Эрл Гарднер - Вдовы носят траур
Лифт остановился. Баффин открыл дверь и, церемонно поклонившись, повел меня в зал.
По стенам зала размещались закрытые занавесками кабины. В центре стояло пятнадцать или двадцать столиков. Те, кто обедал в кабинах, были скрыты от посторонних глаз. Те же, кто сидел в зале, были как экспонаты на выставке. На этой выставке Берта Кул и Фрэнк Селлерс торчали за своим столиком как главная достопримечательность.
Баффин церемонно довел меня до самого столика и, когда я садился, отодвинул для меня стул. Затем отступил назад и направился к лифту.
Селлерс посмотрел на меня из-за бокала с коктейлем. Берта сияла вежливой улыбкой.
– Привет, Шустрик, – сказал Селлерс.
Я растянул рот до ушей:
– Как самочувствие, сержант?
Он тоже осклабился:
– Как у человека добродушного и голодного. – Он поднял свой коктейль. – Я не собирался пить. Но у меня специальное разрешение устроить себе сегодня вечер крика на лужайке. Я голоден, мальчик. Я сегодня специально пропустил ленч.
– И я! – оживилась Берта.
Ко мне подбежала официантка.
– Ваш обед готов, сэр. Но, может быть, раньше вы хотите коктейль?
Через несколько минут она принесла мне «Манхэттен». Я поднял бокал, кивнул Берте и сержанту:
– За ваше здоровье!
Они выпили со мной. Официантка принесла поднос с деликатесами: икра, особый сыр, ломтики сладкого картофеля под соусом божественного вкуса. В серебряном ведерке со льдом стояла большая бутылка шампанского. С этого момента все закрутилось.
Селлерс откинулся на спинку стула. На лице его играла довольная улыбка.
– Вот это жизнь! – заявил он. – Какую же ты провел операцию для Баффина, Шустрик?
– Пустяковое дело, – небрежно ответил я. – Всего-навсего помог сделать ему один платеж.
В его глазах появился интерес.
– Его шантажировали?
– Не думаю, что его шантажировали. Он тут был сбоку припека, фактически я работал на другого человека. Но Баффин говорит, что испытывает ко мне чувство благодарности.
– Это точно – испытывает, – ухмыльнулся Селлерс, оглядывая стол. – Имейте побольше таких клиентов. И приглашайте меня, когда они будут испытывать благодарность.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Обязательно пригласим.
Но тут в его глазах вспыхнула неожиданная подозрительность.
– Только не вздумай крутить со мной, Шустрик, – с угрозой сказал он.
– Я не кручу.
– Ты, конечно, умен, – неохотно признал Селлерс. – Иногда я думаю, что чересчур умен.
– Я не сделал тебе ничего плохого, – напомнил я.
– Не сделал, – после некоторого молчания задумчиво согласился он. – Ты ни разу не повредил мне. Ты даже сделал для меня кое-что полезное. Но иногда ты пугаешь меня до смерти. Любишь кататься по тонкому льду и тащить за собой меня. Правда, тебе удается не проломить лед и не утопить меня. Но нередко лед подо мной чертовски сильно трещал.
Я решил оставить последнее слово за ним. Нельзя забывать, что он приглашен сюда отдохнуть, а не ссориться. Я потягивал коктейль и молчал.
Обед проходил как по нотам. Омары с нежными кусочками сочного мяса. Луковый суп. Домашний салат. Потом бифштекс. Бифштексы, толщиной в два дюйма, были приготовлены мастерски. И когда мы острейшим ножом отрезали кусок мяса, тарелка окрашивалась густым красным соком. Берта бесстыдно макала в этот сок кусочки натертого чесноком хлеба. Шампанское лилось рекой.
Берта и Селлерс наслаждались. Я тоже получал от еды удовольствие, но все время был настороже. Во всем этом было что-то тревожащее. Мне не нравился этот званый обед.
Когда глаза моих соседей по столу встречались, они дружески улыбались друг другу. Они были крепкими людьми. Ветераны той игры, в которую играли, они не боялись ни бога ни черта и хотели, чтобы об этом знали все. Я держался в стороне от их разговора.
Наш столик размещался в самом центре зала. Все посетители могли видеть каждое наше движение, могли видеть все подробности нашего шикарного обеда. Все, кроме, разумеется, тех, кто находился в кабинках. В основном там сидели молодые парочки. Входя, они по краю зала осторожно двигались за официанткой. Потом заходили в кабину и задергивали занавески. Возле кабин царил полумрак, зато центр зала был залит светом. И наш столик находился в самом центре этой иллюминации.
Зал был переполнен. Среди посетителей я заметил журналиста Колина Эллиса, который вел в газете ежедневную колонку городских новостей, сплетен и сенсаций.
