Александр Войнов - Нобелевский лауреат по математике [СИ]
Герман ступил на проезжую часть улицы и поднял руку.
— На Пятницкую, — скомандовал он водителю, усаживаясь в такси.
Запущенная цветочная клумба под окном у Скуратовских, не шла ни в какое сравнение со своей дипломатической родственницей. Несколько чахлых кустов розмарина, ландышей и пионов, сиротливо жались друг к другу, уступая жизненное пространство неприхотливым сорнякам.
Герман вырвал несколько побегов крапивы, и осторожно прикоснулся к, вьющемуся по земле растению семейства бобовых. Не срывая, он приподнял зеленый стручок и убедился. что это обыкновенная фасоль.
— Фа — соль, — нараспев и по слогам произнес Герман.
Теперь ему стало какие две ноты, перед смертью, по ночам слышал судья Скуратовский. Вторым звуком была нота «соль». Для какого-то человека, эти две ноты были то ли символом, то ли паролем. А, может, наваждением.
И, это не предвещало ни судье, ни ему самому ничего хорошего. Оставляя такие улики, убийца сжигал мосты. Так мог поступать только фанатик, задумавший, убийство или казнь, составлявшее смысл его существования. Беда для него была в том, что после удачного покушения, его уже нечего не держало на этом свете.
«Наверняка, убийца имеет прямое отношение к музыке, — подумал Герман, — и музыкальный след самый многообещающий».
Музыкальная школа, в которой четверть века назад, директорствовал предыдущий, незадачливый жилец из квартиры на Пятницкой, находилась в соседнем квартале и Герман не стал откладывать визит в долгий ящик.
На школьном крыльце он прикрепил на лацкан пиджака значок «Почетный журналист», носовым платком натер до блеска золоченое перо на значке, и уверенно потянул на себя входную дверь.
Школьные занятия закончились час назад и в пустых коридорах гулко отдавались его шаги.
— Директора сегодня уже не будет, — огорчила Германа пышногрудая секретарша, печатавшая на принтере. — Рабочий день уже закончен. А. вы к нему по какому делу? Если на счет свободного места для вашего ребенка, вынуждена вас огорчить. Группы переполнены. Особенно, в начальных классах.
Герман улыбнулся и протестующе помахал рукой.
— Прошу покорно меня простить, но вы неверно истолковали мой визит. Я корреспондент издания «Педагогика и современность». Собираю материал для ряда статей об истории музыкальных школ нашего города. Очень сожалею, что не застал вашего патрона. Еще раз прошу извинить за беспокойство.
Секретарше перестала печатать и отодвинула принтер. Ей явно импонировало внимание вежливого и воспитанного журналиста. И она была не прочь продолжить беседу.
— Директор у нас недавно, — сообщила она Герману, — так, что об истории колледжа вам бы лучше с кем-то из старшего преподавательского состава поговорить. Или, с теми учителями, которые уже на пенсии.
— Вы читаете мои мысли на расстоянии, — благодарно сообщил Герман. — Не могли бы дать мне координаты нескольких ваших залуженных коллег. В особенности, меня интересуют преподаватели по классу фортепиано, которые преподавали, начиная с восьмидесятого года прошлого столетия. Моя признательность не имела бы границ.
Секретарша ушла в соседнее помещение и Герман, через открытую, дверь видел, как она внимательно перебирает, лежащие в шкафу, папки. Вернувшись, она положила перед Германом три личных дела.
— Вот, то что вы просили.
— Как же, помню эту ученицу, — негромко ответила, на заданный Германом. вопрос, пожилая женщина, с гладко зачесанными, на пробор, седыми волосами. — Хотя давно это было. Я была в ее группе классным руководителем. И, жили мы рядом. Непостижимо одаренная была в музыке. И, ничего удивительного в этом не было. Генетика наука серьезная. А, у нее в роду все были музыкантами. У не даже имя было музыкальное. Почти, как в произведении Грина. Все звали ее Фа-соль и прочили ей большое музыкальное будущее. Пока их семью не постигло несчастье. Когда их отца не стало, они с матерью, бесследно пропали. Как, в воду канули. Может, куда-то далеко переехали. Но, я о них больше не слыхала.
— А, родственников в Москве у них не оставалось? — поинтересовался Герман.
— Родни здесь у них не было, — ответила собеседница, — а, вот, парень ее, когда из армии вернулся, долго за ней убивался. Он тоже в нашей школе занимался. Играл на скрипке и кларнете. И, на музыке был помешан. Он, даже подругу свою, игрой на кларнете, на свидание приглашал. Играл ее имя под окном. У него жизнь тоже не заладилась. Но, об этом расскажу в другой раз. Устала, сил нет.
