Антология советского детектива-43. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Корецкий Данил Аркадьевич

Далее — «На холмах Грузии лежит ночная тьма, течет „Арагви“ подо мною» (интересно, подают ли там ныне шашлыки по-карски?). Выход к основоположнику столицы Юраше на коняге (хотя по путаным новейшим теориям, это скорее всего внук Чингисхана хан Батый). Сик транзит, как говорят славяне, радуйся, что ходишь по земле («и сердце бьется в упоенье, и для него возникнут вновь»), вот и туалет… — фига с два, его уже переделали в магазинчик цветов, ужасно жить, когда драматически меняются эпохи. Заскочил в книжный и был сражен развалами с завалами, — почему так распух конгломерат пишущих шизофреников, вяжущих веники, и олигофренов, режущих вены? Мир не стал читать больше, наоборот, оскудел и одурел, но почему законы рыночной экономики работают в обратную сторону, когда дело касается раздолбаев? Видно, раздолбайство создает свое уникальное магнитное поле, утягивающее под себя пространство и время, это целая планета, раздолбайство, там свои законы и страсти.

Глава шестнадцатая, скорбная, ибо начальству рано или поздно приходится расплачиваться за грехи

На первый взгляд, предельно глупо выращивать змею, направляя ее к еде клавишами 2, 4, 6 и 8, тем более что развернуть змею нельзя, и еще труднее избежать столкновения змеи со стеной или со своим хвостом. Когда включаешь кнопку «Кампания» змея переходит в следующий лабиринт, съев десять порций еды, казалось бы, занудно, но очень помогает во время ночного дежурства по банку. Игра в Snake стала моей любимой после приобретения мобильного телефона, который я включал в сеть, опасаясь разрядить батарейки, экономил, хотя получал в банке вполне прилично, благо, бывшие коллеги не забывали, помнили, под кем трудились в организации. Конечно, не особенно престижно просиживать в банке сторожем (дежурным комендантом) три ночи в неделю, причем числясь советником по вопросам безопасности, но зато не видел никто, по ночам уже не работали. Это не времена при Отце Народов, когда, бывало, сидели часиков до четырех утра, правда, попутно пощупывая уборщиц, которые заступали под утро, пощупал — и к супружнице под бок, она требует, а ты утомлен вечной нервотрепкой. А сейчас тоже порой наваливаются грешные мыслишки об уборщицах, есть еще порох в пороховницах, но все они молоды и резвы, работают по совместительству, да и цены на пенсионеров не рассчитаны. Интересно, что сижу я в истинно капиталистическом заведении, которым вертят бывшие коллеги, подсуетившиеся во время перестройки, просматриваю газетки, в основном бульварные (от серьезных голова идет кругом, а тут то мама дитя удушит, то старика украдут и его квартиру хапнут), а думаю все о войне. Она, именно она запала в душу. Забрили меня совсем пацаном, определили в артиллерию, и так прошагал я до самой Праги, без единого ранения, словно Бог оберегал меня на этом кровавом пути. Потом на комсомольско-партийную работу, поднялся постепенно до секретаря горкома, оттуда в ЦК на большую работу, а потом за кордон. В Праге влюбился в чешку (до сих пор ощущаю запах ее ситцевой юбки), чуть не женился, но пронесло мимо, а то коротал бы денечки в малокомфортабельных местах. Некоторое время после разоблачений Хрущева бегал в Политехнический, слушал Евтушенко с Вознесенским, радовался, что наступают другие времена, и под ленинским знаменем мы отрешимся от всех прегрешений Сталина и построим наконец-то новое общество.

Там и познакомился с Мариной, тоже комсомольской активисткой, поженились, родили двоих дочерей. Жили счастливо до проклятого переворота, когда меня упекли в каталажку и опозорили. Потом выпустили, отправили на пенсию, к счастью, сохранилась и поликлиника, и даже дача, которую я заблаговременно переписал на дочку. Но это все пустяки, мелочи жизни, хотя, конечно, маленькое удовольствие катиться колобком вниз с вершин, а шеф разведки — это мой звездный час, конечно, много иллюзий рассыпалось в пыль, но много и понял. Ведь перед назначением я считал, что буду ворочать всем миром, словно это маленький глобус, шутка ли сказать — несколько тысяч преданных и не очень агентов во всех странах, а может, и больше. Казалось, пальцем шевельну, — и вмиг капитализм превращается в социализм, с переходным периодом или без переходного, путем революции или контрреволюции или медленного врастания одного в другое. Никогда не ожидал, что вымахаю в такие большие начальники, сначала удивлялся величине своего творческого заряда. И я призван был стать тем самым винтом (не винтиком), который закрепит победу страны над мировым злом и выведет нас на последний, на решительный бой.

