Стивен Кинг - Джойленд
— У всех вас будет интересная и плодотворная жизнь, мои юные друзья, полная чудесных впечатлений. Но я надеюсь, что Джойленд займет в вашем сердце особое место. Мы не торгуем мебелью. Мы не торгуем автомобилями. Мы не торгуем землей, домами или облигациями. Мы далеки от политики. Мы торгуем весельем. Никогда не забывайте об этом. Спасибо за внимание и в добрый путь.
Он отошел от трибуны, отвесил еще один поклон и направился за кулисы все той же болезненной, резкой походкой. Его уход утонул в громе аплодисментов. Я в жизни не слышал лучшей речи, ведь то была правда, а не лапша. Вы только послушайте: ну сколько лохов могут написать в своем резюме «в 1973-м я три месяца торговал весельем»?
Все бригадиры давно работали в Джойленде, а большая их часть состояла в Комитете по парковым службам — это означало, что они имели дело с местными и федеральными законами (и те, и другие в 1973 году были весьма либеральными) и разбирали жалобы клиентов. В этом году большая часть жалоб касалась новой политики по борьбе с курением.
Нашим бригадиром был невысокий энергичный старичок, которого звали Гэри Аллен. Ему перевалило за семьдесят, и он управлял «Тиром Энни Оукли».
Правда, уже на второй день между собой — на Языке — мы называли тир «пиф-паф-шалманом», а Гэри — «пиф-паф-шалмачом». Мы, семеро членов «Гончей бригады», встретили его в павильоне, где он раскладывал винтовки. Нашей с Эрин, Томом и еще четырьмя ребятами первой трудовой задачей стало раскладывание призов по полкам. Самые почетные места отводились большим мягким игрушкам, которые редко кому удавалось выиграть… хотя, как сказал Гэри, он старался сделать так, чтобы каждый вечер, когда льется основной поток чаевых, хотя бы одна такая игрушка кому-нибудь доставалась.
— Я люблю посетительниц, — сказал Гэри. — Очень люблю. А больше всего люблю цыпочек, то есть миленьких девчонок. Особенно цыпочек в открытых топах, которые при стрельбе наклоняются вот так.
Он взял в руки винтовку 22 калибра, модифицированную под пневматику (и издающую громкий приятный хлопок при каждом выстреле), и наклонился вперед.
— Когда так делает парень, я говорю ему, что он заступил за черту. Но цыпочкам — никогда.
Ронни Хьюстон, нервный паренек в очках и кепке Флоридского университета, возразил:
— Но я не вижу тут никакой черты, мистер Аллен.
Гэри взглянул на него, уперев кулаки в несуществующие бока. Джинсы, похоже, держались на нем вопреки силе притяжения.
— Слушай сюда, сынок. У меня для тебя три новости. Готов?
Ронни кивнул. У него был такой вид, будто он хочет законспектировать то, что ему сейчас скажут. А еще такой, словно он с удовольствием бы спрятался за нашими спинами.
— Первое. Можешь звать меня Гэри, или «папаша», или «эй, иди сюда, старый хрен» — но я не учитель и никакой не мистер. Второе. Чтоб я никогда больше не видел у тебя на голове эту школьную тряпку, ясно? Третье. Черта проходит там, где я скажу. Все потому, что она у меня в го-ло-ве, — он постучал пальцем по глубокому, испещренному венами виску, чтобы до всех наверняка дошло, о чем речь. Затем он обвел рукой полки с призами, мишени и стойку, у которой останавливались кролики, то есть лохи. — Шалман у меня в башке, ты меня понял?
Ронни не понял, но энергично закивал.
— А теперь сними свою идиотскую школьную шапочку. Одень джойлендскую кепку или пёсболку. Пусть это будет твоим Заданием Номер Один.
Ронни с готовностью сорвал с себя шапочку и засунул ее в задний карман. Чуть позже — думаю, уже через час — на нем была кепка Пса-Симпатяги, известная на Языке как пёсболка.
После трех дней насмешек и обращений «эй, салага» Ронни отнес свою пёсболку на парковку и некоторое время втаптывал ее в грязную лужицу. Когда он снова надел ее, пёсболка выглядела как надо. Ну, почти. Ронни Хьюстон никогда не выглядел как надо на сто процентов — некоторые люди всю свою жизнь обречены оставаться «салагами». Помню, Том как-то раз посоветовал Ронни поссать на пёсболку в качестве последнего штриха, который значит так много. Когда же Том понял, что Ронни готов всерьез внять этому совету, то пошел на попятный и добавил, что полоскание кепки в океане принесет тот же эффект.
Папаша, тем временем, продолжал с нами знакомиться.
— И, коль уж мы заговорили о милых дамах — похоже, среди нас есть одна такая.
Эрин скромно улыбнулась.
— Голливудская Девушка, родная?
— Да, мистер Дин сказал мне, что я буду одной из них.
— Тогда тебе нужно поговорить с Брендой Рафферти. Она — второй человек во всем парке и покровительница Девушек. Поможет подобрать тебе одно из этих прелестных зеленых платьиц. Скажешь ей, что хочешь платьице покороче.
— Черта с два, старый развратник, — ответил Эрин и присоединилась к Гэри, когда тот запрокинул голову и зашелся смехом.
— Дерзкая и нахальная, как раз по мне! Кстати, в свободное от фотографирования кроликов время можешь заглядывать сюда — у папаши всегда найдется какая-нибудь работенка. Только не забывай переодеться — опилки и грязь униформу не красят. Ясно?
— Да, — ответила Эрин. Она снова взяла деловой тон.
Папаша Аллен посмотрел на свои часы.
— Парк открывается через час, так что учиться придется на ходу. Начните с аттракционов, — он указал на каждого из нас пальцем, произнося при этом название аттракциона. Мне досталось «Каролинское колесо», что меня обрадовало. — Готов ответить на парочку вопросов, но не больше. Есть вопросы — или вперед и с песней?
Я поднял руку. Он кивнул и спросил, как меня зовут.
— Девин Джонс, сэр.
— Еще раз назовешь меня сэром — и ты уволен, приятель.
— Девин Джонс, папаша. — Мне не хотелось звать его старым хреном — по крайней мере, пока. Может, позже, когда узнаем друг друга получше.
— Другое дело, — кивнул он. — Что у тебя на уме, Джонси? Кроме той прелестной рыжей головки?
— Что значит «дважды ярмарочник»?
— Это значит, что ты похож на старика Истербрука. Его отец работал на ярмарках еще во времена Пыльного котла,[8] а отец его отца — и того раньше: на шоу с липовыми индейцами, одним из которых был Великий Вождь Йоулатча.
— Да вы шутите! — почти ликующе воскликнул Том.
Папаша осадил Тома холодным взглядом — что сделать было не так просто.
— Сынок, ты знаешь, что такое «история»?
— Эээ… что-то, случившееся в прошлом?
— Нет, — ответил он, завязывая на поясе ремень с кармашками для сдачи. — История — это сумма испражнений человечества, огромная и постоянно растущая в размерах куча дерьма. Сейчас мы стоим на вершине, но совсем скоро окажемся полностью погребены в этой куче усилиями грядущих поколений. Вот почему одежда ваших родителей выглядит такой смешной на старых фотографиях, если вам нужен пример. И как тот, кому суждено быть погребенным в дерьме собственных детей и внуков, ты, как мне кажется, должен научиться быть чуть более снисходительным.
Том открыл рот — возможно, в попытке найти остроумный ответ — но тут же благоразумно его закрыл.
Заговорил Джордж Престон, еще один член «Гончей бригады».
— Вы — дважды ярмарочник?
— Нет. Мой отец разводил рогатый скот на ранчо в Орегоне, сейчас его дело продолжают мои братья. Я — белая ворона в семье, и чертовски этим горжусь. Что ж, если больше ни у кого вопросов нет, пора закончить заниматься ерундой и приступить к делу.
— Могу я спросить кое-что? — спросила Эрин.
— Только потому, что ты миленькая.
— Что значить «носить меха»?
Папаша Аллен улыбнулся и положил руки на полку, где стояла его шалманская касса.
— Скажи мне, милое дитя, у тебя есть мысли, что бы это могло значить?
— Ну… да.
Улыбка превратилась оскал, который обнажил пожелтевшие клыки нашего бригадира.
— Значит, скорее всего, ты права.
Что я делал в Джойленде тем летом? Все подряд. Продавал билеты. Возил тележку с попкорном. Торговал «тортиками из мясорубки» — сладкой ватой; продал не меньше пердильона хот-догов (у нас они назывались «собачья радость», как вы, наверно, уже догадались). Именно из-за «собачьей радости» мое фото попало в газету, хотя ту сосиску как раз продал не я, а Джордж Престон. Я работал спасателем, и на пляже, и на Веселом озере, которым заканчивалась водная горка в «Брызгах и визгах». Я танцевал конгу в Деревне «Туда-Сюда» вместе с другими членами «Гончей Бригады» под «Птичий бит», «Выдыхается ли жвачка, если на ночь прилепить ее к кровати», «Риппи-раппи, зиппи-заппи» и десяток других бессмысленных песенок. Также я провел немало часов — в основном счастливых — в роли нелицензированной няни. В «Туда-Сюда» при виде рыдающего малыша полагалось издавать боевой клич «Ну-ка, слезки вытирай и со мною поиграй!» Именно в «Туда-Сюда» я решил, что завести детей когда-нибудь в будущем — это и правда Хорошая Идея, а не навеянное Венди наваждение.
