Уинстон Грэхем - Энджелл, Перл и Маленький Божок
— Я, право, не знаю, инспектор. Мы не были близко знакомы. Вы понимаете, с чьим-то шофером близко не знакомятся. Можно только сожалеть о том, что мы вообще встретились.
— Совершенно справедливо. Вы не припомните, когда впервые познакомились с ним?
— В марте исполнился год.
— До замужества или после?
— До. Я познакомилась с моим мужем примерно в то же время.
— Как вы познакомились с Брауном?
— Я познакомилась с леди Воспер через мистера Энджелла, а Браун был ее шофером. Я вам уже говорила. Так вот, мы как-то пошли с друзьями на танцы. Это был небольшой вечер, какой устраивают после тенниса, и там оказался Браун. Все были на дружеской ноге, и он пригласил меня танцевать, я с ним танцевала, и он предложил подвезти меня домой на машине леди Воспер.
— Вы согласились?
Она заколебалась, чуть не допустив оплошности, но потом сказала:
— Нас было много, и так было удобней. Он довез меня до дома и все.
— Значит, вы были с ним в достаточно дружеских отношениях?
— В какой-то степени, да.
— Достаточных для того, чтобы с ним танцевать?
— Пожалуй. Он меня пригласил. Было бы снобизмом ему отказать.
— Но вы не отклонили его приглашение?
— Оно меня несколько удивило. Но в этом не было ничего плохого.
— Он не держался тогда с вами… слишком фамильярно?
— Ни в коем случае. При жизни леди Воспер он казался совершенно нормальным во всех отношениях.
— Это была ваша единственная встреча с ним, помимо встреч в присутствии вашего мужа?
— Нет, еще я видела его у леди Воспер. Кроме того, он несколько раз приезжал к моим родителям с поручениями от нее.
— Какими поручениями?
— Приглашениями. У нас не было телефона.
— Ваш муж знал об этом?
— Знал о чем? — В ее взгляде появилась холодность.
— О том, что вы знали Брауна до замужества.
— Само собой разумеется. Ведь я познакомилась с леди Воспер через мистера Энджелла.
Да, у нее на все есть ответ. Моррисон задумчиво покачал головой.
— Между прочим, известно ли вам, что ваш муж, по-видимому, трижды нажал спусковой крючок?
Она нахмурила брови.
— Нет, неизвестно. Я слышала только один выстрел.
— Выстрел был один. Два первых раза револьвер дал осечку.
— Вот как… Да, но вы говорили, что это старый револьвер.
— Ему лет тридцать. Вы когда-нибудь раньше видели его у Брауна?
— Нет.
— Вы никогда не видели его в доме леди… леди Воспер?
— У леди Воспер огромнейший дом, инспектор. И там множество старых доспехов и старого оружия… А… а откуда вам известно, что муж трижды нажал курок? Браун мог попробовать его раньше. Он сказал, я вам уже говорила: «Это штука никуда не годится».
— Да, вы говорили. — Они посмотрели друг на друга, и Моррисон первый опустил взгляд и стал прятать блокнот. Как раз в это время легонько постучали в дверь и вошел полицейский.
— Прошу прощения, доктор говорит, что мистер Энджелл пришел в сознание.
«Позвоните Мамфорду», прошептал Уилфред в те ужасные двадцать минут, которые прошли до вызова полиции; но, не желая показаться слишком рассудительной, она позвонила ему только после семи. Мамфорд приехал как раз в тот момент, когда Уилфред кончил давать первые показания о случившемся. Уилфред выбрал Мамфорда, хотя тот уступал Эсслину, потому что Мамфорд был явно англичанин и отличался солидной респектабельностью. А сейчас Уилфред более всего нуждался в респектабельности.
Они провели почти целый час, запершись с инспектором Моррисоном и сержантом.
Затем последовали обычные юридические формальности. Когда Энджелла пригласили в полицейский участок, Мамфорд запротестовал, ссылаясь на сильное нездоровье клиента. Но Моррисон вежливо настаивал, и Энджелл подчинился. Кошмарная ночь, проведенная в участке. Осадок, навеки оставшийся в душе. Как будто он был преступником. Он, проживший всю жизнь, скрупулезно руководствуясь законом и по закону. Его считают преступником, принуждают ночевать в полицейском участке. И ужасающая перспектива, что в том безумном мире, в котором он теперь очутился, ему предстоит провести еще немало подобных ночей. Мамфорд успокаивал, но Энджелл не мог успокоиться.
