Колин Уотсон - Здесь был Хопджой
— Не обязательно, — перебил его Росс. — Видите ли, наши ребята довольно неплохо подготовлены и могут постоять за себя. Этого у них не отнять.
— Вы хотите сказать, что не удивились бы, узнав, что убит Периам?
— В нашей работе, Пербрайт, мы быстро утрачиваем способность удивляться чему бы то ни было.
— Но если Хопджой виновен…
— Значит, у него, несомненно, были на то очень веские причины. — Росс вынул трубку изо рта и скосил глаза на мундштук.
— Заметьте, я считаю это маловероятным. Я не в курсе, имел ли Хопджой общее разрешение на принятие самостоятельных решений на устранение. С другой стороны, меня не обязательно стали бы информировать об этом.
— Да уж, это нам очень поможет, нечего сказать, — возмутился главный констебль. — Вы, ребята, видимо, неправильно представляете себе ситуацию. — Слегка покраснев, он отстранился от каминной доски и теперь стоял прямо. — Четыре года назад ко мне обратились с конфиденциальной просьбой оказывать этому Хопджпю любое содействие, за которым он к нам обратится, и не беспокоить его, если он обращаться не будет. Все вполне честно. За эти четыре года он у нас так никогда и не объявился. Зато раз или два возникали ситуации, когда мы были в состоянии ему помочь, оставаясь при этом в тени, так сказать, за кулисами. То есть не было ни шума, ни сплетен, все тихо и гладко. — Чабб развел руками и кивнул. — Ну, хорошо, мы просто выполняли свой долг. Но теперь, — он ткнул пальцем в направлении Росса, — похоже, произошло такое, на что уже не удастся навести глянец. Такое, чего мы абсолютно не намерены терпеть. И вы, мистер Росс, должны понять, что я не собираюсь приказывать своим сотрудникам тормозить следствие, исходя из соображений того, что вы именуете высшей политикой.
Пербрайт, который все это время внимательно рассматривал ногти и про себя изумлялся длине и ядовитости речи своего начальника, поднял глаза и безо всякого выражения посмотрел на Росса. Первым, однако, заговорил Памфри.
— Мне кажется, мистер Чабб, вы не вполне отдаете себе отчет в том, что здесь затронуты интересы безопасности. — Последнее слово этой фразы, произнесенной с вибрирующей сдержанностью, выпрыгнуло вперед, как гончая, оборвавшая поводок.
Росс, по-прежнему дружелюбный и деловитый, окинул присутствующих быстрым председательским взглядом; для главного констебля он приберег улыбку с обещанием уступок.
— Нет, — сказал он, — это совсем не так. Мистер Чабб прекрасно понимает, что это дело имеет свои деликатные стороны; но преступление есть преступление, и он совершенно прав в том, что рассматривает его в первую очередь с точки зрения отличного полицейского, каков он, без сомнения, и есть. Вне всякого сомнения, расследование должно вестись так, как он сочтет наилучшим. Мы с майором Памфри просим только, чтобы нам разрешили помогать следствию теми специальными знаниями, которыми мы обладаем.
Как колокольный звон возвещает о заключении мирного договора, так дребезжание телефона на столе Чабба отвлекло всех от кровожадных мыслей. Главный констебль кивком головы попросил Пербрайта снять трубку.
Инспектор поговорил, положил трубку, засунул руку под пиджак, легонько почесался и объявил:
— Ну, машину-то мы обнаружили. В настоящий момент она находится во дворе отеля «Нептун» в Броклстоне. Вероятно, мне лучше всего сразу же туда и отправиться. Как вы полагаете, сэр?
Двенадцатимильная поездка в Броклстон привела Пербрайта на главную улицу этого городка к пяти часам, когда она походила на расставленные рядком аквариумы.
Из-за стеклянных витрин двадцати трех кафе и закусочных на него озадаченно и враждебно смотрели курортники, ожидающие свою рыбу с картофельной соломкой, пироги с картофельной соломкой, говядину с картофельной соломкой, яйца с картофельной соломкой, колбаски с картофельной соломкой — по сути, все мыслимые сочетания, кроме картофельной соломки с картофельной соломкой. Все это разносили по пластиковым столикам девушки в таких тесных платьицах, что швы опасно натягивались при каждом движении.
