Агата Кристи - Рождественское убийство
Он замолчал и долго смотрел на пылающее чрево камина.
— Заботиться о семье… — внезапно повторил он свистящим шепотом и злобно рассмеялся. — Господи, что это за семья! Да стоит только посмотреть на них… Ни у одного из них нет сыновей, чтобы продолжить дело! Чьи они дети, черт побери! Неужели у них нет ни капли моей крови в жилах? Разве это мужчины! Альфред, например… Господи, до чего же мне надоел Альфред! Смотрит на меня своими преданными глазами. Готов сделать все, что бы я от него ни потребовал. Боже, что за дурак! Теперь Лидия, его жена. Лидия мне нравится. В ней есть сила духа. Я ей, правда, не нравлюсь. Нет, совсем не нравлюсь, но она мирится со мной ради этого простофили Альфреда. — Он посмотрел на девушку у огня. — Запомни, Пилар, в мире нет ничего скучнее преданности.
Пилар улыбнулась. Симеон продолжал, согретый присутствием юности.
— Джордж! Кто такой Джордж? Тупица! Индюк надутый! Напыщенный, безмозглый и бесхарактерный пустозвон — и к тому же ему всегда не хватает денег! Дэвид? Дэвид всегда был дураком… дураком и мечтателем. Маменькиным сынком — вот кем он был. Единственный разумный поступок в его жизни — это женитьба на спокойной солидной женщине из хорошей семьи. — Он резко стукнул кулаком по ручке кресла.
— Гарри — лучший из всех! Бедняга Гарри, блудный сын. Но, слава богу, он жив!
— Да, он мил, — согласилась Пилар. — Он так здорово хохочет — так громко и еще голову при этом запрокидывает. Да, он мне очень нравится.
Старик покосился на нее.
— Он тебе нравится, Пилар? Гарри всегда нравился девушкам. В этом он похож на меня. — Он хрипло засмеялся. — У меня была интересная жизнь, очень интересная жизнь. Много чего было.
— У нас, в Испании, — заметила Пилар, — есть пословица: «Делай что хочешь, но не забывай платить за это».
Симеон в восторге хлопнул ладонью по подлокотнику кресла.
— Это хорошо. Это здорово. Делай что хочешь… Я гак и поступал всю мою жизнь — делал что хотел…
— А вы платили за это? — спросила Пилар высоким отчетливым голосом.
Симеон резко оборвал смех, выпрямился и посмотрел на нее.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, вы платили за это, дедушка?
— Не знаю… — медленно пробормотал Симеон.
Затем, ударив кулаком по креслу, он заорал с внезапной яростью:
— Что ты хочешь этим сказать? Что ты хочешь этим сказать, девчонка?
— Я просто… спросила.
Рука Пилар, державшая веер, замерла. Ее глаза потемнели, и в них появилась какая-то таинственность. Она вдруг задумалась, вспомнив о своей прежней жизни.
— Ты, дьявольское отродье, — задыхаясь, произнес Симеон.
— Ну, дедушка, я же вам нравлюсь, — сказала кротко Пилар. — Вам нравится, что я сижу здесь с вами.
— Да, мне это нравится, — согласился Симеон, понемногу успокаиваясь. — Я давненько не видел ничего столь юного и прекрасного… Мне это нравится, согревает мне душу… И ты — моя собственная плоть и кровь… Дженнифер — молодец, она оказалась, в конечном счете, лучшей из всех!
Пилар улыбнулась.
— Помни, тебе меня не обмануть, — строго заявил Симеон. — Думаешь, я не знаю, почему ты здесь сидишь так терпеливо и слушаешь мои старые бредни? Деньги — это все из-за денег… Или, может, ты скажешь, что любишь своего старого деда?
— Нет, я не люблю вас, — просто произнесла Пилар, — но вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь. Вы должны этому верить, потому что это правда. Я верю, что вы грешили, но мне это тоже нравится. Вы гораздо более реальны, чем все другие в этом доме. И вы очень интересно рассказываете. Вы много путешествовали и вели жизнь, полную приключений. Будь я мужчиной, я бы тоже так жила.
Симеон кивнул головой.
— Да, я верю этому… В нас есть немного цыганской крови, об этом всегда говорили. Это практически не проявилось в моих детях, за исключением Гарри, но я замечаю это и в тебе. Я могу быть очень терпеливым, если это необходимо. Однажды я целых пятнадцать лет ждал, чтобы расквитаться с одним негодяем, который меня оскорбил. Вот тебе еще одна черта всех Ли — они ничего не забывают! Они мстят за зло, им причиненное, даже если им приходится ждать долгие годы, прежде чем сделать это! Я ждал пятнадцать лет, пока не увидел своего шанса — и тогда я ударил! Я разорил его. Обчистил его до нитки.
Он довольно засмеялся.
