Эллис Питерс - Смерть и «Радостная женщина»
— Итак, давайте-ка на этот раз честно, без утайки. Во сколько вы пришли домой?
— Наверное, где-то без десяти одиннадцать, — хмуро отвечал Лесли. — Я действительно заходил в эту его чертову пивную и спрашивал отца, но даю слово, что Джин ничего об этом не знала. Она все волновалась из-за времени, потому что мы не могли отчитаться за пятнадцать минут. Но я так и не сказал ей, где был.
Джордж поверил ему. Судя по тем взглядам, которыми они обменивались, по трепетным, неуверенным движениям, это была правда. Они понимали, что отдалились друг от друга, боялись разверзшейся между ними пропасти. Горячая девушка, чутко притихшая за полузакрытой дверью, терзалась сомнениями и не знала, верный ли сделала выбор. Достанет ли Лесли мужества выдержать предлагаемые жизнью испытания? Этот крик о помощи, обращенный к отцу, был ли он случайной промашкой или свидетельствовал о природной слабости? Джордж подумал: раньше они ожесточенно ссорились, наносили друг другу раны, но теперь их главный враг — он, и супруги объединились против него как верные союзники. Одним своим присутствием здесь он, надо полагать, оказывал им услугу.
— Тогда, пожалуй, стоит сообщить об этом сейчас, — твердо сказал Джордж. — Пусть лучше она узнает это от вас, чем от кого-то еще.
— Возможно. — Казалось, Лесли еще не совсем убежден. Его терзала неуверенность, и он не знал, как поступить. Униженный этим уроком, он, тем не менее, подавил свой гонор и продолжал: — Ладно, я вышел опустить письма, а потом отправился гулять и очутился в пивной. Попросил, чтобы позвали отца. Я не хотел заходить внутрь, подождал у двери. Я не заметил никого из знакомых, официанта я тоже не знал, поэтому, когда нынче утром эта новость появилась в газетах, я сдуру решил, что мне лучше молчать о моем визите. Но вы не должны винить Джин за то, что она пыталась помочь мне выпутаться.
— Жену вашу мы трогать не будем. Зачем вы туда пошли и зачем просили об этой встрече? Вам опять что-то понадобилось?
— Нет, — мрачно ответил Лесли, — я больше не хотел просить его о чем-либо. С этим было покончено. Я пошел туда, чтобы потребовать обратно кое-что взятое им у меня. — Или, по крайней мере, высказать, что я о нем думаю. — Лесли уже завелся, речь потекла ровно. Джордж откинулся на спинку и молча слушал рассказ о первом письме к отцу и ответе на него, о жестоком, издевательском подарке — вывеске старой гостиницы, напоминавшей о поражении Лесли и победе отца. Он и виду не подал, что слышит эту историю уже во второй раз. — А потом, две недели назад, случилось нечто странное. Он вдруг изменил свое решение. Как-то вечером прихожу я домой, и тут заявляется старина Рей Шелли. Он сиял, потому что принес добрую весть. Я знал, что, когда мы с отцом поскандалили, Шелли стоял за меня горой. Он всегда был доброй душой, и радовался, как Полишинель. Он сообщил, что отец раскаялся в содеянном и пришел к выводу, что унизительный подарок был недостойной шуткой, и он хотел бы исправить дело, хотя наш разрыв он по-прежнему считал окончательным. Но отец не мог прийти и признаться в ошибке самолично, а потому поручил это Шелли. Шелли пришел, чтобы забрать вывеску и передать мне пятьсот фунтов в качестве возмещения морального ущерба. При этом он не забыл повторить слова отца, что это последняя субсидия, на которую мы можем рассчитывать, что он не может оставить меня помирать с голоду и позволить мне залезть в долги, но впредь я должен заботиться о себе сам.
Джин принесла кофе и молча разлила по чашкам. Погруженный в свои мысли Лесли не шелохнулся, Джин подошла к нему сзади и легонько тронула за руку, чтобы вернуть к действительности. Он вздрогнул и бросил на жену взгляд, исполненный надежды и тоски. От этого красноречивого обмена взглядами воздух в захламленной темной комнате, казалось, зазвенел как натянутая тетива лука.
— Продолжайте, — строго потребовал Джордж. — Что вы ответили на его предложение?
