Владимир Колычев - Мрак в конце тоннеля
– Может, он умер? – не своим голосом спросила Оксана.
– Да нет, не похоже… Дышит. И перегаром от него тянет…
Да и Костя говорил чужим голосом. Он стоял в стороне от меня, а кто-то незнакомый, склоняясь надо мной, говорил над самым ухом.
– Смотри, крови сколько!
Оксана и Костя растаяли в темноте, но чье-то присутствие оставалось. Что, если на меня напоролись зомбированные землекопы? Или даже нагнали меня?..
Я открыл глаза и тут же ослеп от яркого света.
– Смотри, глаза открыл! – послышался тонкий девичий голос.
– Да и так ясно, что живой, – вторил ей парень.
Он находился так близко, что дышал на меня запахом чеснока, слегка заглушенным жвачкой с мятной свежестью. Но лица его я не видел: яркий фонарь светил мне прямо в глаза.
– Фонарь убери, – попросил я.
Язык, казалось, распух во рту, потяжелел, и вряд ли мою речь можно было назвать внятной. Но все-таки парень отвел в сторону луч фонаря, и я смог разглядеть его. Широкое круглое лицо, густые черные брови под капюшоном спортивной ветровки. Нос картошкой, нижняя губа лепешкой.
– Ты кто такой?
– Да я-то Саня! – звонко воскликнул парень. – А вот ты кто такой?
Но я проигнорировал его вопрос. И отвечать не хотелось, и каждое слово давалось с трудом.
– Далеко убежище?
– Какое убежище?
– Ну, ваше убежище, – пробормотал я.
– Зачем нам убежище?
– Как зачем? А война?
– Какая война?
– Атомная… Атомная война… Нейтронная бомба над Москвой.
– Что это с ним? – спросила невидимая девушка.
– Бредит, – ответил ей парень.
Я действительно находился в горячечном состоянии, но это не значило, что я нес бред. Тем более что недавний международный конфликт на самом деле закончился чередой ядерных взрывов. И я не бредил – я всего лишь хотел знать, насколько сильно пострадала моя страна. Но я не смог задать такой вопрос, потому что потерял сознание.
Глава третья
1Бабочка в безумном танце порхала вокруг лампочки под потолком, билась об нее, обжигала крылья. Ее тень металась по серым, потрескавшимся стенам отсека, в конвульсивной пляске проносилась перед глазами. Мое сердце и сознание пульсируют в том же судорожном ритме.
Я лежал на железной койке в подземном отсеке без окон, но почему-то со шторами на стене. Возможно, за ними скрывалась какая-то стратегическая карта… Ведь в мире идет война, и все, что уцелело, должно быть подчиненно военным интересам…
Хоть и смутно, но я помнил, как какие-то люди выносили меня из катакомб. В пути я несколько раз терял сознание, поэтому и не заметил, как меня доставили в это подземное убежище. Но когда в очередной раз пришел в себя, почувствовал, как мягкие женские руки обрабатывают рану на моей голове. Кажется, мне даже сделали рентгеновский снимок… Видимо, убежище серьезное, поэтому и оснащено медицинской техникой…
И как перевели меня в этот отсек, я тоже не помнил. Очнулся на койке под солдатским одеялом. Матрас настолько мягкий, что я мог лежать на раненой спине, почти не испытывая боли. Левое плечо в бинтах, на голове повязка. Лампочка под серым в разводах потолком, бабочка, непонятно, как залетевшая под землю. И еще толща земли надо мной, и московские руины. Но это меня почему-то совсем не пугает, и на психику не давит. После того, что со мной случилось, мне уже ничего не страшно.
Бабочка вдруг застыла перед моими глазами, распылалась по ширине, растянулась по высоте. Ничего страшного, просто я теряю сознание…
В чувство меня привел яркий свет из расшторенного окна. Не успел я открыть глаза, как мое истерзанное сознание выдало безумную мысль, и мне взбрело в голову, что это световое излучение атомного взрыва. Но здравый смысл не оставил меня в беде. Ядерную вспышку можно увидеть в окно, а как окно могло оказаться в подземном помещении?
Разум продолжал торжествовать, и я понял, что нет никакого взрыва, зато есть окно. Самое обыкновенное окно, из которого – в рамке из деревьев по нижней кромке и двух высотных зданий по бокам – отчетливо было видно синее, слегка подернутое кисельными облачками небо. И солнце ярко светит откуда-то свысока, наполняя мою душу невообразимым восторгом.
Дома, те, что я видел в окне, стояли как невесты в свадебном наряде. Стены белые, незакопченные, стекла в окнах целые, не выбитые ударной волной. И макушки деревьев ярко-зеленые, листва необожженная… Значит, не было никакого ядерного взрыва! Значит, Москва нерушимо стоит на своих семи холмах!