— Это было в Южной Африке?
— Да. Это огромная страна.
— Вы давно оттуда уехали?
— В последний раз я был там лет через пять после женитьбы. Да, это было в последний раз.
— А до этого? Вы прожили там много лет?
— Да.
— Расскажите мне об этом.
Он с охотой принялся рассказывать. Пилар слушала, прикрыв лицо веером.
— Подожди-ка, — сказал вдруг Симеон. — Я кое-что тебе покажу.
Он осторожно поднялся на ноги. Затем, помогая себе тростью, он медленно заковылял по комнате. Открыв сейф и повернувшись к Пилар, он поманил ее рукой.
— Поди-ка сюда и взгляни на них. Возьми, потрогай, пропусти их сквозь пальцы.
Он взглянул на ее удивленное лицо и захихикал.
— Знаешь, что это? Алмазы, дитя мое, алмазы.
Пилар широко раскрыла глаза.
— Но ведь это обыкновенные камешки.
Симеон засмеялся.
— Это необработанные алмазы. Такими их находят в земле.
— А если их обработать, — недоверчиво спросила Пилар, — они будут выглядеть, как настоящие бриллианты?
— Конечно.
— Они будут сверкать и искриться?
— Сверкать и искриться.
— О-о-о, — протянула Пилар совсем по-детски, — я не могу в это поверить.
— Это истинная правда. — Симеон был в восторге.
— А они дорогие?
— Довольно дорогие. Сейчас, когда они неочищены, трудно сказать, сколько они стоят, но в общем, эта маленькая кучка стоит несколько тысяч фунтов.
— Несколько — тысяч — фунтов, — раздельно повторила Пилар.
— Скажем, девять или десять тысяч фунтов. Это довольно крупные камни.
— Но почему же вы тогда не продаете их?
— Потому что мне нравится хранить их у себя.
— Но как же деньги?
— Я не нуждаюсь в них.
— О… понимаю, — несмотря на свои слова, Пилар была поражена. — Но почему вы так и не обработали их?
— Потому что они нравятся мне именно такими, какие они есть.
Он внезапно помрачнел. Отвернувшись, он забормотал про себя:
— Мне нравится прикасаться к ним, чувствовать, как они струятся между пальцами… Они напоминают мне о днях моей юности. Прошлое возвращается ко мне — жаркое солнце, запах вельда, старина Эб, вечеринки…
Раздался тихий стук в дверь.
— Положи их обратно в сейф, — быстро потребовал Симеон, — захлопни его.
Когда это было исполнено, он громко сказал:
— Войдите.
Бесшумно и почтительно вошел Хорбери.
— Чай готов, сэр.
III
— Вот ты где, Дэвид, — сказала Хильда. — Я тебя везде ищу. Уйдем из этой комнаты, здесь холодно.
Дэвид ответил не сразу. Он стоял, молча глядя на кресло, низкое кресло с выгоревшей сатиновой обивкой. Он отрывисто произнес:
— Это ее кресло… здесь она любила сидеть… это то самое кресло… то самое. Только выгоревшее, конечно.
Хильда немного нахмурилась.
— Понимаю. Пойдем отсюда, Дэвид. Здесь ужасно холодно.
Дэвид не замечал ничего. Окидывая комнату блуждающим взглядом, он бормотал:
— Она почти все время проводила в этой комнате. Я помню, как сидел на стуле, а она читала мне «Джека — победителя великанов» — так называлась книга… «Джек — победитель великанов». Мне было тогда лет шесть…
Хильда взяла его под руку.
— Пойдем обратно в гостиную, дорогой. В этой комнате не топлено.
Он послушно повернулся; она почувствовала, как он весь дрожит.
— Все то же самое, — бормотал он. — Ничего не изменилось. Как будто и не было стольких лет.
Хильда была обеспокоена. Она громко воскликнула притворно бодрым голосом:
— Интересно, а где все другие? Наверное, уже пора пить чай.
Выйдя в холл, Дэвид, однако, не направился в гостиную, а открыл другую дверь.
— Здесь стояло пианино… да, оно здесь! Интересно, настроено ли?
Он сел, поднял крышку и пробежал пальцами по клавиатуре.
— Оно явно настроено.
Он начал играть.
Спокойная чарующая музыка струилась из-под его пальцев.
— Что это? — спросила Хильда. — Что-то очень знакомое, но я не могу вспомнить.
— Это «Песня без слов» Мендельсона. Она часто ее играла.
— Сыграй, пожалуйста, Моцарта, — попросила Хильда.
Дэвид покачал головой и продолжал играть Мендельсона.
Затем он внезапно в резком аккорде бросил все пальцы на клавиатуру и поднялся. Его била крупная дрожь. Хильда подошла к нему.
— Дэвид, что с тобой?
— Ничего… — прошептал он. — Ничего…
IV
