Виктор Галданов - Банка для пауков
«Да, да, — говорил оратор у гроба. — Вано умер совсем молодым. Но это — прекрасная смерть. Он умер как настоящий… (выступающий избегал терминов слов «вор», или «авторитет») словом, как мужчина, пал на поле битвы, сложил голову не от старости и болезней, а как истинный джигит, во время набега, от пули достойного соперника. Теперь его родственники объявят кровную месть его врагам и не успокоятся, пока не отомстят…»
«А вот в этом ни черта-то хорошего по настоящему и нету, — подумал с тоской Мося. — Война банд — это взрывы, поджоги, похищения, расстрелы невинных и посторонних, это страшно… Но это и закономерно. Когда какая-нибудь громоздкая структура перерастает саму себя, она стремится разделиться. Вот так развалились под бременем собственного гигантизма империи Александра Македонского и Тамерлана, Австро-Венгрия и Советский Союз, лопнули Тверьуниверсалбанк, Уралмашзавод, теперь вот настала очередь организации Вано Батумского».
А ведь Моисей давно предупреждал друга, что тот ведет чересчур уж светский образ жизни. Кой черт понес его в эту политику? Для чего ему потребовалось организовывать собственную партию, когда он и так мог на свои деньги купить любого депутата? Моисей, наверное, как никто другой сознавал, как много врагов было у покойного Батума. Его убийц можно было искать и среди родственников тех, кого он устранил со своего пути, идя к власти. И среди членов «сходки», среди беспрекословно подчинявшихся ему паханов было много и давно недовольных распределением прибылей и попранием основных воровских «понятий». Еще бы, что за бред — общаковские деньги ложатся в банк под проценты? Но ведь это же неприкосновенно, это святое для любого истинно правоверного вора! Или — утопить, подставить под ментовскую дубинку своего же брата-вора. Если тебе кто-то из своих не нравится: забей с ним стрелку, договорись честь по чести, не понял он — убей его, но не в ментуру же сдавать! А Вано полагал, что дешевле расправляться с собственными друзьями руками Закона, чьи услуги он весьма щедро оплачивал. Словом, не любили Вано в своей среде. Но мог его заказать и кто-то из людей в погонах, которые давно жили на его взятки и которых он порой чересчур крепко прижимал… Вызвали из воинской части молодца, «отличника боевой и политической», дали ему чистенький ствол и сказали: «попадешь — вот тебе и дембель!» Однако существовали и некие таинственные высшие государственные сферы, в кои Мося был не вхож, однако оттуда до него доносились слухи о существовании некоего «Черного эскадрона», отряда из полусотни профессиональных диверсантов, подготовленных по указанию Андропова в недрах старой госбезопасности специально для устранения неугодных государственных деятелей за рубежом. Теперь новый президент мог решить воспользоваться их услугами для того, чтобы убрать с политической сцены неугодных ему деятелей, произвести, выражаясь модным нынче словом, «зачистку».
От этой мысли и от осознания того, что и он в любой момент может оказаться на мушке у киллера, Мося Фраэрман поежился и втянул голову в воротник. Хотя что он, лично он, Мося, плохого в своей жизни и кому сделал? Разве он кого-нибудь когда-нибудь заказал? Разве торговал наркотой или растлевал молодежь? Впрочем, если и растлевал, то совершеннолетних и с их полного на то согласия. Некоторые просто мечтали прыгнуть к нему в постель, лишь бы подпустил их на телеконкурс, где он был ведущим. Ну да, есть у него фирмы и магазины, но за это сейчас не убивают. Ну да, знается он с блатными, а кто сейчас не знается? Вся страна под крышей…
Началось отпевание. Печально было то, что не приехал католикос-патриарх, но пришел худенький грузинский попик из церковушки что возле их постпредства, и они с митрополитом (патриарх тоже сказался больным) весьма дружно отслужили панихиду. Хотя всем было известно, что покойник при жизни своей бурной ни в сон ни в чох не веровал, если и бывал в церквах, то лишь чтобы покрасоваться перед телекамерами возле патриарха, который при слухе о том, что Вано готов подарить матери-церкви еще одного упитанного златого тельца живо прощался со всеми своими болезнями и бежал его благословлять.
Впрочем, с Богом у Вано были взаимоотношения примерно такие же, как с начальником городской милиции — почтительно-предупредительные. Желая подстраховаться на случай того, что «там все же что-то есть» Вано не снимал золотого массивного креста, висевшего на цепи старинной работы, увешал всю свою резиденцию иконами, даже в сауне, хотя упорно путал какой же рукой надо креститься, поскольку правой привык держать либо рюмку, либо свечку.
