Владимир Полудняков - Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы
— Погоди, не горячись, — прервал его монолог Виктор, — Ты же адвокат, а так агрессивен! Мы что, не понимаем, в каком дерьме сидим? Это называется издержки сверхсвободы. Что хочу, то и делаю, понимаешь? Или тебе надо, чтобы все носили одинаковую прическу, униформу и разговаривали в пределах десяти децибел?
— А пьянка-то какая кругом! — продолжил Петров. — Не то что по-сибирски, а по-бомжовски. Красные шапочки во всех углах опорожняются. На лестницах на подоконниках какие-то пустые пузыри стоят. И это блистательный Петербург!
— Во напал на нас, смотри-ка, Толик, — обратился Морелли к судье.
— Вы судья и прокурор, вы власть в городе!
— Постой, постой, — прервал его Алексеев. — Каждая власть имеет свою компетенцию. Вот ты, адвокат, не станешь в процессе обвинителем. Прокурор не может наводить порядок у метро, а я не вправе вылавливать пьяных водителей. Другое дело, что как житель этого города я не только вправе, но и обязан болеть за порядок в нем так же, как и у себя дома, в своей квартире, потому что живу в своем городе. Он мой, его и, кстати, твой, хоть ты и бываешь здесь наскоками.
Я согласен с Виктором, нельзя возвращаться к единообразию и выстраиваться в шеренгу по ранжиру. Люди глотнули свободы и поняли, что значит иметь выбор… Анатолий Федорович сделал паузу, друзья ждали продолжения, но Петров не выдержал и снова взволнованно, быстро заговорил:
— Выбор, это, конечно, хорошо. Но вот почему-то в большинстве случаев человек выбирает то, что удобно ему, нравится ему, хочется ему, но не сделает так, чтобы от этого не было, по крайней мере, хуже другому.
— Так это же естественно, — произнес Виктор Викторович, — своя рубашка ближе к телу.
— Народная мудрость, — с иронией откликнулся Владимир Васильевич, — есть в этой поговорке какой-то примитив. Слишком это просто — мое, мне.
— А ты как считаешь?
— По другой народной мудрости — не навреди ближнему.
— Возлюби ближнего как самого себя, что ли? — уточнил Морелли.
— Мне кажется, более понятно — не желай другому того, чего себе не пожелаешь, — медленно, обдумывая каждое слово, сказал Алексеев. — Давайте-ка, прикинем: люди веками, тысячелетиями постигали свой опыт, и позитивный, и негативный. Мы с вами неверующие. — Заметив, как Владимир качнул головой, поправился: — Ну, наверное, не такие богопослушные. Во всяком случае не ходим в церковь, я это имел в виду. И все же в нас есть вера в сформулированные человечеством постулаты, которые определяют, что такое хорошо, что такое плохо и, если им следовать, спасают род людской от самоуничтожения… Например, не укради, не убий.
— Не всегда, дорогой, — возразил Петров. — А если убил напавшего преступника или похитил у врага важный государственный документ, то это, может быть, сделано во благо.
— Да, конечно, — согласился Алексеев. — Но мы взяли эту тему слишком абстрактно, а вопрос, как я понимаю, более конкретен: вы сами знаете массу примеров, когда одно и то же действие можно оценить и со знаком плюс, и со знаком минус. Прав я?
— Анатолий Федорович, что тут можно возразить, — сказал Петров и засмеялся, — разве что наш итальянец имеет свое, особое мнение, видишь, он поднял руку.
Морелли, не реагируя на шутку приятеля, заметил:
— Все было бы очень просто, если бы не было так сложно. На юрфаке, на преддипломном курсе старый профессор научил нас этому критерию. Он говорил, что оценить поведение человека в конкретном поступке можно так: задать себе вопрос, а если бы то, что делает он, ты или я, делали бы все, было бы это хорошо или плохо? Мы, студенты, тут же подбросили разные варианты и сами же отвечали. Если все будут бросать окурки куда попало, кругом будет грязь и помойка. В чем, кстати, мы убеждаемся каждый день. Если все будут носить одинаковые серые костюмы, это и будет всеобщая серость. Если каждый сделает замечание подростку, бьющему ногой по водосточной трубе, то дети будут знать, что люди не только осуждают такое баловство, но действительно, могут взять за шкирку и сдать в милицию, поскольку все против такого варварства. Если взять твой случай, Вовка, то все на улице и в квартирах врубят на полную мощь маги, и всем станет плохо от этой какофонии.
— Получается, делай как все, вернее, не делай того, чего никто не делает… Тьфу ты, запутаться можно, — сказал Владимир Васильевич и поперхнулся дымом.