К нам подошла официантка.
– Вы подойдете к телефону, мистер Лэм? – спросила она. – Человек, который звонит, просил передать, что речь идет о жизни и смерти.
Я извинился, встал и пошел за официанткой. Берта и Селлерс внимательно смотрели мне вслед.
Официантка привела меня к установленному на первом этаже телефону. Я приложил к уху трубку и сразу услышал взволнованный голос:
– Все подстроено. Берегитесь. Проверяйте каждый свой шаг. Вы в ловушке…
– Как это? – спросил я.
– Не будьте болваном! Вы в ловушке… – И незнакомец повесил трубку.
Я немного задержался в телефонной будке, пытаясь у телефонистки ресторана узнать, откуда звонили. Но не узнал ничего.
Я поднялся на второй этаж. Вошел в обеденный зал. Мне навстречу шла элегантная официантка с уставленным блюдами подносом, который она несла с профессиональной ловкостью: один край подноса держала правой рукой, другой лежал на ее правом плече. Она двигалась вдоль закрывающих кабины занавесей. Возле одной из них мы встретились. Получилось так, что я загораживал ей путь. Она беспомощно посмотрела по сторонам. Тогда я прислонился спиной к занавескам какой-то кабины. Они чуть раздвинулись. Не более чем на дюйм-другой. Проходя мимо меня, официантка ласково и благодарно посмотрела на меня.
– Спасибо, – сказала она. – Вы очень любезны.
Я не знал, сидит ли кто-нибудь в кабине, в которую немного влезла моя спина, но на всякий случай сказал через плечо:
– Извините, мне пришлось посторониться, чтобы пропустить официантку.
Когда я вернулся к своему столику, Берта что-то втолковывала Селлерсу. Лицо у нее было бордовое. Он подозрительно оглядел меня.
Я посмотрел на кабинку номер тринадцать, возле которой стоял, пропуская официантку с подносом. Вскоре к этой кабине подошла другая официантка. У нее на подносе стояли китайские блюда. Я наблюдал за ней. Вот она отдернула край занавески. Почему-то остановилась на пороге, глянула внутрь кабины. Потом сделала шаг назад. И неожиданно закричала. Пронзительный, страшный крик. Она пошатнулась, упала на пол. Грохот падающего полного посуды подноса почти слился с ее душераздирающим воплем. Занавеска самопроизвольно закрылась.
В зале на мгновение воцарилась жуткая тишина. Люди с недоумением смотрели друг на друга. Те, кто видел распростертую на полу женщину, вскочили с мест. Кто-то кинулся к ней. Откуда-то появился метрдотель. Он обошел лежащую на полу официантку, переступил через поднос и заглянул в кабинку номер тринадцать.
– Что это ты сделал с официанткой? – резко спросил у меня Селлерс.
– Я? Я ничего не делал.
– Ты сейчас проходил мимо нее. Я сам видел.
– Это была совсем другая официантка.
В этот момент метрдотель выскочил из кабинки и побежал.
– Убийство! – на ходу крикнул он. Было видно, что он потерял голову.
Селлерс рывком вскочил со стула и как метеор метнулся к выходу.
– Что все это значит? – сердито спросила Берта. Официантка поднялась на ноги и поспешила в сторону кухни. Поднос, тарелки и еда остались на полу.
Посетители по своему поведению разделились на две группы. Семейные пары проявляли откровенное любопытство. А немолодые мужчины с юными спутницами торопливо покидали зал. Некоторые посетители бросали на свои столики деньги, оставляя недоеденные обеды. Другие, не рассчитавшись, торопились к выходу. Их никто не останавливал, официанткам было не до них.
Я посмотрел на Берту. Она была безмятежна.
– Вы хотите, чтобы нас допрашивали как свидетелей? – спросил я.
Она покраснела.
– Что, в конце концов, происходит? – спросила она опять.
От выпитого шампанского ее глаза блестели как бриллианты.
– Как вы думаете, почему так поспешно смылся Селлерс? – спросил я.
Она в раздумье подняла брови.
– Потому что в газетах могут появиться заголовки: «Убийство было совершено в двадцати метрах от сержанта полиции».
– Ну и что? – сказала Берта.
– Тогда на суде ему придется выступать в качестве свидетеля. Защитники своими вопросами загонят его в угол. «В какую сторону он смотрел? Что видел? Почему он видел так мало? Кто входил в кабину тринадцать? Кто выходил?» Потом последует самый пикантный вопрос: «Сколько вы выпили за обедом, сержант?» Если он скажет, что что-нибудь видел, его изрешетит при перекрестном допросе защитник. Если скажет, что ничего не видел, прокурор спросит, не потому ли, что был сильно пьян.
Берта быстро протрезвела:
– Давай быстренько отсюда сматываться, Дональд!
