Сергей Ильвовский - Шесть шестых
— Значит, он смог остановиться, и ему вы поаплодировали? — задумчиво переспросил Колапушин. — А тому, кто сегодня выиграл? Ему вы поаплодировали? К нему-то вы как относитесь?
— Сам пока не пойму, Арсений Петрович. Тут ведь такой ажиотаж творился — даже меня захватило. Я человек пожилой, к тому же телевизионщик с юных лет — меня здесь чем-то удивить крайне сложно. На Шаболовке еще начинал — Останкина тогда и в помине не было! А сегодня… как мальчишка наверх побежал на него глазеть. Да по-моему, все побежали — фантастический выигрыш!
— И все-таки? Какое он на вас произвел впечатление?
Гусев некоторое время подумал.
— Знаете… Он какой-то заторможенный, что ли, был. Мне же видно все, — показал он рукой на экраны. — Борис его и так и сяк пытался вывести из себя, а он как каменный. Только губы шевелятся, будто что-то приговаривает про себя или считает.
Колапушин вспомнил слова судмедэксперта о том, что, возможно, у убитого Троекурова что-то забрали из кармана смокинга.
— Считает, говорите? А он не мог какое-нибудь устройство электронное с собой протащить? Знаете, вроде пейджера. У пейджеров и мобильников можно звуковой сигнал отключить, а виброзвонок работать все равно будет. Можно ведь и подать сигнал, какой именно ответ правильный.
— Вы нас совсем уж за дураков-то не считайте! Это же все продумано — игроки перед игрой проходят через металлодетектор. И не только потому, что им кто-то может подсказать. Сигналы сотовых телефонов и пейджеров сбивают работу студийной электроники, вносят помехи, поэтому они на площадке категорически запрещены для всех! К тому же вопросы сюда приносят только перед самой игрой, их только редакторы знают. Нет-нет, он сам выиграл. Если бы кто и мог ему подсказать, то только Борис — но он этого не делал, совершенно точно! Я бы обязательно заметил, если бы игра шла как-то не так.
— А предположим, все-таки протащил. У Троекурова было что-то вроде передатчика, и он подсказывал номер правильного ответа. Так не могло быть?
— Но ведь этим передатчиком как-то управлять надо, согласны? А я Троекурова сразу видел с нескольких камер. — Гусев снова обвел рукой свой огромный режиссерский пульт. — Троекуров во время съемки не делал ни одного лишнего движения. Нет-нет, Ребриков выиграл сам!
Колапушин тоже невольно взглянул на пульт, где на одном из экранов так и остался стоп-кадр с бедной женщиной в красивом сером свитере.
— Ну сам, значит, сам. Однако после всего того, что я тут у вас увидел, я не буду очень удивлен, если выяснится, что Троекурова убил кто-то из бывших игроков…
Глава 11
С молоденькой референткой редакции Леночкой Немигайло разговаривал все в том же небольшом, скудно обставленном редакционном кабинете, где незадолго до этого они с Колапушиным беседовали с Ребриковым.
Пожалуй, единственным украшением кабинета была только парочка ярких рекламных плакатов каких-то поп-групп, на которых фломастерами были размашисто начертаны автографы артистов.
Немигайло уже успел выяснить у Леночки, что она студентка-вечерница филфака педагогического института, с сентября будет учиться уже на втором курсе, в редакции работает четыре месяца и ей здесь очень нравится.
Несмотря на зареванные глаза, румянец у нее так и остался во все пухленькие щечки, и вообще временами она становилась похожа не столько на молодую девушку, сколько на угловатую девочку-подростка, особенно когда во время разговора совсем по-девчачьи форсировала голос в конце фразы. Одета она была в какие-то подростковые джинсики и клетчатую ковбойку, что только усиливало создавшееся впечатление.
В силу всего этого попав под обаяние молодости, Немигайло, сам отец четырнадцатилетней дочери, разговаривал с Леночкой очень ласково и осторожно.
— Леночка, вы мне про вашу шеф-редакторшу не расскажете поподробнее?
— Про Жанну Витальевну? А что вам про нее рассказать?
— Все. Вот какая она — умная или дура? Спокойная или орет постоянно? Сама работает или других заставляет?
— Ой, да вы что! Про Жанну Витальевну сказали такое — «дура»? — даже возмутилась, Леночка. — Да разве дура сможет здесь работать? Работать она, конечно, заставляет, но и сама вкалывает с утра и до ночи. Строгая — да! Мы все эти вопросы, которые на игре идут, обязательно проверяем по разным источникам. Она поручила мне проверять, а я ошиблась один раз. А она взяла и сама их проверила. Такое мне устроила! Но не кричала — она и без того умеет.