— А вот кстати, что было бы, если бы все бросили курить? — гася сигарету, спросил Анатолий Федорович.
— Да не всем хорошо станет. Те, кто работает на табачных фабриках, спасибо не скажут. Рабочих мест станет меньше.
— Перепрофилировать придется… В общем, подытожим: прикинув свои действия на всех, мы сможем узнать, плох или хорош поступок человека, и соответственно решить, следует ли его совершать. Но мне думается, что в нашем свободном, я говорю это без иронии, обществе такая доктрина не пройдет, слишком ею спекулировали в недалеком прошлом. Я имею в виду ее вариант: «делай как все». Мне кажется, ее следовало бы перевести в область персональных отношений.
— Не пожелай другому?… — спросил Морелли.
— Да, именно это я и имею в виду. Например, желает ли валютная проститутка, чтобы ее дочь стала такой же проституткой? При всей показной браваде, в душе-то мать не хочет, чтобы ее ребенок продавал себя за деньги, пусть даже за огромные. И коль так человек подумает и вспомнит эту заповедь, то, глядишь, и остановится.
— Один к десяти, — засомневался Петров.
— Не такая уж и плохая статистика, — поддержал судью Виктор Викторович. — Преступников-то у нас не более двух процентов, а тут сразу десять процентов от них становятся законопослушными, а точнее — нравственно стойкими.
Анатолий Федорович внимательно посмотрел на друзей и горячо возразил:
— Да, дорогие мои, если бы все упиралось в статистику, мы бы давно уже жили в благополучном мире. Проблема-то не в этом, а в том, что у каждого человека в жизни есть что-нибудь такое, что самому стыдно вспоминать. Каждый из нас совершал нехорошие поступки: обидел кого-то, унизил, проявил явную несправедливость. Отсюда у меня к вам вопрос: в чем же великий смысл установки «не навреди»? Ведь не просто декларировать нужно, а объяснить и доказать, что всякий вред возвратится к тебе же самому. Как круги на воде, отразившись, возвращаются к первоисточнику.
— Но тогда принцип «не желай другому…» не просто благое пожелание, но и предостережение. Иначе говоря, — продолжил Петров, — тебе будет то же самое, с такой же силой и по тому же месту.
— И заметьте, как тонко изложена народная мудрость. Не навязывается человеку, думай, мол, сам, соображай. Но намек довольно прозрачен, — ответил судья.
По-прокурорски, с металлом в голосе, Морелли резюмировал:
— За дурной поступок наступает ответственность, наказание. Во всяком случае должна наступить расплата. Причем часто она адекватна, равнозначна поступку. Был такой случай из моей следственной практики.
Пришел ко мне в прокуратуру как-то мужик, как сейчас помню: бледный, трясется весь, пятидесяти лет, по фамилии Крапивин, и подает заявление о том, что накануне вечером его пятнадцатилетняя дочь гуляла на пустыре с собачкой — пудельком. К ней подошли какие-то три парня лет по 17–18, выпившие, пуганули собачонку, и та убежала, а девочку зверски изнасиловали, но, к счастью, не убили. Никого из подонков она не запомнила, так как сильно испугалась и темно уже было.
Заявление, разумеется, я принял, допросил отца девочки и потерпевшую. Дал направление на экспертизу, поручил уголовному розыску проверить микрорайон. Но уже тогда, в начале расследования, было ясно, что это глухарь. Из показаний девочки стало понятно, что насильники не из местных. Один из них торопил соучастников: «Кончайте быстрей, нам нужно успеть на десятичасовую электричку».
Ни примет, ни имен, ни вещдоков. Девочка все рассказала в присутствии отца. Редкий случай, обычно в такой ситуации матери ходят с дочерью. Оказалось, что жена Крапивина погибла, когда дочери было пять лет. Она пошла за грибами, и какой-то сексуальный маньяк оглушил ее и там в лесу изнасиловал, а затем задушил. Преступление не было раскрыто.
Крапивин весь согнулся, сидел, обхватив руками голову. Он был подавлен не только тем, что произошло с дочерью, но и тем, что, это было очевидно уже сейчас, насильников будет невозможно найти.
Видя, что он находится на грани нервного срыва, я попросил его дочку выйти и подождать на улице. Девушка, конечно, была в жутком состоянии, но уже немного пришла в себя, а вот Крапивин разваливался прямо на глазах. Его настроение менялось каждую минуту: то казалось, что с ним прямо сейчас случится удар, то, что он сейчас сорвется с места и побежит искать преступников и прибьет первых попавшихся парней. А когда дочка ушла, он, как в яму провалился, вновь обхватил голову руками и замычал:
