Часы смерти [Литрес] - Джон Диксон Карр
– Ну? – спросил он. Его покрасневшие глаза следили за доктором Феллом, который неторопливо разглядывал комнату. – Да, я полагаю, место достаточно удобное – для убийства. Оно говорит вам о чем-нибудь?
Мельсону оно пока что ни о чем не говорило. Комната была большая, с высоким потолком. Потолок немного спускался к задней стене, и в нем было проделано окно. Это окно почти целиком, за исключением двух створок, оставленных для проветривания, закрывали шторки из темной бархатной ткани, двигавшиеся вдоль двух натянутых тросиков. Два окна в задней стене тоже были зашторены. Слева от них находилась дверь, которая, очевидно, вела в спальню. Все остальное место вдоль стены занимали книжные полки, поднимавшиеся от пола до уровня плеча. Над ними в беспорядке висела серия картин, в которых Мельсон с удивлением узнал прекрасно выполненные копии «Карьеры проститутки» Хогарта. Все, что лежало не на месте, сразу бросалось в глаза в этой опрятной комнате – иначе впоследствии некоторые вещи могли бы остаться незамеченными. Настольная лампа расположилась точно в центре круглого стола, стоявшего посередине. На одном его краю стояли песочные часы, на другом – старинная бронзовая шкатулка; в ее филигранный узор вплетались необычные, зеленоватого цвета кресты. Слева от стола находилось большое кресло, похожее скорее на трон, с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Это сооружение стояло напротив кресла, в которое сел Стенли. Хотя в комнате пахло табаком, Мельсон обратил внимание на то интересное обстоятельство, что все пепельницы были вычищены; и ни одного бокала не было видно на столе, хотя на буфете стояли и бокалы, и бутылки.
«Черт возьми, – подумал Мельсон, – все в этой комнате как-то не так, или я просто превращаюсь в дурака, которому досаждает его слишком богатое воображение». Из спальни доносился голос Пирса, очевидно говорившего с кем-то по телефону. Мельсон обернулся. На глаза опять попались эти странные крестики, зеленеющие на бесцветной бронзе шкатулки. У самой стены, слева от двери, через которую они вошли, закругляясь по бокам так, чтобы образовалось как бы отдельное помещение, стояла огромных размеров ширма с панно из тисненой испанской кожи. Эти панно были заключены в литые бронзовые рамы: черные, с нарисованными на них золотыми всполохами пламени чередовались с желтыми в красных или шафрановых крестах.
Смутное воспоминание шевельнулось в мозгу Мельсона: откуда-то всплыло слово «sanbenito». Так, что же это такое – sanbenito? Тем более что эта ширма, кажется, заинтересовала доктора Фелла. Часы мерно отсчитывали секунды; молчание становилось гнетущим, а доктор Фелл все смотрел на ширму совиным взором. Они слышали его астматическое, с присвистом, дыхание. Потом непонятно откуда взявшийся сквозняк захлопал оконной шторой. Доктор тяжело прошел вперед, ткнул в ширму тростью и повернул голову…
– Извините, сэр, – сказал Боскомб каким-то пронзительным голосом и сделал шаг ему навстречу, словно для того, чтобы разрядить обстановку, – но у вас, без сомнения, есть более важные дела, чем…
– Чем? – переспросил доктор Фелл, наморщив лоб.
– Мои кулинарные приспособления. Это газовая горелка, на которой я иногда готовлю себе завтрак. Боюсь, не самое приятное для глаз…
– Хм, да. Послушайте, мистер Боскомб, а вы, оказывается, чертовски неаккуратны. Вы опрокинули банку с кофе и разлили молоко по всему полу. – Он повернулся и широко махнул рукой. Боскомб, всполошившись, непроизвольно дернулся вперед, чтобы немедленно привести все в порядок. – Нет-нет, пожалуйста, не теперь. Я думаю, мы поймем друг друга, если я скажу, что сейчас не время плакать по убежавшему молоку? А?
– Я не вполне уверен, что понимаю вас.
– И вот здесь на ковре мел, – пророкотал доктор Фелл, указав вдруг в направлении похожего на трон кресла. – Откуда на ковре взяться этим меткам? Джентльмены, я встревожен: это уже совершенно лишено всякого смысла.
Боскомб, словно опасаясь, что доктор Фелл займет его любимое кресло, сел в него сам. Он сложил свои тонкие руки на груди и с сардонической улыбкой наблюдал за доктором.
– Кем бы вы ни были, сэр, и какова бы ни была ваша официальная должность, я терпеливо ждал, чтобы ответить на ваши вопросы. Признаюсь, я настроился на… мм… допрос с пристрастием. Наш же разговор получается приятным и неофициальным. Я не могу понять, почему вдруг то обстоятельство, что я пролил кувшин молока, кажется вам лишенным смысла. Или даже то, что на полу оказался случайный кусочек раскрошившегося мела. Вы видите вон тот плоский предмет под диваном? Это складной бильярдный стол… Не хотелось бы торопить вас, сэр, но не скажете ли вы мне, что вы хотите знать?
– Извините, сэр, – раздался голос с порога спальни. Пирс, стараясь скрыть волнение под внешним спокойствием, отдал честь доктору Феллу. – Думается мне, есть к ним кое-какие вопросы, если вы не сочтете, что я вмешиваюсь не вовремя, сэр.
Боскомб выпрямился в кресле.
– Я прошел сюда, чтобы позвонить, – скороговоркой продолжал Пирс, расправляя плечи, словно готовился к выходу на футбольное поле (на другом конце которого его ждали сержантские нашивки), – до того, как этот джентльмен пришел за накидкой. Он снял ее вот с этого дивана, сэр. На диване лежали какие-то вещи. Он засунул их вниз. За диван. Вот так.
Боскомб вскочил на ноги, но Пирс, оттеснив его плечом, прошел мимо, подошел к дивану и пошарил рукой за спинкой. Он извлек оттуда пару изношенных туфель с оторванными носами, стоптанными отваливающимися подошвами и заляпанные грязью, еще не успевшей застыть. В один ботинок были засунуты грязные нитяные перчатки.
– Я полагал, вас следует поставить в известность, сэр, – настойчиво проговорил Пирс, потрясая ботинками. – Эти перчатки, сэр, – они порваны на костяшках, и в них застряли мелкие осколки стекла. Очень хорошо! А теперь это окно… – Он подошел к окну, где сквозняк раскачивал штору. – Поначалу я заглянул сюда, потому что… э-э… видите ли, сэр, я подумал, что за занавеской может прятаться кто-нибудь. Прятаться там никто не прятался, но я заметил под ней осколки стекла. Тогда я приподнял ее, вот так…
Окно было прикрыто неплотно. Стекло одной из створок, как раз под шпингалетом, было выбито. И даже с середины комнаты они могли различить на белом подоконнике грязные следы, там, где их оставила соскользнувшая нога.
