Лев Корнешов - Пуля для бизнес-леди
Настя по письмам написала серию очерков-«моралите», как их называли в редакции. Они в свою очередь вызвали новый поток корреспонденции. За них ей на редакционной летучке вручили творческую награду — «Золотое перо». Это и в самом деле было золотое перышко в красивой бордовой коробочке.
— Не останавливайся, — предупредил её Руслан Валерьевич. — Пиши каждый день, даже если не о чем писать…
Она теперь в упор не видела редактора отдела — сластолюбца с опухшими веками. И он почитал за благо обходить её стороной.
Приближалось поворотное время в современной истории страны, и тем было навалом. Пресса расшатанной, натужно скрипевшей подобно старой телеге державы резвилась, как могла, мнение отдела пропаганды ЦК КПСС уже мало что значило. Страна резко, бескомпромиссно разделилась на «демократов» и «коммуняк», и никто не сомневался, что в самое ближайшее время они схватятся в решающей битве за власть. В редакции тоже нашлись свои «демократы» и они, сплоченные общей идеей перемен, с каждым днем набирали силу. А в стане «коммуняк» происходили удивительные вещи. Много лет действовала «разнарядка» на вступление в партию: редакции выделялось три-четыре «места» в год. За них шла борьба так много было желающих вступить в партию, и иные из них ожидали своей очереди по два-три года. Часто решало эту проблему руководство редакции: приоритет отдавался «перспективным», то есть тем, кого намеревались выдвинуть на всякие руководящие и полуруководящие должности, послать на работу за рубеж. В заявлениях соискатели звания члена КПСС писали, что они делу Коммунистической партии преданы и её программу и устав разделяют. На заседаниях комиссии из старых большевиков при райкоме их тщательно пытали по параграфам устава и задавали странные вопросы типа: кто секретарь Коммунистической партии Канады.
Все это походило на бездарно поставленный, но незыблемый именно по причинам бездарности и примитивизма спектакль.
Сейчас же желающих вступить в партию не находилось. В партию стали зарывать.
После нескольких успешных выступлений Насти на газетных полосах её пригласил в свой кабинет секретарь парткома редакции.
— Есть мнение, — очень весомо сказал он, — дать вам возможность вступить в партию.
— Я благодарна за то, что обо мне заботятся, но вынуждена отказаться.
— Это почему же? — у секретаря парткома глаза полезли на лоб.
— Не чувствую себя морально и духовно созревшей для такого важного шага, — выпалила Настя.
Секретарь задумчиво её рассматривал:
— Но у вас с моральным обликом все в порядке…
— Спасибо, но… я себя лучше знаю, — издевалась Настя. — Я умею производить благоприятное впечатление, а на душе у меня — ой-ой-ой!
Об этом разговоре стало известно в редакции. Одни посчитали Настю чокнутой, другие — девушкой себе на уме, но все поглядывали на неё с недоумением — партия все ещё была «правящей».
Настю это мало занимало, она печаталась регулярно, коньком её были, как говорится, темы на все времена — честность, преданность, сочувствие в беде и бескорыстие, искренность — то есть то, по чему истосковались заморенные барабанным оптимизмом люди. Каждую неделю два очерка Насти появлялись в газете — это была её «норма».
И редакционные «коммуняки» и «демократы» тащили Настю в свои лагеря. «Я беспартийная» не без гордости напоминала она. Пройдет совсем немного времени и некоторые из тех, кто так рвался в партию, скандально сдадут свои партийные билеты. Их попытаются снять с работы, но за них вступится почти вся редакция, хотя все видели, что людишки — просто дрянь, корабль дал течь и они с него побежали.
Среди тех, кто раньше других сдал партбилет, ещё в начале 1991 года, был и редактор Настиного отдела. Нюхом учуял, что ветер переменился, тренированный на выживание приспособленец. На очередном совещании отдела Настя поднялась со своего места и спокойно произнесла:
— Вы подлец. Еще вчера вычеркивали любое критическое слово в адрес самого меленького партийного чиновника, а сегодня… Советую вам уйти из редакции.
— Уйдешь ты! — редактор буквально завизжал. — Думаешь, никто не знает, как ты попала в редакцию? Через постель Алексея Дмитриевича!
— А ты считаешь, что никто не видел, как ты хотел затащить меня в свою постельку? — спокойненько спросила Настя, тоже перейдя на «ты». — Вон Заболотина вся извелась от ревности… И ты её испугался — вечная благодарность ей за это! Ведь переспать с тобой — это все равно, что дерьма нахлебаться. И вообще, ты забыл народную мудрость….
