Виктория Платова - Купель дьявола
Я вытянулась на кровати и забросила руки за голову. Злость на Леху постепенно проходила. Рано или поздно он заявится — не буду же я сидеть здесь вечно. А когда он заявится, я устрою ему Варфоломеевскую ночь. А потом, когда лимит на гугенотов будет полностью исчерпан, дам ему овладеть собой…
Эта мысль примирила меня с действительностью, и я сама не заметила, как заснула.
А проснулась от легкого покалывания в пальцах: так и есть, рука у меня затекла. В спальне было темно. Все еще туго соображая, я села на кровати и потрясла головой.
Мельком взглянув на часы (я проспала всего лишь тридцать пять минут, надо же!), я встача с кровати и решила предпринять очередной штурм двери.
Ручка поддалась сразу же. Чувствуя себя круглой дурой, я легко открыла дверь и вышла в коридор. Ключ торчал в замке, а я даже не могла вспомнить, видела ли я его, когда заходила. Как бы то ни было, Леху ждет не очень приятная сцена.
Так никого и не встретив, я спустилась вниз, вышла на террасу, уставленную соломенной мебелью, и втянула ноздрями воздух: да здравствует свобода! В кресле сидел Жаик с неизменным кроссвордом в руках.
— Отличный вечер, — как ни в чем не бывало сказала я ему. — Впервые вижу казаха, который разгадывает кроссворды.
— А вы что, когда-нибудь видели казахов?
В академии, на станковой живописи, училось несколько казахов. Они беспробудно пили и так же беспробудно дрались с монголами. И при этом были довольно приличными художниками.
— Имела счастье.
— Рад за вас.
Оставив Жаика наедине с “изобретением А.Ф. Можайского” и “персонажем оперы Р. Леонкавалло “Паяцы”, я пошла на гул голосов, мимо лужайки, уставленной креслами и столиками с остатками еды и выпивки. Любитель непосредственных пейзанок о чем-то сосредоточенно беседовал с человеком, который был мне представлен как директор частного охранного предприятия. Они синхронно кивнули мне, а любитель пейзанок даже скользнул по моему платью заинтересованным взглядом вышедшего в тираж самца.
Вечеринка уже вступила в свою завершающую стадию.
Над темной водой залива, недалеко от пришвартованной титовской яхты с сакраментальным названием “ГУЛАГ”, виднелось несколько отчаянных голов. Лав-руха и Херри-бой сидели на песке у самой воды и пили коньяк на брудершафт.
— А где Жека? — спросила я, так и не решившись упомянуть имя Лехи. Я найду его сама и призову к ответу.
— Уехала, — Лавруха потянулся и рухнул на песок.
— Как — уехала?
— Ты же знаешь, у нее дети и лимит времени…
— Понятно. А вы, я смотрю, времени зря не теряете.
— Ага. Дышим полной грудью. А где ты своего благоверного потеряла?
— Что значит — потеряла?
— Я думал, вы там предаетесь радостям секса… И все так думают…
— А его здесь нет?
— Нет. Во всяком случае, последние полчаса я его не видел.
Я побродила по узенькой полоске вылизанного пляжа и пересчитала все гостевое поголовье. Лехи среди гостей не было.
— Что, женишок сбежал? — подмигнул мне Лавруха и скабрезно хихикнул.
Не удостоив его ответом, я вернулась к дому. Жаик по-прежнему сидел на террасе.
— Вы не видели Алексея? — независимым голосом спросила я.
Казах сразу же отложил журнал, и в его узких глазах мелькнуло беспокойство.
— Разве он не с вами?
— Как видите.
— Но он же… — непроницаемое лицо Жаика сразу же перестало быть непроницаемым. Впервые я увидела, как происходят тектонические подвижки на поверхности его почти мертвой гладкой кожи, как заостряются скулы и вытягиваются губы. Сторожевой пес был явно взволнован, хотя объяснить причину его волнения я не могла.
С непередаваемой, почти животной грацией он выбросил тело из кресла и метнулся в дом. Я последовала за ним.
Казах обежал весь дом за каких-нибудь семь минут: в пространстве особняка он ориентировался гораздо лучше меня. Все это время он не отрывал от уха портативную рацию, которая обычно болталась у него на поясе.
— Андрей, хозяин не выезжал? — услышала я обрывок разговора. Андреем звали парня, который сегодня дежурил на воротах.
Ответ явно расстроил Жаика, и он принялся рыскать по дому с удвоенной энергией. А спустя несколько минут я услышала громкий стук в дверь на втором этаже. Судя по всему, Жаик бился в дверь кабинета.
— Хозяин? Вы здесь, хозяин? — от голоса телохранителя все еще исходило почтительное ледяное спокойствие.
Вот только я не была так спокойна. Кабинет Титова на втором этаже… Кабинет Гольтмана на первом этаже. И в недрах этих кабинетов, так непохожих друг на друга, мерцает холодным светом картина Лукаса ван Остреа… Холодным светом или адским огнем?