— А нам тут сказали, что сегодня она как раз кричала.
— Ну да, сегодня сорвалась, — нехотя признала Леночка. — Не понимаю, что с ней случилось. Всегда такая… Ну, одета отлично, макияж, прическа из салона. Улыбается… Не знаю, что на нее сегодня нашло.
По всему было видно, что шеф-редактор программы Жанна Аннинская — идеал для Леночки, что она в нее совсем по-детски влюблена и мечтает стать такой же всемогущей, красивой, умной и элегантной, как ее обожаемая начальница.
— Говорят еще, что она грозилась убить Троекурова. Было такое?
— Ой, да что вы думаете — это серьезно, что ли? Мало ли кто что кричит. Я сама однажды… — Тут Леночка сбилась, смутилась и покраснела. — В общем, ну… ну, кричала я на одного человека, что убью его. Но не убила же? Хотя и стоило!
Немигайло неопределенно покрутил в воздухе толстыми пальцами и задумчиво изрек:
— Стоило — не стоило… Это, Лена, знаете, дела относительные. Скажите, а у Троекурова не было… это… ну… близких отношений с Аннинской?
— Что вы?! — даже обиделась Леночка. — У него жена молодая, он с ней приезжал как-то. Красивая очень. И Жанна Витальевна совсем не такая. Не то что некоторые… Потом, у нас на телевидении ничего-ничего скрыть невозможно. Если бы что-то было, то обязательно слухи бы пошли. Во всех же редакциях почти одни женщины. Тут и глаза, и уши, и языки…
Леночка произнесла слова «у нас на телевидении» с такой наивной гордостью за свою причастность к этому великому и таинственному телевидению, что Немигайло невольно чуть не фыркнул, но, вовремя спохватившись, серьезно и веско сказал:
— Что верно — то верно. Про слухи говорить не стоит, тем более что и нет их. Но вы же там были, в аппаратной. С чего все началось? И когда?
— Наверное, после четвертого тура, — старательно наморщив лобик, припомнила Леночка. — Когда Ребриков, ну, победитель этот, на пятый согласился…
В аппаратной были все те же участники съемки. Жанна Аннинская, стоя в центре, довольно сурово отчитывала Троекурова:
— Борис, я тебя просто не понимаю! Какого черта ты пропустил этого идиота в пятый тур?!
Троекуров, явно разозленный этими словами, ответил очень раздраженно:
— Жанна, это я тебя просто не понимаю. Что значит — пропустил? Он сам прошел. Да что это, в первый раз, что ли! Не надо нервничать, заинька, успокойся. Он теперь со мной один на один, и я его вышибу. Не на первом вопросе, так на втором. Он, похоже, упертый очень — от следующего вопроса отказываться не будет, ну и вылетит как миленький.
— А если не вылетит? По-моему, я тебе объясняла. Тебе что, работать у нас надоело?
— Жанна, что это за тон?! — возмутился Троекуров. — Ты ведешь себя просто некорректно! Тем более при всех! Давай обсудим это потом, после записи — мне же сейчас на площадку.
— Хорошо, мы обсудим это потом, — произнесла Жанна ледяным голосом. — Но ты обязан сделать все, чтобы он вылетел, и как можно быстрее. Понимаешь — все!
— Не стоит со мной так разговаривать, — очень раздраженно ответил Троекуров. — Я и без тебя отлично знаю, что я обязан делать!
— Так! Получается, она на него все-таки орала, — констатировал Немигайло.
— Нет, это еще не орала, — не согласилась Леночка. — Но разговор был очень неприятный. Мне так неудобно было, что я это все слышу! Вот когда Ребриков ответил на первый вопрос и пошел на второй, тут она правда начала орать по-настоящему.
— На кого орала-то?
— На всех. Чуть ли не матом! Я уж в угол забилась, и то мне досталось. А я же совсем ни при чем! Мне же еще никакой серьезной работы не поручают — ни игроков отбирать, ни команду формировать. Только ей, похоже, уже все равно было — кто под руку подвернулся, на того и наорала.
— И все это время до конца записи она была в аппаратной?
— Нет, после пятого тура убежала сразу. Еще даже Троекуров с площадки не пришел. Принесла листок с новыми вопросами и сразу начала на него орать…
Жанна, держа в руке какие-то листки, влетела в аппаратную, как пушечная бомба с дымящимся фитилем. Она наткнулась на Троекурова, и в этот самый момент фитиль, кажется, догорел.
— Ты что, совсем обалдел?! — заорала она. — Ты вообще в состоянии понять, что?! ты!!! творишь!!!
— Что это за хамство?! — возмутился Троекуров. — Ты почему со мной в таком тоне разговариваешь?!
