Саша Калина - Лилит

Я приехала в магазин, затащила Леночку в наш кабинет и закрыла дверь.

— Мне нужно кое-что узнать у тебя, ты ведь все знаешь, — Не преувеличивай, всего не знает никто, — сказала Леночка, не скромничая.

— Не философствуй. Кто такая Мишель?

— Мишель?! Ну ты меня удивила. Да ее любой ребенок знает.

— Я не ребенок, поэтому мне простительно.

— В общем-то она проститутка.

— Тогда понятно, почему ее дети; — знают.

— Но такая, что проституткой ее считать тоже нельзя, потому что, когда женщине так много платят, она уже перестает быть проституткой.

— Учту на будущее.

— Да она была у нас.

— Почему-то я этого не помню.

— А тебя, кажется, тогда не было. Да, тебя вообще не было в Москве. Она любит старые французские фирмы, она и купила белье — гарнитур от Диор, цвет — ярко-пурпурный, и кое-что из парфюмерии.

— Что ты еще о ней знаешь: ее мужья, дети, любовники?

— Ну, Маш, ты много хочешь, я не сижу со свечкой у нее под кроватью.

— Правильно делаешь, так и до пожара недалеко.

— Подожди. Кажется, у нее есть муж с кем-то напополам.

— Не поняла.

— Я тоже. И потом, это не точно.

— Что не точно?

— Ну, насчет мужа.

— Да, не точно, она говорила о нем в прошедшем времени.

— Может, и так. Так ты, значит, ее все-таки знаешь?

— Вчера познакомилась.

— А что с ее мужем?

— С мужем не знаю что, а вот она умерла.

— Да?! Жаль. Она осенью собиралась у нас платье вечернее заказать. А отчего она умерла? Ей не больше сорока было.

А выглядела.., хотела б я в сорок быть такой же.

— Я думаю, что ее убили.

— Ты не шутишь?

— Какие шутки, Ленка, когда это могут списать на меня!

— Чего?! Повесить на тебя ее убийство?

— Правильно.

— Машка, что у тебя происходит? То Сережка пропал, теперь еще эта Мишель. Ты хоть что-нибудь о Сережке узнала?

— Да нет, Ленок, в том-то и дело, что нет. И по-моему, то, что он пропал, как-то связано с Мишель.

— Только не говори, что он был ее любовником.

— А почему это он не мог быть ее любовником? — обиделась я.

— Потому что она не в его вкусе, — выкрутилась Леночка. — А потом, тогда б ты об этом знала.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что своих денег у него на нее бы не хватило и пришлось бы брать у тебя.

— Как может быть связан с ней Вадик?

— Какой Вадик?

— Ну тот альфонс-плейбой, о котором ты сама мне рассказала.

— Вот уж этого, расстреляйте меня, не знаю. У них же одна профессия, только полюса разные. И она повыше стоит на лестнице.., этой, как ее?..

— Иерархической.

— Точно, именно на ней. Я не думаю, что она ему передает свой опыт. А знаешь, что я подумала: может, он немного голубой?

— А если так, то что?

— А то, что какой-нибудь из ее приятелей по постели любит и то и другое сразу.

— И что?

— Что — ну что? Ну и приглашали третьим его.

— Хватит, Ленк, у тебя фантазия разыгралась.

— Не вижу ничего плохого иметь в этом вопросе богатую фантазию.

— Я тоже, но сейчас мне не до этого.

— Вспомнила!

— Что?

— Дюймовочка ее хорошо знает.

— Какая Дюймовочка?

— Ритка Мищеркина. Дюймовочкой ее прозвали, когда она стриптизершей работала, они, кажется, дружили. Да ты тоже ее знаешь. Я сейчас ей позвоню.

Я вспомнила эту Риту, мы были в одной компании и я обратила внимание на ее роскошные светло-пепельные волосы, необычные для блондинки: тяжелые, как ртуть. Она их постоянно то собирала в хвост, то распускала, за вечер проделав это несколько раз. И самое главное — она сразу стала приставать к Сережке.

Я так и спросила у Леночки:

— Это которая к Сережке все приставала? Просила написать ее портрет. А когда танцевала, всю шею ему помадой перемазала, хоть и трезвая была?

— Она ко всем новым мужикам пристает, она и к Вите моему подбиралась, но я ей сделала строгое предупреждение. И вместо тебя за Сережку тоже, а то ты сама только смотришь, ревнуешь и слова не можешь сказать. Она тогда даже расплакалась почему-то. Но стриптизерши, они все истерички.

Леночка была не права, потому что я могу сказать, и даже не одно слово, но не поднимать же шум из-за простого поцелуя. Хотя, конечно, когда целуют в шею, тут не все так просто.

Леночка сняла с телефона трубку и стала набирать номер.

Она болтала по телефону минут пятнадцать, мне это даже стало надоедать, но как раз в это время она закончила свои переговоры.

