Дороти Девис - Тень предателя
— Кто пригласил этих друзей?
— Видимо, Боб. Это сотрудники лаборатории.
— Все, кто здесь был?
— Все, я полагаю… кроме Эрика.
Маркс ждал, что она скажет дальше.
— Его, должно быть, пригласила Луиза. Он друг их семьи. Но учился в школе вместе с Питером, однако Эрик Мазер не ученый.
Маркс пытался понять значение этого разъяснения. Так по кусочкам он получал информацию о Мазере. Возможно, потому, что, как сказала жена Бредли, он не ученый. Как-то надо было объяснить его присутствие.
Теперь молчала Джанет, ожидая вопросов.
— У доктора Бредли, когда он вечером вышел из дома, была с собой крупная сумма денег? — Он переменил тему опроса, чтобы посмотреть, как она воспримет передышку. Но в Джанет ничего не изменилось.
— Думаю, у него были какие-то деньги, возможно, даже немалые, — ответила она. — Он не любил пользоваться чеками.
— А когда вы впервые узнали о фильме, привезенном вашим мужем?
— Я о нем узнала еще из «Таймс», а когда муж вернулся, то, едва войдя в дом, сказал мне о пленке. Она была как бы частью программы обмена, которым Питер так гордился и дорожил. Он предполагал, что вначале американцам придется долго вкладывать деньги в эту программу и больше, чем остальным странам. В работах Питера нет ничего секретного, понимаете?
Маркс кивнул.
— Но я недостаточно осведомлена, чтобы рассказывать вам об этом. Боб Стейнберг больше сможет сказать вам… или Анна…
— Нет, пожалуйста, говорите. Я хочу знать, как отнесся ваш муж к тому материалу, который получил.
— Насколько я понимаю, русские, связанные с этим экспериментом, искали что-то в этой области. А потом кому-то в голову пришла мысль, что в фильме русских может быть что-то такое, что дополнит работы Питера. Шведские физики ведь тоже этим занимаются, и еще кто-то в Калифорнии. Все они тоже получили от русских этот фильм. Русские его умело распропагандировали.
— Когда, миссис Бредли, было решено посмотреть фильм? Прямо сегодня вечером?
— О, я точно не знаю, — сказала Джанет после короткого раздумья. — Я узнала об этом после ужина, когда Анна и студенты мыли посуду в кухне. Они всегда это делают, а я убирала ее в буфет. В это время Питер и спросил меня, не возражаю ли я, если он на часок сходит в лабораторию. Он обычно не спрашивает мена, если хочет уйти, но сегодня он только что приехал… — Она снова попыталась извинить мужа, словно опасалась, что Маркс заподозрит, что между супругами Бредли не все было ладно. — Я хочу сказать, что мы давно женаты, и я научилась угадывать моменты, когда им овладевает идея, и он готов тут же осуществить ее или же выбросить вон из головы.
— Любой, кто знал его, тоже угадывал эти моменты, не так ли? — Когда Джанет утвердительно кивнула, Маркс продолжил:
— Вы должны помочь мне представить все с указанием времени, составить как бы расписание всех действий и событий, и еще скажите, каким маршрутом обычно ходил ваш муж? Как я понял, он ходил пешком в университет?
— Да, независимо от погоды. После звонка Боба Стейнберга сегодня вечером я вспомнила, что Питер мог зайти в церковь Святого Джона. Он часто это делал. Но он заходил не молиться. Просто ему нравилась темнота готического храма. А Афины слишком солнечный яркий город. Я даже не знаю, видел ли он что-нибудь там… — Чувствовалось, что Джанет была на грани срыва. — Он хотел, чтобы я поехала с ним в Грецию.
— Почему же вы не поехали?
— Мне показалось, что это так дорого стоит, и на такой короткий срок, даже меньше чем неделя. К тому же мне нужно было остаться здесь. Во всяком случае, я так думала… Мой альбом казался мне таким важным в этот момент.
— «Дитя и город»?
Джанет кивнула.
— У вас есть дети, миссис Бредли?
— У нас был сын. Он умер.
— Простите, что я спросил.
Плечи Джанет поникли, она закрыла руками лицо. — О, Господи! Как могло это случиться? Как вынести это?
Маркс посмотрел на Перерро. Тот с карандашом и блокнотом в руках застыл как автомат. Захрипели часы, и как только Маркс снова заговорил, они пробили двенадцать.
— Кто, кроме присутствовавших, мог знать, что доктор Бредли покинет дом в девять пятнадцать?
— Думаю, что никто больше об этом не знал, — ответила Джанет.
— Никто другой не мог открыть лабораторию?
— У большинства сотрудников есть свои ключи.