— Какую еще?
— Не трахай, где живешь, не живи, где трахаешь.
Настя произнесла все это спокойно, без тени смущения, а журналисты отдела зашлись в хохоте. Наконец-то нашелся человек, который высказал редактору то, что тот заслужил. Всем давно он уже надоел, а Люську жалели. Просто не хотели мараться. Как популярно объяснил один из журналистов отдела, дерьмо меж пальцев проскочит, но на руки налипнет.
Настя привселюдно показала остренькие зубки. Она сознательно выбрала грубый тон, тот, которым бывалые участницы разборок режут «правду-матку». И покорно молчавшие до сих пор журналисты отдела тут же взбунтовались и в духе времени решили редактора снять, а Настю избрать вместо него.
Это не вписывалось ни в какие редакционные нормы, но наступало в России время, когда эти самые «нормы» создавались на ходу, когда власть переходила к тем, кто мог её схватить и удержать.
Настя от высокой чести стать редактором отдела решительно отказалась. Более того, предложила вариант выхода из отдельского «кризиса». Она ткнула пальчиком в редактора:
— Пусть этот обленившийся засранец пишет заявление «по собственному» и делает отсюда ноги.
Настя, взявшая инициативу в свои руки, протянула редактору лист бумаги и ручку: «Пиши, неуважаемый».
Это были минуты её торжества, она рассчитывалась за все унижения, которые вынесла от сластолюбивого ничтожества, много месяцев не пускавшего её на полосы. И ещё она уверилась в правильности известного афоризма: смелость города берет. Смелость и нахальство.
Слухи о «перевороте» в отделе новостей быстро разнеслись по всей редакции. Редакционное руководство справедливо рассудило, что не может руководить отделом человек, которого привселюдно назвали засранцем. Что он таковым и является, мало кто сомневался, и держится так долго только на интригах да на поддержке Главного, не любившего признавать свои кадровые ошибки. Но Настя первой назвала все своими именами.
Даже редакционные демократы высоко оценили её поступок как проявление принципиальности и смелости. А их предводитель, заместитель главного редактора Юрий Борисович Фофанов позвонил ответственному секретарю:
— Возьми в секретариат спецкором Соболеву. Рамки отдела новостей она переросла, да и скандал там у них. Что? Вакансий нет? Считай, что есть. Соболеву переведем вместе с её ставкой, до приличного уровня добавим из резерва.
Редакционная «общественность» в лице самых заядлых сплетниц и интриганок пришла к выводу, что с Соболевой лучше не связываться.
Явление майора Кушкина
Однажды к Насте в редакцию пришел неожиданный посетитель. Он вежливо постучал, и Настя увидела на пороге стройного, ладно скроенного молодого человека. Одет он был в отлично сшитый модный костюм, у него были открытый взгляд и доброжелательная легкая улыбка: словно сошел с рекламной картинки модного журнала для мужчин. В руках держал папку.
— Здравствуйте, Анастасия Игнатьевна. Я — Михаил Иванович Кушкин.
— Здравствуйте, Михаил Иванович. Мы с вами встречались? Я вас знаю?
— Нет. Мы видимся первый, но, надеюсь, не последний раз.
Он достал из нагрудного кармана визитную карточку:
— Посмотрите её, а потом продолжим нашу беседу.
На визитке были имя, отчество, фамилия Олега.
— Это означает, что я должна вам верить? — Настя вернула карточку Михаилу Ивановичу.
— Вы правильно поняли. Более того, Олег Петрович просил вас внимательно прислушаться к моим просьбам.
Михаил Иванович говорил спокойно, доброжелательно, но чувствовалось, что он может легко перейти на тон, не терпящий возражений, и не просить или предлагать, а требовать. Настя чисто по-женски отметила, что перед нею — интересный экземпляр мужской породы, такой обычно производит неизгладимое впечатление на дамочек — любительниц приключений ясными глазами и широким разворотом плеч.
— И все-таки, кто вы? — снова спросила она.
— Коллега Олега Петровича — вам достаточно знать это.
— И что же вы хотите от меня? Олег исчез, а теперь общается со мною подобным образом? Странно…
Названный гость написал на листке бумаги: «Ваш кабинет прослушивается. Говорите аккуратно».