Броклстон был местом отдыха для путешественников-однодневок. Его коренное население, числом не больше, чем в какой-нибудь деревне, занимало неровный ряд деревянных бунгало с подветренной стороны дюн или квартиры над теми немногими магазинчиками, которые не были связаны с промышленным производством картофельной соломки. Гостиниц в городе не было, поскольку эфемерные удовольствия, предлагаемые Броклстоном, не оправдывали длительного в нем пребывания. Дюны, будучи, правда, вполне подходящим местом для беспорядочного блуда «с песочком», в сущности, служили единственной цели: милосердно скрывать от взоров приезжих грязный пляж, на котором торчали остовы противотанковых надолбов. Море большую часть времени находилось на расстоянии одного дневного перехода.
И все-таки именно из-за моря, отчетливо различимого в виде сверкающей серебристой полосы по ту сторону парящей, изрезанной ручьями пустыни и, следовательно, оставшегося объектом более или менее регулярного паломничества — именно из-за моря не прекращалось движение по флаксборской дороге, весь сезон были переполнены двадцать три кафе и два паба, а местный совет, отчаянно сражаясь за каждый фартинг, вынужден был построить общественные удобства, чьи по необходимости вместительные залы снискали у местных завсегдатаев звучное прозвище «Тадж Махал».
Отель «Нептун» олицетворял собой совершенно иной стиль.
Он был построен всего пять лет назад мелким строительным подрядчиком из Флаксборо, который случайно оказался родственником председателя строительного комитета и получил на руки контракт на строительство пяти эркерных кроличьих клеток, в результате чего председатель оказался свояком миллионера. Теперь «Нептун» приносил такой же доход, как любые три отеля во Флаксборо, вместе взятые.
Возможно, было что-то слегка викторианское в склонности фраксборцев превращать новинку в моду, а моду в устойчивую привычку, но создатель «Нептуна» не видел никакого смысла в высокомерном отношении к любой человеческой слабости, на которой он мог бы заработать. Он знал своих сограждан, викторианцев и невикторианцев, и его интересовало только то, на что они, по его выражению, «клюнут».
— Знаешь, Лиз, — сказал он как-то поздно вечером своей домохозяйке, — занятный народ живет у нас во Флаксборо: все как один пройдохи, но с причудами. Желая поразвлечься, они едут из города к черту на кулички, чтобы их не накрыли, но, приехав на место, им непременно надо видеть вокруг все те же знакомые физиономии. Даже когда время от времени они хотят потискать соседских женушек, черт меня возьми, если они находят в этом хоть малейшее удовольствие, когда, спускаясь со ступенек крыльца, не могут сказать «как поживаете» их мужьям. Они притворяются необщительными по натуре, но знаешь, Лиз, это всего лишь поза. Что им нужно, по-моему, так это место, недалеко отсюда и рядом с дорогой, где они смогут пообщаться, не выставляя это напоказ. Послушай, девочка, дак-ка мне на минуту карту… она вон там, на столике… да-да, рядом с твоей подушкой…
Так родился «Нептун».
Его родитель непосредственно возведением здания не занимался, доверив эту работу компетентной строительной фирме: в свое время он постоянно перехватывал в муниципалитете все ее контракты на жилищное строительство, сговариваясь с администрацией за более низкую цену. Он чувствовал, что должен хоть частично компенсировать убытки бывших конкурентов, и не оставил их своим высоким покровительством.
Отель представлял собой импозантное здание высотой в четыре этажа со стеклянной башней в углу. В ней помещался огромный робот, весь расцвеченный неоновыми трубками, — механический служка, который через регулярные интервалы поднимал неоновую же пивную кружку, обращаясь с бодрым «ваше здоровье» к окрестным гектарам безжизненного моря и болот. Те люди, которые считали это сооружение просто-напросто вульгарным, все равно не стали бы останавливаться в отеле и потому в расчет не принимались; а те, кто нетерпеливо выглядывал из машин, ожидая, когда же на фоне неба появятся очертания башни, считали ее чудом человеческого гения, что отмечает печатью таланта всех людей, включая, естественно, и их самих.
В час, когда Пербрайт въезжал на огромную бетонную площадку перед «Нептуном» (ту, что он несколько раз назвал «двором», вослед всем известному презрению главного констебля к выходкам распоясавшихся нуворишей), заключенный в башне автомат не работал. Тем не менее Пербрайт смог оценить другие столь же впечатляющие особенности здания: нежно-розовый фасад, усыпанный черными звездочками, матерчатые теневые навесы в нарядную полоску, скульптуры голеньких нимф, играющих в чехарду перед парадным входом, сам парадный вход — короткий, но широкий портик, обрамляющий две огромные вогнутые плиты толстого стекла, снабженные мощным пружинным механизмом, чтобы гостеприимно реагировать на самую робкую попытку новичка приобщиться к жизни высшего общества.
