Ричард Штерн - Башня

Он взглянул на Бет и снова пожал ей руку:

– Мне очень жаль, милая.

– Ну, а я не жалею, – ответила Бет. – Думаю, что при других обстоятельствах мне не представилась бы возможность по-настоящему вас узнать.

– Дама смотрит на жизнь с юмором, – заметил сенатор. – Одобряю.

12

Тяжело раненная Башня корчилась в муках.

Некоторое время, где несколько минут, где несколько часов, большая часть ее повреждений не была заметна снаружи, и диагноз мог быть поставлен только путем дедукции.

Произошел взрыв, это было очевидно. Много позднее пиротехники оценят объем повреждений в трансформаторной подстанции и рассчитают силу взрывчатки, которую Коннорс принес в сумке с инструментами.

Пластическую взрывчатку можно транспортировать совершенно безопасно – это серовато-бурая, похожая на замазку масса, которую можно мять, ронять или делать с ней что угодно, при этом она никак не реагирует. Взрыв производят при помощи вложенного внутрь детонатора, срабатывающего от электрического тока. Ее взрывная сила невероятно высока.

Силовые трансформаторы были серьезно повреждены, а поскольку пожар, возникший сразу после взрыва, уничтожил или повредил множество материалов, которые обычно можно было бы подвергнуть обследованию, специалисты Джо Льюиса работали буквально на ощупь и тем не менее, исходя из известных последствий, сумели реконструировать вероятные причины происшедшего.

В сетях высокого напряжения произошло обширное короткое замыкание, причиной которого несомненно явился упомянутый взрыв. Других объяснений быть не могло.

Последовавший необузданный всплеск энергии перекрыл изоляцию кабелей и, пробив поврежденные трансформаторы, с колоссальной силой обрушился на низковольтную сеть, рассчитанную только на напряжение для электрических лампочек или конторского оборудования.

Этот пробой длился доли секунды. Но этого оказалось достаточно. Результаты не заставили себя ждать и были катастрофическими.

Провода раскалились и расплавили изоляцию.

В некоторых местах произошли новые короткие замыкания, искры от которых подожгли облицовку стен, звуковую и тепловую изоляцию, которые были, разумеется, теплостойкими, но не огнеупорными.

Абсолютно несгораемых материалов в природе не существует. Большинство материалов загорается при температуре гораздо низшей, чем, допустим, температура Солнца. Примером этого могут служить Хиросима, Нагасаки или Гамбург.

Внутри здания возникали новые очаги пожара, которые продолжали разрастаться. Некоторые из них из-за недостатка кислорода потухли, оставив в стенах пустоты. Некоторые проникли в кабели или пробились к открытым шахтам или вентиляционным тоннелям, где к ним все время поступал свежий воздух. Они набирали силу и с гулом мчались дальше, поглощая краску, дерево, драпировки, ковры, покрытия полов, материалы легковоспламеняющиеся и материалы, считавшиеся негорючими.

Тепловые предохранители потолочных систем орошений быстро расплавились, привели в действие автоматику и на некоторое время остановили нараставший пожар.

Но слишком высокая температура привела к парообразованию в водопроводных трубах, так что рано или поздно трубы лопались, и системы пожаротушения переставали работать.

Наступление пожара то тут, то там замедлялось. У многоглавого врага удавалось выиграть отдельные схватки, иногда и целые сражения.

Но, как позднее показали расчеты Джо Льюиса, исход был предопределен с самого начала.

Патти Макгроу-Саймон всю жизнь терпеть не могла больниц. Вероятно, потому, что они ее подавляли и приводили в смятение. Патти была молодой, здоровой женщиной, и в больницах ей всегда казалось, что все смотрят на нее с неодобрением из-за того, что она так безнадежно здорова. Ей казалось, что глаза, следившие за ней, беззвучно говорят: «Ты не можешь так цветуще выглядеть, когда мы умираем. Убирайся отсюда! »

На этот раз она не могла уйти, что было еще хуже. Берта Макгроу поместили в кардиологическую реанимацию, куда можно было заглянуть только, если кто-то открывал двери, и где было полно экранов, приборов и каких-то блестящих ящиков, о назначении которых Патти, могла только догадываться; постель, на которой лежал ее отец, выглядела как средневековое орудие пыток, от которого тянулись к нему всякие трубочки и проводочки.

Да, у любых людей бывают инфаркты. Об этом сейчас только и слышишь. Но не у Берта Макгроу, ее отца, человека, которого ничто не могло выбить из седла. Хотя это все, конечно, абсурд и результат ирландской страсти все преувеличивать. Но для него это было больше похоже на правду, чем для кого-либо другого.