Герман извинился за беспокойство, и поблагодарил за рассказ.
Звонок, как и в прошлый раз, не работал. Герман негромко постучал, и прислушиваясь, замер. Дверь, в мастерскую реставратора картин, приоткрылась, и на пороге, как-то боком, показался мускулистый и сутуловатый, маленький человечек, в фартуке, нарукавниках и белых, испачканных краской, парусиновых туфлях, на босу ногу. От него пахло олифой, растворителем и вчерашним перегаром.
— Сегодня заказов не принимаю, — хрипло и недовольно пробасил художник, не очень подходящим к его неказистой фигуре, злобным голосом, — завалили своей работой. А, благодарности от вас не дождешься. Как с козла молока. Я был на больничном листе. Приходите через месяц.
«А, этот злобный карлик мог легко мог пролезть в щель между домами на Пятницкой. И, наломать дров. Предварительно, украв у судьи картину из его коллекции. Надо присмотреться к нему повнимательней, — мысленно констатировал Герман».
Он приосанился и переложил из одного наружного кармана плаща, в другой, литровую, граненую бутылку дорогой водки с перцем.
— Вы меня не за того принимаете, отец родной. Я ближайший родственник упокойного с миром судьи Артемия, сына Сергия Скуратовского с Пятницкой. Вечная ему память. И, наследник всего имущества, движимого и недвижимого, всевозможный. Пришел помянуть его добрым словом. И, вместе с вами, подумать, как жить дальше в этом непростом мире.
Реставратор смутился и, сменив гнев на милость и расплылся в улыбке.
— Так бы сразу и сказали. Проходите. Разуваться не надо. Я еще не убирался. У меня к вам, как к душеприказчику, разговор есть особенный, не шуточный и не пятиминутный. Потолкуем. Но, сначала, помянем доброго человека по нашему обычаю.
Через неделю Герман послал сообщение Владлену Скуратовскому, в котором сообщил важную новость.
«Я нашел убийцу вашего отца. Встречаемся завтра, в восемь вечера, на Пятницкой. Пригласите вашего адвоката. С глубоким уважением, Доктор Герман».
Настенные часы в кабинете судьи Скуратовского пробили восемь раз. Аккуратно обходя злополучное место на ковре, Герман прошелся по кабинету, толчком от себя, открыл правую створку окна и внимательно осмотрел сидящих в кожаных креслах Скуратовского-младшего, его адвоката и, застывшую в дверном проеме, домработницу.
Из бокового кармана пиджака, Герман достал запечатанный конверт и положил на середину письменного стола.
— В этом запечатанном конверте, — сообщил он внимательным слушателям, — лист бумаги с фамилией и именем убийцы. Откроем его в свое время. Для начала я расскажу вам, как убийца умудрился в полностью закупоренной квартире совершить свое черное дело.
Скуратовский и юрист, от нетерпения, заерзали в креслах, а домработница натянулась, как струна.
— Прошу вас, не томите, — попросил юрист.
Судейский сын, в знак согласия, закивал головой.
— Я говорил раньше, что убийца очень умный, расчетливый и удачливый человек. Он давно наблюдал за жертвой и знал, что судья каждый вечер, около восьми часов, открывает окно и проветривает кабинет. И, ровно через полчаса его закрывает. Следовательно, на фоне освещенного окна, он показывается два раза. Примерно, по пятнадцать-двадцать секунд. Стрелять убийца решил на закрытии окна. Так легче подготовится и рассчитать время.
Герман подошел к окну и вгляделся в ночную темноту.
— А, теперь давайте смоделируем ситуацию. В тот злополучный вечер на улице было прохладно и судья открыл только одну оконную створку. Через полчаса, когда кабинет проветрился, он правой рукой взялся за ручку открытой половинки рамы, и собирался потянуть ее на себя. В этот момент, почувствовал сильный удар левую часть груди и начал терять сознание. Жизнь его покидала, а инстинкт самосохранения заставлял за нее цепляться. Ноги подкашивались, голова шла кругом. Его развернуло против часовой стрелки, отбросило назад и потянуло вниз. А, он правой рукой, мертвой хваткой держался за ручку рамы и, падая, тянул ее на себя. Под весом падающего тела, рама захлопнулась. Скуратовский, теряя сознание и силы, разжал холодеющую руку и упал на ковер у окна.
Герман внимательно посмотрел на побелевшего, как полотно Владлена Скуратовского.
— Для такого эксперимента вы слишком впечатлительны. Не вздумайте потерять сознание.
