Татьяна Степанова - Дамоклов меч над звездным троном
— Такой, с трупом-начинкой, — Колосов тряхнул Тихонова сильнее. — Знаешь, что Мотовилов скажет? Не знаю, скажет, ничего. Это Пашка Тихонов загружал. Может, он и убил, а труп в гравий сховал. Ему не привыкать — он же судимый.
— Да ты что, начальник? Ну, судимый я. Какой еще труп? Кого я там убил?!
— Тебе лучше знать кого. Ты же грузовик с гравием в отстойник загнал.
— Да Мотовилов с хохлами какими-то договорился! — заорал вконец измочаленный Тихонов. — Я-то при чем тут? Позвонил мне, сказал: все тип-топ, загрузишься с вечера, машину оставишь, как обычно. А я груз на стройку подкину. Там хохлы какому-то олигарху особняк строят на берегу канала. А там проехать-то всего ничего, крюк — пять километров. Я ему и говорю, я, Мотовилыч, сам могу груз вечером доставить. А он мне — не надо, Паша. Они спать залягут. Они ж, как известно, до обеда только это.., запрягают-то…
— Откуда до стройки крюк небольшой? — жестко спросил Колосов, выудив единственный полезный факт из всей этой ахинеи. — Где ты гравием загружался? Место назови.
— Да на причале — где ж еще? — выпалил Тихонов. — Там в пяти километрах на канале причал грузовой. Там баржу пригнали с гравием, прямо с воды торгуют. Экскаватор работает, сутками грузит. Мне что? Я что мне Мотовилыч велел, то я и сделал. Приехал вечером, под конец смены, заплатил экскаваторщику. Они ж без накладных там, без всего. Подогнал машину. Пока загружали, пошел ребят знакомых на причале проведать. Ну и все. Набили полну коробочку, я и уехал. Говорю ж — я мог в ту же ночь прямо на стройку в Октябрьский закинуть груз. Но Мотовилыч меня к тем хохлам не допускает. У него там с бригадиром своя бухгалтерия.
— Поедешь сейчас с нами, — велел Колосов, — покажешь, где этот причал, где баржа, где экскаватор. Любимой женщине своей скажи, чтоб скоро не ждала тебя обратно.
— Да ну ее в болото, Надьку! — Тихонов скривился. — Это я так тут время провожу, просто. Она ж с довеском, на кой мне она такая нужна? Корми еще отродье ее.
Колосов разжал хватку, отпустив его замызганную футболку. Больше всего сейчас ему хотелось звездануть Тихонова по роже — за все вместе. За вранье, за труп в «ЗИЛе», за махинации с гравием, на распутывание которых было потрачено столько драгоценного времени, за эту вот Надьку, с которой он спал и ребенка которой не желал кормить, за хохлов, но…
Полировать рожу свидетелю, даже в чисто воспитательных целях, было противозаконно. И разве зуботычиной можно было исправить хоть что-то в мозгах Пашки Тихонова? То, что в сыске строить далеко идущие планы дело в принципе безнадежное, Катя подозревала давно. Однако вообще без какого-то плана на авось работать тоже было невозможно.
* * *План Кати был прост. В конце рабочего дня она решила сама съездить в Химки, чтобы посоветоваться там с участковым Иваном Захаровичем Кукушкиным. Кукушкин был местной достопримечательностью — работал он участковым вот уже тридцать первый год подряд, был шесть раз награжден министрами МВД именными часами, ценными подарками и оружием. Министры приходили и уходили, как вешние воды, а участковый Кукушкин был вечен, как гранит. Он работал в течение своей долгой службы на разных участках, учил молодежь, Химки знал как облупленные, а в сопредельных районах и округах Москвы и области имел крепкие давние связи и собственных сметливых конфидентов. По мнению Кати, сделавшей о Кукушкине для ведомственной и центральной прессы не один десяток очерков, Иван Захарович был полезнее целого отдела лоботрясов, имевших о работе в милиции лишь приблизительное мнение.
С Кукушкиным Катя хотела посоветоваться по поводу убийства Валерии Блохиной — Иван Захарович наверняка уже был в курсе ориентировок. Рассуждала Катя примерно так: такой необычный с физической точки зрения человек, как Блохина, если только она действительно жила и работала в Химках, городе небольшом, просто не могла не вызвать к себе волны любопытства, жалости, пересудов и всей остальной гаммы чувств, которую испытывают люди к тем, кто так резко от них отличается. Чувства эти порождают молву. А уж по части чуткой реакции на местную молву участковому Кукушкину не было равных. Если бы где-то в районе — в офисе ли, в магазине, в конторе — работала женщина с шестью пальцами на обеих руках, об этом уже втихомолку бы судачили. И слухи непременно докатились бы до участкового Кукушкина.