— Когда все ушли, мисс Руссо по дороге заехала домой, — сказал Маркс. — Ваш муж не говорил вам, что собирается зайти за ней?
— Нет. Он только велел мне ждать его и сказал, что долго не задержится.
Маркс затем расспросил Джанет также о том, чем занимался ее муж до прихода гостей. Он сделал один-единственный звонок до телефону профессору Бауэру, ректору физического факультета.
Через несколько минут снизу позвонили в дверь. Анна, высунув голову из кухни, спросила:
— Мне открыть дверь? Это, наверное, Стейнберги.
Джанет застонала и отвернулась.
— Как бы мне хотелось остаться одной… Куда они увезли Питера?
— Мы дадим вам знать, — сказал Маркс. — Должно быть вскрытие. — Анна пошла открывать дверь. — Миссис Бредли, что могло побудить вашего мужа навестить Анну Руссо в ее квартире?
— Только сообщение о том, что она больна или пострадала. Иной причины я не вижу.
— Вы в этом абсолютно уверены?
— Уверена. Питер в этом отношении был человеком строгих правил.
— Ну пока все, миссис Бредли, — сказал Маркс. — Я хочу поговорить со Стейнбергами, если это можно в вашей кухне?
Джанет уже пришла в себя. Она сидела прямо, сжав на коленях руки, и была похожа на послушного ребенка. Маркс вспомнил совсем молодое лицо ее мужа, видимо, смерть сделала его, как ни странно, еще более молодым. Он вспомнил слова цветного полицейского: «Он похож на проповедника, хороший был человек».
Маркс и Перерро ждали в кухне, пока супруги Стейнберг разговаривали с Джанет. Перерро заглянул в темную комнату, дверь которой была открыта.
Черт побери, вот как можно преобразить кладовку.
Маркс тоже заглянул в нее. На полке за дверью с хорошо видными этикетками «яд» стояли бутылки с ацетоном.
— Вызывают желание выпить, не так ли? — невольно сострил Маркс.
Вскоре в кухне появились супруги Стейнберги и добросовестно и подробно попытались объяснить полицейским, чем занимались Бредли и его группа. Стейнберг, крепкого сложения мужчина, был, как заключил Маркс, резервуаром энергии. Очки с толстыми стеклами он носил, видимо, так долго, что только его жена узнавала его без них. По мнению Маркса, он был последним, кого он мог бы заподозрить в физическом насилии. Начав говорить о физике, Боб Стейнберг забывал обо всем на свете, даже о смерти человека, разделявшего это увлечение наукой. Маркс, чье внимание раздваивалось, не был в состоянии понять какую-то концепцию, которая, по мнению Боба, была чрезвычайно проста. Глянув в блокнот Перерро, он с удивлением увидел против фамилии Стейнберг три точки и восклицательный знак. Это была вся запись того, о чем продолжал говорить Стейнберг. И хотя Маркс так и не разобрался в квантовых частицах, он все же получше узнал о своем помощнике Перерро.
— Я могу дать вам почитать книгу, если вы как-нибудь заглянете к нам в лабораторию, — пообещал Стейнберг.
— Спасибо, — со всей серьезностью принял приглашение Маркс. — Мне будет интересно. А теперь расскажите, что произошло сегодня вечером в лаборатории.
— Ничего не произошло, черт побери! Мы приехали туда — я и три студента-выпускника. В девять двадцать мы отметились в журнале, десять минут размещались, а потом сидели и ждали.
— Когда к вам присоединилась мисс Руссо?
— Возможно, без двадцати десять. Это внесено в журнал. Когда в половине одиннадцатого Бредли не появился, я вышел на улицу и позвонил Джанет из автомата.
Маркс спросил его о забытых очках мисс Руссо. Стейнберг в сущности повторил то, что рассказывала сама Анна.
— Она всегда носит очки?
— На работе да. Вот поэтому она их часто забывает. — Это не имело прямого отношения к делу, но Маркс был удовлетворен тем, что действительно нет ничего удивительного в том, что девушка заехала домой за забытыми очками.
— А какая тут связь? — поинтересовался Стейнберг. Маркс понял, что тот не знает, где нашли Бредли.
— Нападение на мистера Бредли было совершено в вестибюле дома, где проживает мисс Руссо, или же рядом с домом.
Глаза у Стейнберга за толстыми стеклами очков часто заморгали.
— Как он туда попал?
— В настоящий момент это самый трудный для нас вопрос. Как и зачем?
Стейнберг сокрушенно покачал головой.
— Непонятно. Зачем ему было идти туда?
— Вам не приходит в голову какая-нибудь причина? — настаивал Маркс, чувствуя мелодраматические, как у старика Фицджеральда, нотки в собственном голосе.