Федор Московцев - Темные изумрудные волны
Тела, полные вечной смерти.
Вот… Нить надежды оборвалась. Страшное видение не исчезло. Андрей почувствовал, как туловище его и конечности стали ватными, невесомыми, ноги сами собой подкосились, он упал на колени перед телом девушки в тёмно-зелёном платье. Взгляд её полузакрытых глаз был устремлён в неведомую даль, словно не стало каменных стен, словно взгляд изумрудных глаз-озёр превратил их в прозрачный хрусталь.
Склонившись над ней, орошая слезами, он умолял его простить и вернуться к нему. Порывы мучительно-отчаянных стенаний потрясали холодные стены.
Чьи-то руки подхватили его, куда-то понесли.
В санитарской его опустили на табурет, влили в рот полстакана спирта. Невидящий взгляд блуждал по комнате. Люди-тени двигались, что-то говорили. «Крепись, дружище». «Держись, друг». Второв и Трегубов, они пришли, чтобы поддержать его. Прозвучало слово «похороны».
«Что ещё за похороны? Кого они собрались хоронить?»
Он рванулся вперёд, опрокинув стол.
— Кого вы хоронить собрались!? Нет!!!
Андрея усадили на место, крепкие руки держали его, не давая сдвинуться.
Он почувствовал, как теплый луч, прорвавшись сквозь ледяные кристаллы потухших Катиных глаз, коснулся его. Андрей уже был там, рядом с ней.
Глава 119
Не бойся остаться одинТебе ведь никто в целом мире не нуженНичьей ты лаской не разбуженСвоей судьбы ты господинПускай растут кресты в твоем садуНичто другое пусть тебе не будет милоВсё остальное ты найдешь постылымДрузья, любовницы — гореть им всем в аду!Твой рукотворный сад пусть расцветаетТы идеальный зодчий будешь в немИ суд и милость нипочемА мартиролог пусть страницы прибавляетНе бойся остаться одинПогибнет пусть небесных сил немалоСгорит пускай печаль в закате черно-аломДля беспокойства нет причин
Глава 120
Это было ранним утром на следующий день после похорон.
Андрей подошёл к могильному холмику и прочёл на дощечке, прибитой к деревянному кресту, имя: «Третьякова Екатерина Сергеевна». В голове адским грохотом отдавались страшные звуки — стук молотков, стук падающих на гроб комьев земли.
Вокруг виднелись другие холмики, стояли другие кресты, стояли памятники, оградки.
Он хотел встречи, и вот как она произошла. Много раз он старался угадать, где его Катя, что она делает, о чём думает — пишет ли стихи, устроилась ли на работу, о которой мечтала, вспоминает ли его. Ему хотелось быть рядом с ней, он был нужен ей. И каждый раз она ускользала, и он не мог найти её. И вот они рядом, но он уже не нужен был ей.
Катя ушла, и обнажилась пустота. Не осталось веры и надежды, есть только этот холм земли и крест. Всё живое — родители, друзья,… Мариам — всё перестало существовать.
Живое стало неживым. Живой во всем мире была лишь Катя. Но какая тишина стояла кругом. Знает ли Катя, что он пришёл к ней…
Андрей опустился на колени, обнял руками холмик. Она всегда с нетерпением ждала, чтобы он обнял её.
— Вот я пришёл, ты, верно, думала, что не пойду за тобой, злилась, почему я такой медлительный.
Андрей заговорил вполголоса, стараясь, чтобы его не услышали проходившие мимо кладбищенские работники. Он говорил с ней, вспоминая события школьных лет, вспоминая события прошлого лета, и эти воспоминания, существовавшие лишь в его сознании, заполняли пространство Катиным голосом, улыбкой, слезами, шелестом тетрадки со стихами, шорохом платья, звоном бокалов, шумом водопада, стуком упавшей на пол туфельки, брызгами морских волн, запахом эвкалипта, мельканием её лица, плеч, груди, протяжным звуком тепловозного гудка, огнями уходящего поезда.
Её радость, огорчение, её движения, походка, поступки, оживлённые его отчаянием, существовали, — выпуклые, осязаемые.
Не воспоминания об ушедшем, а волнения действительной жизни охватили его.
Зачем так торопиться, закончу дела, уедем вместе… Что же, может и вправду всё бросить и уехать прямо сейчас, к чёрту все дела…
Неожиданно у него закружилась голова, в глазах помутилось, и короткое мгновение казалось, что он теряет сознание. Андрей зажмурил глаза, а когда открыл их, мир, оживлённый его страданием, уже исчез, лишь серая пыль, подхваченная ветром, кружилась над могилами; то одна, то другая могила начинали дымиться.