— Так… — Леночка положила трубку и обратилась ко мне:

— В общем, Дюймовочка ничего мне толком не смогла сказать. Последнее время она, говорит, не очень с Мишель дружила, она не сказала, но я так поняла, что ее муж — Дюймовочки — не прочь потратить на ее подружку немного денег.

— Ленка, мне не нужны бабьи сплетни, мне нужно узнать что-то о Мишель.

— Ну, насчет мужа я узнала. У Мишель его никогда не было. Но был любовник, ради которого она даже на время свою профессию бросила, но потом он умер. Этот ее любовник был мужем ее старшей сестры. Хорошо, что у меня нет младшей сестры, потому что младшие всегда лезут к мужьям старших. А та, старшая, вроде бы была художница.

— Художница? — перебила я Лену.

— Да. Тебя наводит на какие-то мысли?

— Скорей на чувства. Дальше что?

— Но то, что она художница, это не точно, может быть, ее муж был художником. А может, и нет, может, просто у Ритки пунктик на всех художников. Она всегда очень любила фотографироваться обнаженной, но мечтала, чтобы такой ее портрет написали красками.

— Хорошо, а что дальше?

— А дальше ничего. Нет, еще есть кое-что. Дюймовочка мне дала телефон врача.

— Какого еще врача?

— Не знаю. Не спросила.

— И зачем он мне?

— Дюймовочка сказала, что он очень хороший знакомый Мишель. Зовут Владислав. Живет он под Москвой, город Видное, знаешь такой, кажется, недалеко. Телефон домашний, я полагаю, что Дюймовочка сама пользовалась его услугами, а то откуда бы домашний телефон. Она решила, что я позвонила ей и весь разговор завела, чтобы получить этот телефон. — Леночка протянула мне листок бумаги.

— А о дочери Мишель ничего не узнала?

— А у нее есть дочь?

— Кажется. А может, и нет.

— Не знаю, Дюймовочка ничего не сказала. Мура, — Леночка взяла меня за руку и тихо сжала ее, — ты не расстраивайся так. Сережка, он от тебя никуда не денется. Ну, позлится, позлится немного и простит, ведь такое со всяким может случиться и с ним тоже, ведь ты бы его простила. А может, он и вообще ничего не знает.

— Да это еще хуже, Ленка. Если он просто так пропал, без всякой причины, тогда, значит, что-то случилось с ним.

— Ничего не случилось, хватит тебе. Иди лучше поешь, ты уже, наверное, забыла, когда последний раз ела, потом ложись поспи, а когда проснешься, может, он будет уже рядом с тобой и начнет просить прощения.

— За что?

— Не знаю. Я всегда могу найти причину, из-за которой у меня можно попросить прощения. Давай уматывай домой, здесь и без тебя обойдутся. На, выпей таблетку, поспи, и все пройдет. — Она протянула мне какую-то таблетку, я послушно проглотила ее, запила водой, хотя почти никогда никакие таблетки не пью, аспирин, и то редко, и поехала домой, только не к себе, а к Сережке, потому что опять подумала то же самое, что, может, он у себя, но отключил телефон, или не подходит к нему, или спит.

Я едва доехала, потому что уже по дороге мне так захотелось спать от Леночкиной таблетки, что я только и думала, как бы мне не уснуть прямо за рулем.

Я вошла в квартиру, захлопнула за собой дверь, подумала, что сразу надо позвонить Владиславу, телефон которого мне дала Леночка. Только я не удержалась, чтобы на одну только минутку не прилечь на диван…

…Я проснулась. Наступал уже вечер.

Я пошла в ванную. А когда вышла оттуда, то почувствовала, что Леночка была права и что я уже давно ничего не ела. Я сделала себе бутерброды и сварила кофе.

Я быстро съела бутерброды и, допивая кофе, набрала номер домашнего телефона какого-то Владислава, один из двух, которые мне дала Леночка. На работу, я посчитала, звонить уже поздно. Мне ответил женский голос.

— Владислава позовите, пожалуйста, к телефону, — попросила я.

— Его нет сейчас. Ему что-то передать?

— Нет, я хотела с ним встретиться. Когда ему можно позвонить?

— Скоро должен быть, он звонил, сказал, что приедет около одиннадцати. Позвоните через полчаса.

Я прикинула: времени — почти одиннадцать, он может приехать и через десять минут, но может и через час, если я буду ему сначала дозваниваться, то скорее всего он не захочет со мной встретиться сегодня, а станет договариваться на завтра, если только захочет вообще встретиться.

— Вы знаете, мне нужно с ним срочно поговорить. Если я, не договариваясь с ним, сейчас подъеду, а вы ему скажете об этом, — так нельзя сделать?

— Думаю, если вам очень срочно его нужно увидеть, то подъезжайте. К нему приходят посетители почти в любое время, я ему оставлю записку. Как ваше имя?