут. А я отцу увезла на пару дней курицу и картошку отварную. Набегалась, голодная.
Дыхание у Николая так и перехватило – они слопали с Наташкой всю похлебку, даже не подумали, что мама тоже ничего сегодня не ела. Но она уже кинула тоскливый взгляд на пустые тарелки и с трудом улыбнулась:
– Вкусно приготовил, сынок, Наташа до самого донышка все съела. Может, тебе на повара пойти