На экране мысленного взора вдруг всплыло торжественно-загадочное лицо Болгарова. Я требовал от него объяснений по гамма-излучению, и он собирался его дать.
«Должен же я был вас как-то успокоить, – приглушенно-звонко прозвучал его голос. – Я вам даже больше скажу, прибор не работает… То есть он работает, но там встроенный источник радиации…»
Он не договорил: помешал крик Нины. Но когда я привел Славу в чувство и потребовал суда над ним, Болгаров снова собрался нам все объяснить.
«Не надо! Хватит!… Я вам сейчас все объясню! Дело в том, что…»
Но в этот раз договорить ему не позволили ворвавшиеся в бункер упыри. И он не смог объявить, что ядерная война была вымышленной.
А объявить об этом он собирался как раз в ночь на последний день нашего пребывания под землей – по плану экскурсии. Дескать, извините, что шоу зашло слишком далеко; войны никакой нет, и по случаю столь замечательной новости туристов, преступивших закон, неплохо бы отпустить. Чтобы не чернить репутацию заведения и чтобы следующая группа туристов не лишилась удовольствия вкусить прелестей ядерной катастрофы… Мы бы встретили слова Болгарова бурными овациями, собрали бы свои вещи, а утром после завтрака отправились бы по домам.
Не было никакой войны… А ведь я должен бы сам догадаться, что это был всего лишь розыгрыш. Я же оперативник с приличным стажем, у меня аналитический склад ума… Но что-то мешало мне искать и находить правильные ответы на вопросы, время от времени возникающие в моем сознании. А ведь они были, эти вопросы. Например, мне почему-то не очень верилось, что Болгаров со страху заблокировал дверь. И еще подозрение вызывала неисправность индивидуальных дозиметров, которые могли бы показать уровень полученной радиации. И Валера меня порой настораживал. Иногда казалось, что он играет какую-то роль. И еще, слишком он много знал… Но что-то мешало мне сосредоточиться на своих подозрениях. Как будто какой-то зомбирующий сигнал поступал в мое сознание…
Ядерная война оказалась мистификацией. А мутанты? Ведь они были! Я точно знаю, что были!!! Или я сошел с ума?
В палату зашла врач, средних лет грузная женщина с тройным подбородком. Ни ватно-марлевой повязки на лице, ни противогаза, а вместо защитного костюма – обычный белый халат… Точно, нет никакой войны.
Ничего не говоря, она подсела ко мне, заглянула в глаза, затем поводила рукой перед лицом. И наконец низким грудным голосом поинтересовалась моим самочувствием. У меня болела и кружилась голова, подташнивало, и я не стал это скрывать. А она в ответ поделилась со мной своими соображениями. Черепная коробка выдержала удар камня, не треснула, но сотрясения мозга избежать не удалось. Предположительно у меня была третья степень, потому что я терял сознание. Рентгенографию уже провели, трещин в черепе и смещения шейных позвонков не выявили. Направление на энцефалографию и эхоэнцефалоскопию выписано, и я должен пройти эти труднопроизносимые процедуры в течение дня. К тому же мне нужно было побывать и у окулиста, чтобы тот осмотрел мое глазное дно.
Рана на спине, как оказалось, вообще не вызвала у врача тревог. Острие неглубоко проникло под кожу, и крови я потерял совсем немного. И сепсис мне вроде бы не грозил.
Врач прописала мне постельный режим на пять суток, назначила болеутоляющий седалгин, от головокружения – танакан, для сосудов – кавинтон и ноотропил. Ну и, разумеется, витамины для бодрости тела.
О том, что со мной произошло, спрашивать она меня не стала. Этим занялся следователь из местного ОВД, капитан милиции. Вместо предисловия он показал мне пустую обойму из-под «макарыча», которую обнаружили в моей одежде вместе с документами и прочей наличностью. Видимо, я автоматически сунул ее в карман, перезаряжая пистолет.
Бояться мне было нечего, ведь оружие травматическое, но в душе тревожно заныл больной нерв.
– Что это такое?
– Это от «макарыча».
– Так, посмотрим…
Он достал из своей папки все мои документы, выложил их на тумбочку. При этом на пол упал мой паспорт. Он потянулся за ним, но смахнул рукавом служебное удостоверение. «Корочки» упали за матрас между стенкой тумбочки и моей подушкой. Разумеется, говорить ему я об этом не стал. И приподнялся на подушке, будто для того, чтобы удобней было разговаривать, но при этом закрыл ею документ, который запросто могли назвать незаконным.
Следователь поднял паспорт, положил его рядом с удостоверением личности частного детектива, но при этом с его колена упала сама папка. Она ударилась о пол и раскрылась, листы бумаги полетели под кровать.