— Я отказался, — в душе Лесли пробудились бурные чувства, и теперь он черпал в них мужество. Припоминая свои обиды, он снова начинал пылать гневом и забыл об осторожности. В голосе зазвучали нагловатые нотки, столь присущие покойному Альфреду Армиджеру. — С меня хватит, я был сыт по горло и не хотел больше связываться с ним. Жаль только, что гнев мой излился на бедного старину Шелли, ведь он-то ратовал за меня. Но уж так получилось. Поэтому он ушел очень расстроенный. Даже норовил дать мне взаймы из собственного кармана. Но я не мог одалживаться у него. Я знаю Шелли, он живет только на зарплату, пусть и большую, и нередко допускает перерасход. Мы пытались утешить его, как могли, потому что, черт возьми, он-то был ни в чем не виноват. Он выразил надежду, что мы не станем рвать с ним, спрашивал, нельзя ли ему иногда навещать нас, дабы удостовериться, что у нас все в порядке. Разумеется, мы сказали «пожалуйста, в любое время, если наше жилище вам не противно, мы будем рады вас видеть». И снабдили его всеми необходимыми сведениями. Что старая перечница внизу не желает открывать дверь нашим гостям, хотя никогда не упустит случая как следует их рассмотреть в надежде углядеть что-нибудь такое, о чем можно посплетничать с другой такой же гарпией через садовый забор. Она закрывает парадную дверь на задвижку, когда сидит дома, и все наши гости могут сразу же подниматься к нам. Мы даже сказали ему, где лежит ключ от нашей комнаты, на тот случай, если он придет слишком рано и захочет подождать. Я знаю, — сказал Лесли, перехватив растерянный взгляд Джорджа, — вы думаете, имеют ли эти мелочи какое-то значение. Имеют, да еще какое! Позавчера во второй половине дня, пока нас не было, кто-то проник в эту комнату и стащил отцовское письмо.
— Письмо? То, которое пришло вместе с вывеской? Но зачем кому-то понадобилось его красть?
— Если вы сможете найти другое объяснение, честь вам и хвала. На мой взгляд, существует только одно: мой отец действительно хотел забрать эту вывеску назад. Потому-то он и послал с поручением Шелли. Она была нужна ему, и, чтобы заполучить ее, он готов был даже пожертвовать пятью сотнями фунтов. И, когда эта попытка не удалась, он решил уничтожить единственное доказательство того, что когда-либо дарил ее мне. Без письма я не имел бы законных оснований владеть этой вывеской. А кому, по-вашему, поверили бы на слово, ему или мне?
— Это не совсем так, — рассудительно начал Джордж. — Мисс Гамилтон, напечатавшая это письмо, знает его содержание и уже рассказала мне о «подарке». Кто-то паковал вывеску и отвозил ее вам. Эти люди тоже могли бы подтвердить ваши слова.
Лесли горько и удивленно рассмеялся.
— Вы и впрямь не знаете, в каких отношениях он был со своим персоналом. Теперь, когда он мертв, Гамми вполне может быть откровенной с вами, но, будь отец жив, она бы делала и говорила только то, что он велит. Она всегда так поступала, за это ее и держали. Она бы «не помнила» ничего, вредного для отца, неужели вы этого не понимаете? И парни из конторы тоже. И тот малый, что вел фургон. О нет, уж это не осложнило бы ему жизнь. Единственным доказательством было письмо. Отцу приспичило вернуть себе вывеску, он готов был заплатить за нее пятьсот фунтов, а когда ничего не вышло, он начал строить другие козни, чтобы забрать эту штуку, даже если бы я не захотел с ней расстаться.
— Вы предполагаете, что мистер Шелли помогал ему в этой проделке?
— Нет, нет! Разве что по неведению. Ей-богу, не знаю! Я не знаю, понимал ли он, что отец его использует. А отец делал это всякий раз, когда ему был нужен благообразный фасад, чтобы обмануть противника. Видели бы вы их в деле. Способен ли человек вообще не понимать, что им пользуются как прикрытием, причем уже много лет? Может, Шелли закрывал на это глаза, а может, действительно не замечал. Естественно, он не пришел к отцу и не сказал: «Порядок, старина, иди туда спокойно, дверь на задвижке, ключ они хранят на шкафу, что стоит на лестничной площадке». Ничего подобного. Но, сознательно или бессознательно, он выложил отцу все. Никаким другим способом тот не смог бы ничего узнать. Но вот он пришел или прислал кого-то с поручением, а в итоге письмо исчезло.
— Вы не спрашивали миссис Харкнесс? Может, она видела, кто приходил? Наверное, она сидела дома, иначе парадная дверь была бы на замке.
— Она была дома и, готов спорить, знает, кто заходил, но что толку ее спрашивать? Она просто скажет, что не обращает внимания на моих гостей, да еще разозлится и станет в позу. Ведь она всегда оставляет свою кухонную дверь приоткрытой, чтобы подсматривать и подслушивать, и мне это известно. Поэтому я не могу обращаться к ней с расспросами.
— Да, понимаю, нам это легче. Хотя, возможно, толку будет не больше. Тогда возникает еще один вопрос. Вы не упомянули о самой вывеске. Если он хотел изъять доказательство того, что сделал подарок, то почему бы одновременно не изъять и сам подарок?
— Он не мог, ее здесь не было. Меня эта вещь немного заинтересовала. Ее столько раз покрывали новой краской, что под всеми этими слоями может оказаться все что угодно. Да линии и пропорции самой картины. В них есть нечто такое… Это далеко не девятнадцатый век. Нет, я не думаю, что она стоит больших денег, но мне хотелось бы знать побольше о ее истории и выяснить, есть ли что-нибудь занятное под верхними слоями. Поэтому я поговорил с Барни Уилсоном, и он предложил показать вывеску торговцу, владельцу галереи на Эбби-плейс, что на окраине города. Вот я и попросил отвезти ему эту вывеску, чтобы тот взглянул на нее и высказал свое мнение. Она все еще у него.