Ноги у меня подкосились. Почти теряя сознание, я рухнула в глубокое кресло.
Почему я подумала о картине? Почему я решила, что Леха обязательно должен быть в кабинете? Он мог отправиться куда угодно… Но тогда Жаик обязательно знал бы об этом, короткая азиатская тень, ангел-хранитель с черным поясом карате на бедрах… Но Жаик колотит в двери, а из-за дверей ему никто не отвечает.
Собрав остатки сил, я поднялась и побрела по лестнице вверх. Это заняло гораздо больше времени, чем я предполагала: я останавливалась на каждой ступеньке, чтобы хотя бы на несколько секунд отдалить конец пути. Я знала, что увижу в конце…
Много позже, когда события этого вечера отдалились и не вызывали ничего, кроме глухой тоски, я часто задавала себе вопрос: почему я сразу же спроецировала трагическую историю смерти Гольтмана на Леху? Но я спроецировала и оказалась права.
По лестнице, мимо меня, профессионально тихо пробежало несколько охранников: их портативные рации работали исправно. Когда же я наконец-то вскарабкалась на второй этаж, кабинет уже осаждали телохранители.
— Хозяин, вы здесь? — все еще увещевал закрытые двери Жаик.
Двери молчали.
— Что будем делать? — спросил один из охранников. Тот самый Андрей, страж врат и главный ключник.
— Он точно не выезжал?
— Нет.
— И на берегу его нет? — риторический вопрос. Если Жаик сидел у дома, значит, Леха обязательно должен был находиться в доме, этого требовали правила безопасности.
— Что будем делать?
— Ломайте двери, — неожиданно для себя скомандовала я.
Только теперь охранники обратили внимание на то, что рядом с ними находится еще кто-то. И этот кто-то им активно не нравится. “Возвращалась бы ты восвояси, в трущобы Гарлема”, — без труда читалось на их физиономиях.
— Делайте, что она говорит, — казах все-таки решился.
— Может, не стоит? — Андрей с сомнением осмотрел высокие дубовые двери.
— Хозяин в доме, — тихим бесцветным голосом произнес Жаик. — И я не видел, чтобы Он выходил.
— А если через кухню?..
— Он никогда не пользуется черным ходом. Он человек привычки.
И все снова посмотрели на меня: я одна была вопиющим нарушением всех правил. Разрушителем всех привычек.
— Слышали? — я непроизвольно отступила за спину Жаика. — Тоже мне, телохранители. У семи нянек дитя без глазу…
Лучше бы я этого не говорила. Охранники синхронно сжали кулаки и обрушили всю их мощь на дубовую дверь.
Она поддалась сразу. Или почти сразу. И снова меня посетило ирреальное чувство уже виденного. Точно таким же образом я открывала дверь в спальню Жеки, когда пыталась прорваться к Быкадорову. Только дверь была не из мореного дуба, а из прессованного картона, обитого фанерой. И к ней было придвинуто трюмо…
"Интересно, чем воспользовался Леха?” — совершенно буднично подумала я, а поймав себя на этой мысли, вскрикнула. Я знала, что увижу за дверью.
Единственная из всех.
Прямо за дверью послышался грохот, и охранники ворвались в кабинет.
Маленькая изящная конторка из красного дерева, которую я заприметила еще вчера, теперь валялась на полу. Должно быть, она была довольно тяжелой, если учесть те усилия, которые прилагали охранники, чтобы прорваться вовнутрь. Конторка оказалась придвинутой к двери — Леха тщетно пытался спастись от внешнего мира.
Так же, как и Быкадоров.
А потом я увидела и самого Леху.
Он лежал на полу, у подножия картины. Софиты бесстрастно освещали его обнаженное тело. Такое же совершенное, как и тело Быкадорова. В ложбинке Лехиного позвоночника стоял непросохший пот, а скрюченные пальцы впились в паркет. Ему не хватило всего лишь нескольких мгновений, чтобы войти в картину… Нет, он не созерцал, как Быкадоров, он хотел обладать женщиной с портрета. Я представить себе не могла, что внезапная смерть может таить в себе столько страсти. И быть такой прекрасной. Я хотела мертвого Леху так, как никогда не хотела Леху живого.
От этой преступной, противоестественной мысли мне стало тошно.
— Прекрати орать, — как сквозь толстое стекло, услышала я голос Андрея. Я орала? Я ору?..
— Выйди отсюда.
Я отчаянно замотала головой.
— Нет!..
Он легко справился со мной, отвел в угол и почти бросил в кресло. Отсюда мне была хорошо видна сцена жертвоприношения: Жена Апокалипсиса с полустертыми складками на мантии и ее несостоявшийся любовник. Остальные — живые — фигуры совсем не вписывались в композицию. Кто-то из охранников бешено щелкал телефонными кнопками, остальные окружили тело хозяина растерянным полукругом.
