Данил Корецкий - Принцип каратэ

Принцип каратэ

В книгу вошли две повести молодого ростовского писателя. Автор строит их, несколько отходя от канонов и принципов детективного жанра, не придавая большого внимания столь устоявшейся в жанре традиции внешней событийности. Он «исследует» души своих героев, стремится показать истоки их нравственной деградации. Все они — люди «своего круга», погнавшиеся за мишурой: деньгами, вещами, кажущимся авторитетом. Не понимая, что, ничем большим не подкрепленная, их жизненная позиция шатка, они приходят к преступлению, как Золотов в повести «Свой круг», или к запоздалому осознанию своей человеческой несостоятельности (Колпаков в «Принципе каратэ»).

О ЛЮДЯХ «СВОЕГО КРУГА»

Уголовное дело — это более или менее аккуратно подшитый набор бумаг — протоколов и постановлений, запросов и справок, характеристик и заключений. Чтение всех этих бесчисленных «рассмотрев, установил...», «считая собранных доказательств достаточным, постановил...», «принимая во внимание и руководствуясь ст. ... УПК РСФСР...» — как правило, не представляет увлекательного занятия.

Работа следователя весьма далека от расхожего представления о ней как о бесчисленной череде погонь, перестрелок и щелканья наручников. В поединке «следователь — преступник» победа зависит не от того, кто быстрее бегает, а от того, кто умнее и на чьей стороне правда. Не каждому дано за кипой исписанных разными (чаще — малоразборчивыми) почерками листов бумаги увидеть живых людей, их судьбы, сложности их взаимоотношений. Еще меньше таких, кто в состоянии не только увидеть сам, но и показать увиденное другим.

Данил Корецкий принадлежит к числу тех, кто умеет и увидеть и показать, Повести Корецкого берут читателя не хитросплетением интриги, сложностью разгадки сакраментального вопроса «кто убил?». Главное у Корецкого — не занимательность сюжета, а правда отношений, разоблачение ржавчины души — бездуховности и ее порождения — вещизма. Если место жизненных идеалов у человека замещается штанами с изображением зарубежного флага на известном месте, японской стерео- и видеоаппаратурой, автомобилем, люкс-кооперативной квартирой и т. д. и т. п., то он в значительной мере утрачивает свою человеческую сущность. Плохо здесь не то, что человеку этого хочется, он это достает и этим пользуется, Наша революция была совершена не для того, чтоб в мире не было богатых, а для того, чтобы не было бедных. Но для этого нужно, чтоб все эти блага были результатом труда, притом общественно полезного (это может быть и не обязательно работа на государственных предприятиях, в учреждениях или организациях; это может быть и работа в кооперативе, и индивидуальная трудовая деятельность, но непременно общественно полезная!), иначе обогащение одних неизбежно произойдет за счет кого-то другого. Пусть будет у человека столько пресловутых джинсов (бриджей, «бананов» и т. п.), столько автомобилей, комнат, магнитофонов, сколько ему нравится и сколько ему хочется, было бы прекрасно, если бы каждый мог завтракать, обедать и ужинать в лучших ресторанах (в конце концов там вкусно кормят, да и жены будут довольны — не надо мыть посуду).

Плохо, когда все эти атрибуты хорошей жизни становятся самоцелью, заслоняют все остальное. «Нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть», — говорили древние.

Собственно говоря, эта идея и объединяет обе повести. Первая из них — «Свой круг» — детектив. В ней идет речь о расследовании убийства. Главный герой, как и положено в детективе, — следователь. Вторая, хотя в ней в конце и упоминается об убийстве, к детективному жанру все же отнесена быть не может. При всем их различии обе повести об одном — о бездуховности и вещизме.

В первой из них удачна параллель — пересказ фантастической повести, которую урывками читает следователь. В ней идет речь о «псевдосах» — нелюдях с человеческой внешностью, но звериной сутью. Человек только тогда остается человеком, когда вещи служат ему, а не он вещам. Параллель о «псевдосах» — ключ и к «Своему кругу» и к «Принципу каратэ». В сущности, обе — о «псевдосах». О «псевдосах», принявших на вооружение «принцип каратэ» — жестокий, подчиняющий все силе, снимающий внутренние ограничители на пути к вседозволенности. «Псевдосы» живут среди нас, рядятся в наши одежды, говорят на нашем языке. Но нет и не может быть у них настоящего творческого взлета, настоящих чувств и переживаний.

«...Понятия, которыми двигалось нравственное развитие и достижение лучших отношений общежития, — не то чтобы... упразднены, а незаметно и постепенно утрачивают свои ясные очертания и заменяются суррогатами, в которых есть все, исключая истинную сущность того, на место чего их стремятся поставить. Так, например, доброта заменяется суррогатом, называемым чувствительностью, чувство чести заменяется самолюбием и тщеславием; любовь и праведное негодование уступают место симпатии и уклончивому несочувствию; на место долга усаживаются польза и удобство...» —

писал в одном из своих очерков А. Ф. Кони. Ложь — питательная среда для «псевдосов», способ существования. Луч правды — главное оружие в борьбе с ними.