И действительно, ранним утром подтвердились все самые худшие опасения. Полиция предъявила мистеру Уилфреду Энджеллу обвинение в непредумышленном убийстве. Главный инспектор сыскной полиции Моррисон обнаружил в деле достаточно неясных моментов. Некая миссис Хоувард Леверетт, проживающая в доме № 24 на Кадоган-Мьюз, слышала выстрел. Она принимала ванну и взяла с собой транзистор и как раз включила его, чтобы прослушать шестичасовые известия. Это подтвердило мнение хирурга и оставило необъясненными почти двадцать пять минут, пока миссис Энджелл вызвала полицию. Двадцать пять минут — для обморока долговато. Пока это было единственной уликой, ставившей под сомнение свидетельство супругов Энджеллов. Однако существовали и другие пока неясные подозрения…
Началось расследование, но после официального заслушивания свидетельских показаний было отложено на неопределенный срок. Затем дело было почти тут же передано в городской суд. После обсуждения, длившегося почти столько же, сколько и слушание, обвиняемый был выпущен под залог в 500 фунтов. Энджелл мог вернуться домой.
По дороге домой Мамфорд изо всех сил честил полицию. Да возможно ли, разглагольствовал он, чтобы в высшей степени респектабельный домовладелец подвергся нападению в собственном доме и, защищая собственную жизнь, непреднамеренно убил зверского нарушителя, а полиция оказалась столь тупа, что возбуждает против него судебное дело. Это пример чудовищного бюрократизма, и его следует довести до сведения членов парламентской комиссии. Разумеется, утешал Мамфорд Энджелла, для беспокойства нет никаких оснований. Исход дела, даже если оно и будет разбираться в судебном порядке, предрешен. Самозащита. Оправданное убийство. Тем не менее, наверное, неплохо было бы заручиться услугами самого лучшего адвоката. Кому Энджелл отдает предпочтение? Например, Найджел Джон, хороший, надежный человек, который не раз успешно выступал защитником в уголовном суде. Или Бергсон. Или молодой Хонитон — у него отличная репутация.
У дома Мамфорд спросил, не зайти ли ему, и Энджелл ответил, нет, благодарю, я сейчас лягу в постель.
Машина уехала, и Перл еще немного постояла на ступеньках, прежде чем последовать за Уилфредом в дом. Прекрасный день с грозовыми оранжевыми облаками, бегущими по небу. День, словно предназначенный для королевских садовых приемов: по дороге домой они видели мужчин в цилиндрах и дам в шляпах, украшенных цветами. После пребывания в участке и суде теплый лондонский воздух казался чуть ли не благоухающим.
День был чудесный, но у нее в жизни все перевернулось, все разрушилось, ничто уже никогда не войдет в прежнюю колею. Репортеры подстерегали их у выхода из суда; слава богу, никто не ожидал их на Кадоган-Мьюз.
Поеживаясь, она вошла в дом. Сгорбившись, опустив плечи, Энджелл в пальто сидел в гостиной. Они не разговаривали друг с другом наедине после тех безумных двадцати минут, последовавших за выстрелом, когда тело Годфри остывало у них на глазах на полу. С тех самых исступленных мгновений, когда она взяла все в свои руки.
Она сказала:
— Давайте я уложу вас в постель.
Он не ответил, может быть, не расслышал.
Постояв с минуту, она подошла и села напротив.
— Уилфред, что я должна делать?
Он взглянул на нее, и ему почудилось, что неистовый дух Годфри по-прежнему витает в доме.
— До суда, — продолжала она. — Что будете делать вы?
Он пожал плечами.
— На неделю лягу в клинику. Я на грани нервного расстройства.
— Хотите чаю или чего-нибудь выпить?
— Я никогда вам этого не прощу, — сказал он, невнятно бормоча, словно с набитым ртом. — До самой смерти.
Она сложила на коленях руки. Ее лицо было осунувшимся, суровым.
— Мне уйти немедленно или остаться до конца процесса?
Он не успел ответить, зазвонил телефон. Она пошла в прихожую и сняла трубку. Тут же вернулась.
— Из «Санди Газетт».
— Вы им ничего не сказали?
— Нет.
— Проклятое воронье. Шакалы. Гиены. Уже учуяли. Окружили и воют на луну…
В гостиной требовалась уборка. После бессонной ночи ничто не шло в голову. Ковер наверху забрали, и миссис Джэмисон пообещала свести пятна на деревянном полу. Годфри. Все кончилось за несколько секунд. В весе пера. Словно перышко, унесенное из этого мира.
Она вдруг сказала:
— Не думайте, что это я его вчера пригласила. То, что я сказала полиции, — правда. Посмотрите, какие у меня на руках царапины и синяки.
— Я никогда вам не прощу, — прошептал он с ненавистью и отвращением. — Подумать только. Я никогда не прощу того, что вы сделали.
