Агата Кристи - Рождественское убийство
Он положил трубку, затем оглядел рассевшихся вокруг родственников.
— Вы какие-то все мрачные сегодня, — хихикнув, произнес он. — Что случилось?
— Ты послал за нами, отец… — начал было Альфред.
— О, прошу прощения, в этом нет ничего особенного, — поспешно перебил его Симеон. — Вы, небось, подумали, что это семейный совет? Нет, я просто немного устал сегодня и хотел попросить вас не беспокоить меня больше. Я лягу спать. Я хочу хорошенько отдохнуть и быть бодрым к Рождеству.
Он усмехнулся.
Джордж с серьезным видом пробормотал:
— Конечно, конечно…
— Прекрасный обычай — Рождество, — продолжал Симеон. — Сплачивает семьи. А что вы об этом думаете, Магдалена, дорогая моя?
От неожиданности Магдалена вздрогнула и разинула рот.
— О, о, да! — только и сумела вымолвить она.
— Погодите-ка, — сказал Симеон Ли, — вы ведь, кажется, жили с отставным морским офицером, — он сделал многозначительную паузу, — вашим отцом. Не думаю, что вы праздновали Рождество. Для этого нужна большая семья.
— Да… да… наверное, вы правы.
Симеон даже не обратил на нее внимания.
— Не хочется говорить о чем-либо неприятном в это время года, но знаешь, Джордж, боюсь, мне придется сократить немного твое содержание. Мне придется в будущем тратить на хозяйство больше, чем я рассчитывал.
Джордж побагровел.
— Но, послушай, отец, ты не можешь этого сделать!
— Вот как, не могу? — вкрадчиво произнес Симеон.
— Мне приходится много тратить. Очень много. Я не знаю, как свести концы с концами. Я и так навожу очень суровую экономию…
— А ты научи свою жену делать то же самое. Женщины это умеют. Они могут экономить даже там, где мужчины не помышляют об этом. Могут, например, шить сами себе платья. Моя жена, я помню, вечно занималась шитьем. Прекрасная была женщина, но смертельно скучная.
Дэвид резко поднялся.
— Садись, мой мальчик, — потребовал Симеон. — Еще разобьешь что-нибудь…
— Моя мать… — начал Дэвид.
— Твоя мать была безмозглым существом! И я начинаю думать, что эту ее черту унаследовали все мои дети! — Симеон внезапно встал. Красные пятна выступили у него на лице. Он злобно закричал на окружающих:
— Вы все не стоите и обломка пенни, слышите?! Меня тошнит от вас! Вы не мужчины! Вы недоноски — компания сентиментальных кретинов! Пилар стоит вас всех, вместе взятых! Черт меня побери, я уверен, что вы все не стоите и мизинца любого из моих незаконных сыновей!
— Послушай, отец, это уже слишком! — закричал Гарри.
Он вскочил с кресла и встал перед отцом с сердитым выражением на своем обычно добродушном лице.
Симеон немедленно накинулся на него:
— Все, что я говорю, относится и к тебе! Что ты делал до сих пор? Бродяжничал, да клянчил у меня деньги. Повторяю вам, вы все мне опротивели! Убирайтесь вон!!
Он рухнул в кресло, грудь его тяжело вздымалась.
Один за другим все потянулись из комнаты. Первым выскочил Гарри. Джордж вышел весь красный, с возмущенным видом. Магдалена выглядела испуганной. Дэвид был бледен и весь дрожал. Альфред шел, как во сне. Лидия проследовала за ним с высоко поднятой головой. Хильда задержалась в дверях и затем медленно вернулась назад.
Она остановилась перед стариком, и тот от неожиданности вздрогнул, открыв глаза и увидев ее. Было что-то угрожающее в этой фигуре, неподвижно застывшей перед ним.
— Что такое? — раздраженно произнес Симеон.
— В своем письме вы написали нам, — медленно произнесла Хильда, — что хотели бы собрать всю семью на Рождество и этим возродить старые традиции. Я поверила в это и убедила Дэвида приехать сюда.
— Ну, и что из того? — требовательно спросил Симеон.
— Вы действительно хотели собрать всю семью, но совсем не с той целью, о которой писали нам! Вы хотели перессорить их всех между собой, не так ли? Боже, помоги вам! Так вот как вы развлекаетесь!
Симеон хихикнул.
— У меня всегда было довольно своеобразное чувство юмора. Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-нибудь другой понимал мои шутки. Главное, что я сам ими наслаждаюсь!
Хильда молчала. Старика на мгновенье охватило смутное чувство тревоги.
— О чем вы думаете? — резко спросил он.
— Я боюсь, — был ответ.
— Боитесь? Меня?
— Нет, не вас. Я боюсь за вас!
