Часы смерти [Литрес] - Джон Диксон Карр
Я обратился к вам, и вы сказали, что донесение не могло быть подделано, так как Эймс лично доставил его в Скотленд-Ярд. Тогда я спросил вас, был ли он выше того, чтобы слегка подтасовать факты, если считал, что это послужит делу справедливости? И вы согласились, что не был.
– Но, – спросил Мельсон, – с какой стати ему подтасовывать факты в донесении собственному начальству?
– Вы поймете, когда я расскажу, что произошло. Боскомб осознает, что теперь у него есть идеальный план и для фиктивного убийства, и для убийства настоящего. Для фиктивного убийства – потому что несколько месяцев назад, исключительно из удовольствия помучить Стенли, он уже намекал тому на туманный план убийства ради развлечения, который, вероятно, и не собирался разрабатывать дальше. (Вы обратили внимание, что Хастингс лишь однажды слышал упоминание о нем?) И для настоящего убийства – потому что сцена подготовлена для устранения Эймса таким образом, чтобы Элеонора отправилась на виселицу.
Итак, мы имеем Эймса в его наряде. Он уже в пабе, следит за всеми, потому что не получил от «Стенли» конкретного имени, и ждет, когда Стенли появится лично. Вместо этого к нему подходит… Боскомб. Он говорит Эймсу: «Я знаю, кто вы. Я друг Стенли, и он прислал меня сюда». Эймс, естественно, спрашивает: «При чем здесь вы? Почему Стенли сам не пришел?» Боскомб отвечает: «Вы глупец, некоторые из них уже догадались, что вы полицейский. Если кто-нибудь увидит Стенли в компании с вами или услышит от кого-то о вашей встрече, вам уже ничего не удастся скрыть. Я тот человек, про которого Стенли писал, что он видел у этой женщины украденные предметы». Далее он скармливает Эймсу свою байку в том виде, в каком мы читаем ее в его донесении, – за одним исключением. «Я проведу вас в дом, – говорит Боскомб, – на этот счет не беспокойтесь. Но в случае если мы не найдем доказательств и у меня возникнут неприятности из-за того, что я вам сообщил, вам придется прикрыть меня. Чтобы я не дал повода для обвинения в клевете, вы должны доложить своему начальству, что человек, предоставивший вам эти сведения, не был тем человеком – мною, Кальвином Боскомбом, – который помог вам проникнуть в дом. Если мы обнаружим доказательства, я, безусловно, признаю, что был и тем и другим. В общем, у меня должно быть алиби, написанное черным по белому… или я отказываюсь помогать вам совсем. Это ваше самое крупное дело, оно означает повышение по службе, деньги и все остальное, если вы его распутаете. То, что я прошу, – простая формальность, но я на ней настаиваю».
Ну что мог Эймс поделать? Он абсолютно ничего не терял, если соглашался, и лишался надежды на успех, если отказывался. Слабое оправдание, конечно, но он поверил… и был убит.
Итак, они договорились, что в четверг ночью – четверг был выбран Боскомбом с его обычной предусмотрительностью, потому что в отсутствие миссис Горсон дом запрут рано и в цоколе не будет слуг, которые могли бы заметить подозрительного гостя, – так вот, в четверг ночью Эймс должен был прокрасться в темноте в комнату Боскомба и встретиться со Стенли. Последний удостоверяющий эту историю штрих был бы нанесен, когда Эймс, в том случае, если он, по обыкновению, станет следить за домом, увидел бы чуть раньше вечером, как Стенли входит в дом; и ему крепко вбили в его не очень сообразительную голову, что он ни при каких обстоятельствах не должен подходить к Стенли. Что ж, живым до комнаты Боскомба Эймс все равно не должен был добраться.
Тем временем Боскомб подготавливал улики против Элеоноры. Купленных браслета и серёг и даже часов-черепа было недостаточно. Он должен использовать перчатки, которые могли бы принадлежать ей… но что еще, что прямо указало бы на Элеонору? И здесь его осенило. Узнав о затруднениях Полла, он придумал лучшее, на что был способен, – стрелки часов.
– Минуточку, – вставил Мельсон. – Тут что-то не сходится, не правда ли? Откуда Боскомб узнал об этом? Когда Полл беседовал с Элеонорой – и внизу на пороге, и в такси, – Боскомб никак не мог их подслушать! Как же он узнал?
– Он хорошо изучил характер Полла. Сегодня вечером у меня состоялась краткая беседа с юным Кристофером. Полл действовал в точности так, как мы могли бы себе представить. Вы, наверное, обратили внимание, что единственным человеком в доме, к которому Боскомб относился с полупрезрительной терпимостью, был Полл? Полл забавлял его, и он мог тешить свое тщеславие, сравнивая себя с ним. Более того, самому Поллу Боскомб, скорее, нравился. Полл хотел занять денег – очевидным кандидатом в кредиторы являлся Боскомб, который денег не считал. Но Полл не осмеливался обратиться к нему лично…
– Понял! – мягко проговорил Хэдли. – В качестве последнего средства, когда он уходил из дома в то утро в среду, ему вдруг пришло в голову, что было бы гораздо проще написать Боскомбу о том, чего он не набрался духа попросить у него лично…
– Именно. И Боскомб встретился с ним, уладил все проблемы и быстренько убрал с дороги, крепко заткнув ему рот наличными. Он и был тем человеком, которому Полл написал записку. Полл готов был с ним встретиться после того, как Боскомб узнает о его затруднениях, ведь в этом случае ему не пришлось бы, краснея, рассказывать всю историю своему соседу с глазу на глаз. Полагаю, такое можно наблюдать довольно часто.
Итак, мы переходим к последнему акту. Поздно вечером в четверг Боскомб и Стенли сидят в комнате первого и поджидают жертву. Рядом с Боскомбом тут и там разложены доказательства фиктивного убийства – доказательства, которые ему не нужны. В спальне лежат доказательства, которые ему нужны.
В среду вечером он похитил стрелки часов, надев перчатки, похожие на те, что носит Элеонора. Дружище, неужели все это время вы не осознавали, не видели стоящим в силах и славе того ослепительно очевидного факта, что Боскомб – единственный мужчина в доме, которому эти перчатки могли быть впору? Раз десять вы видели его изящные маленькие руки, которым и не нужно было влезать в перчатки до конца – только чтобы краска не попала на них, когда он откручивал стрелки. Одна из этих перчаток вместе с короткой часовой стрелкой и другими «вещественными доказательствами» была спрятана