«Затаившиеся «псевдосы» опаснее хулиганов и грабителей, которых за версту видно. «А вот замаскированная сволочь, чистенькие оборотни — куда опасней! Не только обворовывают нас — души высасывают, уродуют людей, калечат...

...Сколько пацанов завидует барменам, кладовщикам, закройщикам! Не летчиками мечтают стать, не космонавтами, там учиться долго надо, математику проклятую осиливать и вообще — риск, перегрузки. А здесь — раз, и в дамках!» —

возмущается Корецкий устами практиканта Валька.

Одним из худших результатов тех застойных явлений в нашей общественной жизни последних лет, о которых говорилось на XXVII съезде КПСС, было искажение нравственных ценностей, притупление нашего гражданского самосознания, нашей реакции на происходящие вокруг события. Мы сами обеспечили «псевдосам» вольготную жизнь, стараясь не замечать, не видеть, не отличать их от нормальных людей.

«Не штука — отличить, нужно желание отличать! А оно, вишь, — «не принято!», Вот и жируют расхитители в открытую, никто не спрашивает: на какие деньги, подлец ты этакий? Ждут», —

говорит в «Своем круге» старый следователь Лагин.

Социальная мимикрия и впрямь, как правило, не бывает изощренной. Сколько раз, глядя на заведомого жулика-соседа, одевающегося и объедающегося явно не по зарплате, сиживая с ним за одним столом, позволяя подвозить себя на работу на сверкающем хромом немыслимой заграничности лимузине, пользуясь его услугами, чтобы «достать» что-либо интригующе дефицитное, мы прикрывались от вопрошающих взоров собственной совести фиговым листком неведения и бессилия: дескать, не пойман — не вор, «откуда мы знали?», «а что мы могли?». В том и дело, что понимали — «карлик, он и на ходулях — карлик!» — и могли: как минимум «отторгнуть негодяя, не общаться с ним, руки не подавать, — испокон веку известно, как обходиться с проходимцами».

Не сразу человек становится «псевдосом». Начав с мелких пакостей окружающим, Валерий Золотов — антигерой «Адмиральского кортика» — дозревает до убийства. Геннадий Колпаков — молодой ученый, увлекшийся каратэ («Принцип каратэ»), бывший вначале хранителем рыцарских традиций среди каратистов, превращается в делягу, для которого материальное преуспевание оказывается дороже и науки и даже родной матери. Оба терпят крах: Золотов арестован и осужден, гибнет в автокатастрофе Колпаков. Крах этот закономерен. Мыльный пузырь золотовского благополучия и внешней респектабельности не мог не лопнуть. Это могло случиться раньше, могло — позже, но не случиться не могло. Преступник всегда в проигрыше, он проигрывает еще, как говорится, «до свистка», потому что «не на ту лошадь ставит». Конец Золотова предрешен. Невеселая тюремная жизнь — оборотная сторона медали нетрудовых «роскошеств». Но также предопределен оказался и конец Колпакова, недаром ему все время снился этот спуск с красными тревожными огнями — тот самый, на котором так бесславно закончится его жизнь. Он слишком далеко зашел в уступках самому себе, слишком поздно понял, что «умение голой рукой раздробить кирпич вовсе не делает человека всемогущим, не возвышает над окружающими». Причина катастрофы — неисправные тормоза, которые не отрегулировал его же, Колпакова, ученик и последователь, занявшийся ремонтом машины более выгодного клиента. Так, изменив, предав самого себя, Колпаков, воспитавший ученика по своему (изменившемуся) образу и подобию, себя же и уничтожил.

Корецкий точен в деталях. В его повестях много узнаваемого. Атмосфера в районной прокуратуре, взаимоотношения с начальством, с коллегами, с работниками милиции — все выписано очень точно. Я уж не говорю о том, что расследование у Корецкого происходит в полном соответствии с законом, чем выгодно отличается от большинства современных авторов детективных произведений, у которых чуть ли не признаком хорошего тона стало изображать деятельность следователя и суда в полном отрыве от установленного законом порядка, изобретая неведомые отечественной практике методы расследования и формы судебного рассмотрения дел. Истоки точности и узнаваемости в том, что Корецкий — профессиональный юрист, кандидат юридических наук. Он сам был, что называется, «в шкуре» своего героя, — работал следователем районной прокуратуры, расследовал ряд интересных и непростых уголовных дел, причем о некоторых из них писал — его очерки помещала и центральная печать.