Произнеся эти слова, подобно тому, как судья произносит приговор, она отвернулась и медленным твердым шагом вышла из комнаты…
Некоторое время Симеон сидел неподвижно, не отрывая глаз от двери.
Затем он встал и проковылял к сейфу.
— Полюбуемся теперь на мои сокровища, — пробормотал он.
III
Без четверти восемь раздался звонок в дверь.
Трессильян пошел отворить. Когда он возвратился в буфетную, то застал там Хорбери, который вынимал из буфета кофейные чашки, с любопытством их рассматривая.
— Кто это был? — поинтересовался Хорбери.
— Суперинтендант[1] Сагден из местной полиции… Смотрите, что вы делаете!
Одна чашка выпала из рук Хорбери и со звоном разбилась.
— Господи, за что же это! — горестно запричитал Трессильян. — В течение одиннадцати лет я каждый день мыл эти чашки и ни одной не разбил. А теперь вы приходите сюда, беретесь не за свое дело — и вот результат!
— Простите, мистер Трессильян, — извинился камердинер. Его лицо блестело от внезапно выступившего пота. — Я, право, не знаю, как это получилось. Как, вы сказали, зовут этого суперинтенданта?
— Мистер Сагден.
Хорбери провел языком по побелевшим губам.
— А зачем… что ему было нужно?
— Он собирает деньги на организуемый полицией приют для сирот.
— Ах, вот как! — Слуга расправил плечи. Более естественным тоном он спросил:
— Он получил что-нибудь?
— Я сообщил о нем старому мистеру Ли, и тот велел мне провести суперинтенданта наверх и поставить на стол графин с хересом.
— Сколько попрошаек в это время года, — заметил Хорбери. — Старик, надо отдать ему должное, великодушен, несмотря на все свои прочие недостатки.
— Мистер Ли, — с достоинством сказал Трессильян, — всегда был щедрым джентльменом.
Хорбери кивнул.
— Это уж точно! Ну ладно, я пошел.
— Пойдете в кино?
— Наверное. Ну, я пошел, мистер Трессильян.
Он вышел через дверь, которая вела в комнату для слуг.
Трессильян бросил взгляд на большие стенные часы и отправился в столовую, где разложил по тарелкам булочки.
Убедившись, что все в порядке, он вышел в холл и ударил в гонг.
Одновременно с последним звуком гонга в холл спустился высокий, красивый мужчина с холеными усами — суперинтендант Сагден. На нем был синий костюм, застегнутый на все пуговицы, и двигался он с чувством собственного достоинства.
— Надеюсь, — вежливо заметил полицейский дворецкому, — вечером подморозит. Зима что-то очень задерживается в этом году.
— Эта проклятая сырость сильно влияет на мой ревматизм, — отозвался Трессильян, качая головой.
Суперинтендант выразил мнение, что ревматизм — мучительный недуг, и Трессильян проводил его до двери.
Заперев дверь, старый дворецкий несколько минут стоял, потирая лоб и вздыхая. Затем вернулся в холл. Лидия в этот момент как раз входила в гостиную. Джордж Ли спускался вниз по лестнице.
Трессильян ждал наготове. Когда в гостиную вошел последний гость — Магдалена, он распахнул двери и объявил:
— Ужин подан.
Слабостью Трессильяна был его интерес к женским платьям. Расхаживая вокруг стола и разнося напитки, он всегда мысленно давал оценку умению женщин одеваться к столу.
Миссис Альфред Ли, отметил он, была сегодня в своем новом платье из черной и белой тафты, украшенной цветами. Смелый узор, даже очень смелый, — не каждая женщина решилась бы надеть такое платье, но ей оно очень идет. Платье миссис Джордж Ли было, вне всякого сомнения, приобретено в каком-нибудь Доме мод. Должно быть, стоит немало. Интересно, что сказал мистер Джордж, когда ему пришлось уплатить за него? Мистер Джордж не любит тратить деньги — и никогда не любил. Миссис Дэвид — очень милая леди, но понятия не имеет о том, как одеваться. Для ее фигуры больше всего подошел бы однотонный черный бархат. Малиновый халат с узорами свидетельствует о плохом вкусе. Мисс Пилар — ну, с ее фигурой и прической не имеет значения, что на ней надето, она будет выглядеть прелестно в чем угодно. Сейчас на ней было дешевое белое платье. Ну, ничего, скоро мистер Ли позаботится о ее туалетах! Так всегда бывает с пожилыми джентльменами — юное личико может сделать о ними все, что угодно!
— Рейнвейн или кларет? — почтительно шепнул Трессильян на ухо Магдалене. Краем глаза он заметил, что Уолтер, лакей, опять подает зелень перед подливкой — это после всех его наставлений!