Сейчас, после реставрации власти капитала все отребье потешается над нашим братом коммунистом, словно никогда не стояли мы близко к цели и только морочили голову народу. А ведь было время в пятидесятых, тогда никто не предполагал, что случится Суэц, дрогнет Англия, получив от Насера по зубам, после войны из тюремных застенков вышли к независимости Ганди и Неру, брат Карно овладел Индонезией, а с ними — Секу Туре, Кеньятта, Лумумба. Немного отставала Латинская Америка, там вырвался Кастро, а остальных придавили штатники, несмотря на нашу помощь, как, например, Гайане. Наш лагерь разрастался и креп, вместе с Китаем, пока не прирученным, мы уже составляли подавляющее большинство… Да и в самой Европе наши товарищи по оружию довлели на политику в Италии и Франции, Югославия, несмотря на девиации, оставалась нейтральной и близкой по духу Восточной Европе. Конечно, не обходилось без катаклизмов, особенно после послаблений XX съезда партии: то Берлинский кризис, то венгерская контра, ну и конечно же Пражская весна. Но ведь не по Невскому проспекту шагали, а по неосвоенным путям, впервые выведшим всю планету из царства привычного базара, от которого все зло, на путь разумного планирования. И тут не все так просто: не получалось, сидели в вечном дефиците, слушая злобный скрежет своей же интеллигенции, выезжавшей на наши деньги на Запад и приходившей в восторг от вида зажиревших витрин. Пи́сались от зависти, а своего не ценили! Но ведь путь наш был первым в истории, и, думается, его еще повторят, если не захотят погибнуть от взаимной вражды и истощения всей планеты, пусть на Марсе, но повторят! Проще всего сказать, что все империи рано или поздно гибнут. Но ведь наша империя (если вообще подходит это слово) не походила ни на Римскую, ни на Австро-Венгерскую, ни на Британскую, суть ее была не в эксплуатации народов. Наоборот, в помощи им за счет наших ресурсов, в создании нового человека, коллективно мыслящего и бескорыстного.

Что противодействовало этой благородной идее? Думается, сам человек, точнее, темные стороны его души, еще точнее, инстинкты частной собственности. Сталин, умница, осознавал это и выкорчевывал кулаков и заодно и оппозицию, но так и не понял, как организовать народное хозяйство на плановых началах, но с использованием рыночных элементов.

Экспериментировали, раздавали сотки или, наоборот, отбирали личный скот, а Система, справедливая в своей основе, тем временем гнила и разлагалась, дачные кооперативы появились, и пошла мода на автомобиль и дачу. Я долгое время не поддавался искушению, но потом все же записал в кооператив дочь, хотя, честно сказать, стыдновато было, словно предал красное знамя. Но все вокруг тихо и незаметно что-то приобретали, подарки подносили начальству, мне тоже резиденты привозили, правда, я брал лишь у наиболее надежных, и то по мелочи: виски, редкие дореволюционные или диссидентские книги для культурного развития и знания противника, разные сувениры, впрочем, виски тоже называли сувениром, а как еще называть? Приказал своему помощнику образовать подарочный фонд и передаривать нужным членам ЦК и другим нужным нам деятелям. Службу наверху считали всемогущей и богатой, посему иногда нам присылали лекала для пошивки костюмов для генсека в Италии или просили приобрести в Лондоне туфли солидной фирмы опять же для важного лица. Это тоже разлагало: если им можно злоупотреблять властью, то почему другим нельзя? Генсек коллекционировал часы, и я не раз через проверенных резидентов их приобретал, деньги, разумеется, тратились государственные, впрочем, генсек ни разу вопросов о деньгах не задавал, видимо, считал все в порядке вещей. Иногда я выезжал для ревизии в резидентуры, там отдыхал немного от нервотрепки, да и забота резидентов, включавшая хорошие рестораны и магазины тряпья, доставляла только радость. И все же эти мелкие отступления от морального кодекса никогда не заслоняли государственных интересов, а защищать их с каждым годом становилось все сложнее и сложнее. Генсеку нравилось быть в центре мировой политики, но одно дело контакты с американцами по вопросам ядерного разоружения и нераспространения, и совсем другое дело Хельсинкские соглашения и поддержка прав человека. Генсек думал, что на этот пункт мы можем легко наплевать, но вышло это нам боком: с американской помощью в стране развернулись диссиденты, требовавшие соблюдать «третью корзину», их сажали или высылали за границу, но это не помогало. Кто мог подумать, что так упрется Сахаров со своей Боннэр, некоторые писатели в основном еврейской национальности? Сослали в Горький, закрытый город, но иностранцы все равно с Сахаровым связь держали, и он давал самые нелицеприятные оценки нашей политике в Афганистане и внутри страны. Ну, а высылка Солженицына, за которую я нес ответственность? Все обернулось против нас, хотя мы рассчитывали, что Запад оценит нашу гуманность, ведь не посадили и не расстреляли. Наша служба, делавшая ставку на «третий мир», на национально-освободительное движение, терпела поражение за поражением: не вползали борцы за независимость в социализм, а поворачивались к нему задом. В Египте, Индии, Индонезии режимы поправели и выпали из нашей орбиты, Китай гнул свою линию и не собирался нам уступать, даже Кастро, полностью от нас зависевший, порой взбрыкивал и требовал активнее бороться с империализмом. Восточную Европу мы еще держали в кулаке, хотя много забот доставляли венгры, чехи и особенно поляки с их докерами.