В этом отношении Моисей Фраэрман был гораздо более последовательным. Как только еврейства перестали стесняться, он тут же начал ходить в синагогу и даже выучил несколько слов на иврите, организовал конгресс еврейской культуры и был инициатором грандиозного проекта постройки Храма всех народов. В этом величественном проекте стоимостью в пять миллиардов долларов должно было быть пять приделов, каждый из которых должен был быть изукрашен в соответствии с требованиями каждой из великих мировых религий, и в каждом из приделов в дни великих празднеств должны были одновременно служить свои службы раввин, кюре, мулла, поп и лама… Не проект, а сказка! Уже и архитектурное решение было готово, и придворный скульптор мэрии великий Самвел Ассатиани сотворил грандиозный макет бронзовой скульптуры Творца, и деньги на нулевой цикл были спущены из бюджета, и «Манхэттен-Бэнк» готовил ссуду под залог Красной площади. И Егорушка Дубовицкий уже мысленно клал себе в карман свой перспективный миллиард, на который хотел купить себе остров в Эгейском море. И тут заупрямились попы! Они, видишь ли, посчитали для себя неуместным одновременно служить службы своим богам, который на самом-то деле по большому счету един. Поистине, почем опиум для народа?
В полдень гроб погрузили на катафалк и процессия направилась на кладбище. Похороны Вано Марагулия вылились в пышное празднество, одно из самых заметных в истории города.
Венки из живых цветов несли по центру города на протяжении двух километров. Потом их перегрузили и доставили на кладбище на одиннадцати похоронных фургонах. Лимузины и «Икарусы», везшие участников похорон, растянулись на добрый десяток городских кварталов. Со всех краев понаехали «законники» и «авторитеты», своих делегатов прислали екатеринбургцы, тамбовцы, питерцы; солнцевские выставили делегатов аж от тринадцати бригад. На кладбище, расположенном в центре города, где хоронили героев страны, маршалов и писателей (где в глубине души надеялся быть похороненным и сам Мося), стояло плотное кольцо оцепления, конная милиция и патрули, было море венков и цветов, казалось вся белокаменная собралась для того, чтобы проводить одного из самых непутевых своих сыновей. Тут были венки от Думы, мэрии, было множество артистов, писателей, политиков, государственных деятелей.
Москва. Ваганьковское кладбище. 12:15
— Беомать! — увидев эту грандиозную процессию протянул в изумлении лейтенант Иващенко. — Надо ж, блин! Гагарина, наверно так не хоронили.
— Хоронили, Леш, — подхватил куривший рядом с ним его коллега из Тамбова лейтенант Вася Кленов. — Именно так его и хоронили. Долетался.
— Все правильно, — подтвердил, стоявший неподалеку насупив брови, начальник опергруппы майор Игорь Манилов. — Страна должна знать своих героев. В своем роде Вано Марагулия был уникальной личностью. Это был просто настоящий Сталин криминального мира. Под его неусыпным оком преступность в Москве еще удавалось сдерживать в каких-то рамках. Что будет теперь, после него — я об этом боюсь даже подумать. Ну, так, ребята, рассредоточились и пасем наших авторитетов, снимаем, кто, с кем, о чем. В семь оперативка.
С одной стороны Алексей был рад и горд тем, что ему доверили работу в опергруппе по раскрытию этого громкого, грандиозного, и даже, как выразился генерал Корольков, «эпохального» убийства. С другой стороны он понимал, до какой же степени малы и эфемерны шансы найти киллера. Месяца через два-три местное начальство спохватится: а что же здесь делает этот орловский рысак и отправит его обратно на родную Орловщину, крутить хвосты местной братве, выявлять самогонщиков да воевать с цыганятами, которые нахально торгуют марафетом прямо в городском парке. Хотя в деле этом было множество случайностей. Одной из них было то, что три дня назад, выпрыгнув в окошко вслед за киллером он столкнулся с Мирей Дарк, его любимой кинозвездой, которой он грезил с малолетства, по полсотни раз сбегал с уроков смотреть фильмы про Фантомаса и ревновал ее к Жану Марэ. А увидев ее уже в зрелости в новом фильме расстроился — постарела старушка за двадцать-то истекших с фантомасовых дней лет. И тут вдруг перед ним стоит она, молоденькая, беленькая, красивенькая, заиндивевшая на ночном нешуточном морозце, смотрит на него своими волшебными глазами и с надеждой и мольбой во взоре, поднося ему шарик микрофона, спрашивает:
