Клод Изнер - Три невероятных детектива (сборник)
Хорошее настроение вернулось к Грегуару лишь в квартале Крулебарб. Здесь, между речкой Бьевр [40]и сушильнями кожевников, он наконец-то ощутил себя дома.
Отпущенные на свободу козы принялись резвиться между тополями, что росли по берегам узкой извилистой речки. Вода тут была какого-то бурого оттенка и с хлопьями пены. По берегам ютились лачуги и красильни, из труб валил густой дым. Грегуару было не привыкать к сладковатому запаху, исходящему из чанов, где вымачивали кожи, и испарениям из котлов, где смешивали краски, но он все равно сморщил нос. Сотни перепачканных кровью шкур сохли под навесами в ожидании, когда их опустят в чаны с дубильными веществами. После длительного вымачивания подмастерья доставали шкуры и тщательно выскабливали. От этого в воздухе постоянно стояла завеса из мельчайшей белой пыли.
Не выпуская из пасти добычу, Дурло гнал коз вдоль берега реки мимо засаженных помидорами, горошком и фасолью грядок. Пройдя мимо продавцов торфа и сарая мадам Гедон — она сдавала внаем садовые тачки, — пес побежал быстрее — за зарослями сирени уже показалась улица Рекюлетт. Семьи кожевенников жили тут в старых домах с торчащими наружу балками, глинобитные фасады которых были увиты лозами черного винограда.
Грегуар пропустил собаку и коз вперед, а сам задержался, чтобы поздороваться с консьержем мсье Врето, который подрабатывал «сапожником на все руки», чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Грегуар поднялся по лестнице, отдыхая на каждой площадке. Тридцать лет назад он покинул родную провинцию Бос и обосновался в сердце этого грязного района, где царила нищета и витали ядовитые испарения кожевенных мастерских. Потом устроился работать подавальщиком на хлопкопрядильную фабрику, что возле моста Аустерлиц, женился на прачке, и та подарила ему двоих сыновей. Но счастье их длилось недолго: спустя три года Жанетт Мерсье умерла от туберкулеза. Двое малышей остались без матери. Органы социальной опеки выделили осиротевшему семейству дойную козу, чтобы дети получали молоко, но вскоре и их жизни унесла чахотка. Потеряв всю семью, убитый горем Грегуар решил оставить козу себе и сделаться городским пастухом. Больше он так и не женился.
Грегуар дошел до шестого этажа, где его маленькое стадо уже топталось перед едва заметной в темноте коридора дверью. Вбежав внутрь, они забрались в свои ящики, которые стояли вдоль стен. А Грегуар Мерсье прошел во вторую комнату — из мебели здесь были только походная кровать, стол, два табурета да старый сундук, — снял плащ и залил кипятком отруби, чтобы накормить коз. Для старшей, по кличке Мемер, он приготовил пучок овса с мятой. Теперь осталось только открыть загончик, где томился козел по кличке Рокамболь, а там уже и себе можно кофе сварить. Грегуар всегда пил его рядом со своей любимицей Мели Пекфан. Взгляд его упал на пса. Тот сидел на своей подстилке, вилял хвостом и косился на сахар. Между лапами у него лежала давешняя добыча, которую он не выпускал из пасти всю дорогу от самого Ботанического сада. Грегуар притворился, что ничего не замечает, и пес принялся жалобно поскуливать.
— Лежать!
Пес упал на передние лапы, опустил голову к самому полу и пополз к хозяину. Грегуар бросил ему кусок сахара и только теперь присмотрелся к его добыче.
— Да это же не кость, это… это… интересно, как вообще можно потерять такую штуковину? О, там еще внутри что-то есть…
Изумленный Грегуар Мерсье напрочь забыл про свой кофе.
* * *Он вернулся на рассвете, едва переставляя ноги от усталости, и тут же повалился на смятые простыни. Свернувшись калачиком и укрывшись пальто, он снова и снова прокручивал в голове события минувшей ночи. Десяти минут хватило, чтобы проделать путь от винного рынка до улицы Линнея. Светловолосая девушка глубоко спала, одурманенная зельем, так что ему не составило труда донести ее до экипажа. Ни одной ошибки, ни одного свидетеля. Дальше все было проще простого. Она даже не почувствовала боли.
Он поставил кофейник на плиту и подошел к окну посмотреть, что делается на улице. Ничем не примечательный осенний день. До чего же здорово он все продумал. Полицейским придется попотеть, чтобы опознать блондинку, а тем временем его месть свершится. С типом, которого он нанял, тоже все вышло удачно: никакого риска, что тот на него донесет или расколется в полиции. Когда обнаружат его тело, все решат, что с парнем попросту кто-то свел счеты. Да и у кого хватит проницательности связать эти два убийства?
Мужчина опустил занавеску. Ему не давала покоя мысль о соседе Гастона Молина, что так не вовремя выглянул из окна на втором этаже, когда Гастон вел туда девушку. Этот сосед мог видеть, как он шел за Молина. Надо будет подстраховаться, выяснить, кто это такой, и подумать о…
— Да ты рехнулся, — от волнения он даже заговорил вслух.
Конечно, на самом деле он так не думал. Он считал себя исключительно ловким и изобретательным. Его план был исполнен безупречно во всем, кроме одного пункта: когда он уже добрался до перекрестка Экразе, [41]обнаружилось, что на девушке только одна туфелька. О том, чтобы возвращаться на улицу Линнея, не могло быть и речи — слишком рискованно. Поначалу он запаниковал, ведь ошибка могла оказаться роковой. Но потом его осенило: надо просто снять с девушки вторую туфельку. Он налил себе кофе.
«Фараоны быстро вычислят владельца угнанного экипажа. Ха! И что им это даст?» Он полез в карман пальто за сигаретами и вдруг заметил три маленьких пятнышка на серой ткани. Неужели кровь? За это пальто из шерсти ламы он выложил слишком много, чтобы вот так просто взять и выбросить. «Нет, это точно вино», — в конце концов решил он.
На всякий случай он осмотрел брюки и ботинки: чистые. Усевшись за стол, он перевел взгляд на туфельку из красного шелка, лежавшую рядом с бутылью серной кислоты.
«Полиция решит, что это убийство из ревности».
Мысль показалось ему забавной. От волнения не осталось и следа.
Он открыл ящик письменного стола, достал оттуда бумагу, перо и чернильницу и написал адрес:
Мадемуазель К. Бонтам,
шоссе де л'Этан, дом 15,
Сен-Манде, департамент Сена
* * *Виктор вышел из дома на улице Матюрен и уселся на скамью, пролистывая журнал «Пари Фотографи», на который недавно подписался. Он рассеянно проглядел работы Поля Надара, [42]подборку портретов Сары Бернар… Мысли его витали далеко. Он не предупредил Таша, что придет, — хотел сделать ей сюрприз.
Бросив взгляд на карманные часы, Виктор встал. Он нарочно выбрал более длинную дорогу в обход бульвар Оссман — с этим местом у него были связаны весьма неприятные воспоминания, — свернул на улицу Обер и прошел по улице Лафит.
Проходя мимо дома № 60 по улице Нотр-Дам-де-Лоретт, Виктор почувствовал приступ ностальгии. Перед глазами возникла крошечная мансарда, где прежде жила Таша, первые моменты их близости… Ему страстно захотелось разделить с этой женщиной всю оставшуюся жизнь.
Дойдя до улицы Фонтен, он с удовлетворением отметил, что в окне парикмахерской все еще висит объявление:
Сдается мастерская с квартирой.
Обращайтесь к консьержу дома 36-бис.
Решено. Виктор вошел в подъезд.
Во дворе играли в классики дочки столяра: они прыгали на одной ножке, толкая деревянную шайбу по пронумерованным клеточкам. «Небо» классиков указывало на окно бывшего жилища Таша. Посреди двора росла акация. От нее к окну второго этажа была натянута бельевая веревка. Виктору очень нравилось смотреть, как в ветреную погоду белье полощется на ветру, словно паруса корабля. Обойдя колонку, он подошел к черному ходу, ведущему в парикмахерскую, приставил ладонь ко лбу и попытался рассмотреть сквозь грязное стекло внутреннюю планировку: да, помещение немаленькое. Если привести его в порядок, получится замечательная фотолаборатория… Да, это идеальный вариант. Ему осталось пройти всего восемь метров…
Таша, склонившись над круглым столиком, смешивала краски на палитре: лимонно-желтый, веронская зелень, берлинская лазурь. Она писала натюрморт — ветку лавра и два колоска пшеницы в пестрой вазе. В рассеянном солнечном свете распущенные волосы девушки отливали медью. Виктор не выдержал и зарылся лицом в это великолепие.
— Дурак! — по-русски ругнулась Таша. — Ты меня напугал! Вот перепачкаю тебе одежду красками — будешь знать! Ладно, — тут же сменила она гнев на милость и переставила холст к кадке с пальмой, — работа все равно не двигается… Все, хватит с меня натюрмортов!
Виктор, усевшись на стул в стиле Тюдор, внимательно посмотрел на нее:
— Это из-за меня ты недовольна?
— Что ты, глупый, нет, конечно, просто в моих работах не хватает какой-то изюминки, вот и все. Я никак не могу ухватить самую суть.