Сколько она себя помнила, отец был могучим несдержанным человеком с громоподобным смехом, который обращался с Патти «как с медвежонком, Берт Макгроу, а не с маленькой девочкой». Мать утверждала: «Переломаешь ей все косточки, если не прекратишь! »

А Патти протестующе хныкала и прижималась к Берту.

«Глупости, что же с нее, пылинки сдувать, что ли. Видишь, ей это нравится! »

Это не было обычными отношениями отца и «парня в юбке», о которых пишут в книгах. Однажды Патти прямо спросила его, хотел бы он, чтобы она была мальчишкой. Его ответ, как всегда, был дан немедленно и напрямую: «Что еще за глупости! Будь у меня сын, не было бы тебя, а что бы я без тебя делал, одинокий старик! »

Двери в реанимацию приоткрылись, и вышла медсестра. Прежде чем двери закрылись, Патти на миг увидела отца. «Одинокий старик», – эти слова промелькнули у нее в голове, но Патти не могла бы сказать почему. Гордый одинокий старик, беспомощно лежащий на белой постели.

«Пока ты еще ребенок, – сказала себе Патти, – родители крутятся вокруг тебя. Поднимают, отряхивают, целуют ушибленные места; всегда, когда нужно, кто-то есть рядом, и ты считаешь это само собой разумеющимся. Потом приходит их черед, они становятся беспомощными, но что можно сделать, кроме как сидеть, ждать и желать, чтобы Бог услышал твои молитвы, потому что ведь случается же чудо? »

По коридору торопливо приближалась запыхавшаяся Мери Макгроу, которую наконец отыскали в Куинсе на благотворительном мероприятии. Патти встала, взяла мать за руки и поцеловала.

– Ничего нового, – сказала Патти. – Он здесь. – Она кивнула в сторону закрытых дверей. – Никого не пускают. Врач, какой-то знаменитый кардиолог, ничего не говорит, возможно потому, что нечего сказать. Присаживайся.

Мери Макгроу ответила:

– Он жаловался, что ему трудно дышать. Я сказала, что это из-за лишнего веса и переутомления. Может быть...

– Прекрати, – перебила ее Патти. – Ты так внушишь себе, что это твоя вина, а это неправда.

«Это скорее моя вина, – подумала она, – сегодня за обедом я просто переложила свои проблемы на его плечи».

Тут ей кое-что пришло в голову.

– Когда это произошло, у него был Поль, – сказала она, – а где он вообще?

Мери Макгроу казалась довольной:

 – Я рада, что с ним был Поль. Твой Поль просто прелесть. Они всегда находили общий язык.

Был ли смысл утверждать обратное? Патти промолчала.

Мери продолжала:

– Отец всегда боялся, что ты выскочишь за какую-нибудь деревенщину, вроде него самого. Он всегда так говорил, хотя знал, что это неправда. Когда ты привела к нам Поля, мы с отцом долго не могли уснуть, говорили о тебе и о нем, прикидывали, подходит ли он тебе. Помнишь свою свадьбу? Я не забыла. Столько было солидных людей с его стороны, и ты, припавшая к отцу...

– Мама, – резко перебила ее Патти, – папа еще жив. И у других были инфаркты, и ничего. Ты о нем... ты о нем говоришь, как будто его уже нет с нами, а это неправда.

Мери Макгроу молчала.

– Нам просто придется присмотреть, чтобы он столько не работал, чтобы не брал все на себя.

Мери Макгроу улыбнулась: – Нам бы мог помочь Поль. Он молод, силен и, как говорит отец, хорошо знает дело.

– Да, – машинально ответила Патти.

– Я только надеюсь, – продолжала Мери Макгроу, – что отец не узнает о том скандале, который произошел на открытии «Башни мира». Он собирался туда и хотел, чтобы я пошла с ним, но я отказалась, слишком много больших людей: губернатор, сенаторы, конгрессмены, мэр и так далее. Мне в таком обществе не по себе. Но отцу это не мешает. Ему ничто не мешает. Он...

– Мама, – спросила Патти, и голос ее прозвучал решительно и властно, – что там у них за скандал?

— Это показали по телевидению. Я услышала, когда проходила через холл.

– Послушай, я хочу знать только одно. Что там за скандал?

– Откуда-то пошел дым. Или огонь. Никто не знает толком, в чем дело.

Мери на минуту умолкла, а потом неожиданно тихо и настойчиво произнесла:

– Берт! Берт! Прошу тебя!

– У папы будет все в порядке, мама.

– Разумеется.