Катя невольно то и дело возвращалась мыслями к Блохиной. В памяти всплывала то тесная квартирка, где жили ее мать и тетка, то анатомический зал, где, точно редкий экспонат, им с Колосовым демонстрировали ее бедное, уродливое, истерзанное тело. То, что Валерия Блохина, прожив всю свою жизнь под знаком физического уродства и отчуждения, стала в довершение всего еще и жертвой какого-то осатанелого подонка, казалось Кате верхом несправедливости. Катя считала, что судьба и небеса должны были обойтись с несчастной женщиной, лишенной самого обычного женского счастья, более милосердно. Кто-то там, на небесах, просто обязан был пожалеть ту, которая вечно носила специальные перчатки, прятала свои изуродованные руки от назойливых взглядов и никогда не раздевалась — ни на пляже, ни во врачебном кабинете на диспансеризации в поликлинике. Небеса должны были проявить свою милосердную волю и восстановить и в этой бедной душе, гармонию и равновесие. А вышло так, что они — эти далекие, равнодушные небеса, звезды и планеты — просто стерли одним махом, как плевок, свое же собственное уродливое шестипалое создание.
Катя жалела Блохину. После посещения анатомического театра ее убийство стало не просто материалом для публикации, которое можно бойко описать в трех столбцах, скинуть в газету и потом забыть. Катя всем своим существом жаждала справедливости. Она хотела добиться во что бы то ни стало, чтобы человек, так надругавшийся над несчастной и без того наказанной судьбой, был пойман. Она хотела суда над убийцей. И она искренне считала, что уже начинает понимать некоторые обстоятельства случившегося.
Но она заблуждалась. Все обернулось совершенно неожиданной стороной. Настолько неожиданной и странной, что ей вновь пришлось задуматься о справедливости судьбы, равновесии и гармонии.
Началось же все с того, что, явившись в Химки к пяти часам вечера, она застала в местном розыске двух знакомых оперативников из отдела убийств. Они с самого утра занимались проверкой фирм, работавших с молодежным контингентом. Оба опера собирались ночевать в кабинете, на столах — такой был завал работы.
В дежурной части Катю огорошили неприятной новостью: участковый Кукушкин до семи вечера ведет прием населения в опорном пункте и будет в отделе лишь к разводу дежурных патрулей. Катя решила не ехать в опорный пункт, где у Кукушкина и без нее хватало забот, а подождать его в отделе. А пока убить время тем, что порасспрашивать колосовских орлов — есть ли хоть какие-то сдвиги?
Один из оперативников дал ей взглянуть на длинный список местных фирм и ТОО. Блохина могла работать где угодно. В фирме «Селена», например, дающей броскую рекламу в Интернете и газетах по поводу подбора персонала «от 18 до 28 лет для работы официантками, барменами и менеджерами в кафе и ресторанах столичной сети торговых центров и мега-холдингов». Могла она трудиться и в некой фирме «Клеоданс», объявлявшей самый широкий набор «девушек и юношей привлекательной внешности» на курсы промышленного дизайна и компьютерной графики.
В длинном списке значились также фирмы, занимавшиеся преподаванием танцев, карате-до, фэн-шуй, актерского мастерства, набиравшие молодежь на курсы японского и корейского языка, каллиграфии, пластики, предлагавшие «высокооплачиваемую работу за рубежом», приглашающие «молодых, энергичных из провинции» на работу прислугой в обеспеченные семьи с проживанием и без такового — и так далее и так далее.
Два с половиной часа беспрерывных телефонных переговоров с менеджерами и операторами — Катя, чтобы скрасить ожидание, начала помогать оперативникам обзванивать фирмы — слились в какой-то нескончаемый абсурдный диалог, в котором то и дело в разных вариациях повторялись одни и те же вопросы и ответы: «У вас работала Валерия Борисовна Блохина?» — «Нет у нас такой сотрудницы», «В штатах не числится», «Спрошу у начальника — нет, не значится», «Никогда о такой не слышали».
Это был тот самый нудный, самый изматывающий, самый неблагодарный оперативный поиск, который так не любят показывать в сериалах «про ментов», но который, увы, сжирает, как акула, львиную долю времени, нервов и сил. Вся эта бесконечная рутина в служебных документах обычно обозначается краткой фразой «в ходе оперативной проверки». А тянется эта проверка дни, недели, а порой и месяцы. И очень часто, несмотря на все титанические усилия, не дает никаких результатов.
К половине восьмого Катя почувствовала, что она или закричит, или разобьет телефон об стену. Она малодушно ретировалась в дежурную часть, решив, что Кукушкин — это последняя надежда. Но Кукушкин задерживался!