Живая вода хлынула поверх земли и вынесла из тьмы Катю, сбежала, исчезла, вновь отодвинула тот мир, который на миг, сбив оковы, сам хотел быть действительностью, мир, созданный отчаянием любящего человека. Его отчаяние подняло ушедшую из могилы, заполнило пустоту новыми звёздами.
В эти прошедшие минуты она одна жила на свете, и благодаря ей было всё остальное.
Но его сила не удержала огромные людские толпы, моря, дороги, землю, города в подчинении перед погибшей Катей.
Андрей сидел, ссутулясь на земле, смирясь, не по своей воле делая маленькие, первые движения к осознанию того, что Кати нет.
«Как же так, с родителями нет связи — Сергей Владимирович отправился в очередную регату, мать куда-то уехала».
Должно быть, от нестерпимой душевной боли кругом делалось всё темней и темней.
«Сергей Владимирович! Он знал, что так всё получится, поэтому не хотел пускать её в Волгоград!»
Андрея вдруг поразила мысль о вечности его горя — умрут близкие, умрёт всё на земле, а он всё будет горевать. И когда чувство тоски стало так невыносимо, что сердце не могло выдержать её, снова растворилась грань между действительностью и миром, жившим в его душе, и вечность отступила перед его любовью.
Зачем, подумал он, сообщать о смерти Кати её родителям, Василию, Бараташвили и остальным, ведь ещё ничего не известно наверное. Лучше выждать, может быть, всё ещё будет совершенно по-иному.
Он шёпотом сказал:
— И ты никому не говори, ещё ничего не известно, всё ещё будет хорошо.
Потом он забылся, в полубессознательном состоянии продолжая разговаривать с Катей, упрекая её за то, что так долго не звонила и не писала. Очнувшись, укоризненно спросил:
— Зачем ты в «Августе» выпила столько виски? Что это ещё за глупость: «девушки от крепких напитков не пьянеют»!?
Как хорошо, — они, наконец, вдвоём, никто им не мешает. Вот они сейчас соберутся и поедут на море, туда, где повара от бога и прекрасное вино, купят дом на берегу. Она будет писать, он найдёт какую-нибудь работу. Ты не любишь готовить, ну и ладно, побудь в комнате, я схожу, приготовлю еду. Ну, вот, всё готово. Где же ты… Катя, Катя, не оставляй меня одного.
В сознание стали проникать посторонние звуки. Возле соседней могилы стояли люди, о чём-то говорили. Безумие уходило. Андрей сидел рядом с Катиной могилой. Её тело засыпано землёй. Её больше нет.
Он видел свои грязные руки, у него занемели ноги, он ощущал, что лицо его запачкано. В горле першило. Ему было всё равно. Окажись кто-то рядом, заговори с ним, протяни руку, он бы не пошевелился, не ответил бы. Он сидел без тревоги, без мыслей. Всё было безразлично, не нужно. Одна лишь ровная мука сжимала сердце, давила на виски.
Тяжесть вины.
Долгое молчание Кати оказалось драгоценнее слов, произнесённых всеми остальными людьми. Время в её вселенной текло в особенном темпе, словно снятое в рапиде. За всё то время, пока кто-то гулял, знакомился, флиртовал, заводил семью, — то есть случались события, исчезавшие из памяти так же, как исчезает за бортом след от корабля; иными словами, «лишние кадры», — за всё то время в этой удивительной вселенной успевала лишь истлеть сигарета в Катиных руках.
Ну, и что оказалось важнее: «лишние кадры», или эта сигарета?
Глава 121
Глаза мои теперь немы.Вы — свет, а я пришла из тьмы,И помыслы мои скромны —Простите.Вы не услышите меня,И мысли, сердце леденя,Терзают, мучают, губя, —Поймите.Ждала я долгие века,И ноша для меня легка,Пока не молвила рука —Уйдите.Я все почувствовала вмиг,Срывался с губ дрожащих крик,Мир сделался бездушно дик —Топчите.Убита, сломлена была,И сердца порвана струна,Но униженья никогда —Не ждите.От страсти, чувства и судьбыВы, непомерно холодныИ в глубине своей бедны, —Бегите.Я вас прощу, перетерплю,Смолчу, в слезах благословлю,Себя разлукою убью —А вы живите…
