Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень
– Предложил одну из своих коммунальных жен? – довольно плоско пошутил я.
– Это бы еще не так худо! Он потребовал, чтобы вместо Альберта Герштейна я сделал первоклассную эстрадную звезду из него самого! Объявил это моей прямой обязанностью… Ну, а сейчас угадай, что я ему ответил?
– Надеюсь, что–нибудь остроумное, – сказал я, пытаясь иронизировать.
– Я сказал, что у Альберта Герштейна, уже не говоря о голосе, есть одно огромное преимущество. Его дядя – признанный кумир джазовой публики Ральф Герштейн. Может быть, и у вас столь же знаменитые родственники? – передаю слово в слово. – Может быть, вашего дедушку зовут Бетховен, а бабушку – Элла Фицджеральд?
– Вы, должно быть, этим убили Пророка наповал? – засмеялся я.
– Ничего подобного. Разве на безумца можно воздействовать разумными словами? Этот странный тип продолжал молоть всякую чепуху. Сказал, у Альберта Герштейна, мол, ни на грош таланта, и это–де мне самому отлично известно. Сейчас, когда Альберта наверняка засадят за решетку, я могу только радоваться, что Рей Кросвин готов подписать со мной контракт…
– Разве ты еще не отказался от Альберта Герштейна? – я внимательно посмотрел на него. – У меня сложилось впечатление, будто ты готов перегрызть ему горло.
– Глупости! Когда это я готов был?
– Вчера, когда ты ворвался в дом Ральфа Герштейна.
– Он негодяй! – выкрикнул в сердцах Дэрти, но заметив мою реакцию, кисло улыбнулся. – Не отрицаю, у меня с ним свои счеты. Чисто личные. Но это, как говорится, ария из другой оперы. Я был бы никуда не годным дельцом, если бы разрешил чувствам возобладать над деловыми соображениями.
– Говоришь, Альберт Герштейн негодяй? – я попробовал спровоцировать Дэрти, в надежде, что он проговорится.
Оливер Дэрти сделал вид, будто не слышит меня.
– Можешь себе представить, – быстро заговорил он, – фирма «Оливер Дэрти» осчастливливает публику альбомом «Монохоралы Рея Кросвина»! Что после этого останется от моей солидной репутации? Осколки в уксусном соусе? Тогда уж лучше заняться изготовлением половиков с изображением шестидесяти шести самых распространенных поз.
Немного успокоившись, Оливер Дэрти задумчиво продолжал:
– В некотором смысле этот сумасшедший все–таки прав. Едва ли Альберту удастся избежать заслуженного отдыха в тюремной камере.
– Значит, все–таки придется от него отказаться, – сказал я.
– Совсем напротив! Это ведь реклама! Первоклассная! Все эти дурацкие фильмы, с помощью которых я собирался возвести его на пьедестал, ничто по сравнению с такой рекламой. Подумай, сам певец за решеткой, а его голос, воплощенный в миллионах пластинок, путешествует по земному шару!
В двери постучали.
Сначала спокойно, затем все настойчивее.
– Неужели полиция? – испуганно пробормотал Дэрти, инстинктивно делая шаг в сторону стенного шкафа, очевидно, с намерением забраться в него.
Я отпер дверь.
В комнату влетел владелец мотеля «Авгиевы конюшни» Хуго Александер.
– Ах, это вы! – произнес с облегчением Дэрти.
В первый момент я с трудом узнал Хуго Александера, настолько он переменился. Казалось, его вчерашнее «я», – солидный, всегда ровный коллекционер, словно рожденный перелистывать пожелтевшие бумаги и терпеливо расшифровывать древние манускрипты, – куда–то испарилось.
Передо мной стоял возбужденный до последней степени, совершенно потерявший голову человек. Взъерошенные волосы, сползавшие с переносицы очки, искаженное судорогой лицо. Хуго Александер размахивал зажатым в кулак толстым журналом.
Мне было хорошо знакомо это издание с лакированной обложкой, на которой яркими буквами было отпечатано название «Месячный обзор». В те редкие часы, когда моя супруга не наслаждалась очередной серией какого–нибудь бесконечного телевизионного фильма, она с удовольствием листала последний номер этого журнала, взятый взаймы у соседки.
Мою супругу привлекали не столько сравнительно редкие оригинальные публикации и перепечатанные в большом количестве из других изданий научно–популярные статьи (сокращенные и адаптированные, сообразуясь с интеллектуальным уровнем среднего читателя), сколько богато иллюстрированные объявления.
– Глядите, что тут написано! – Хуго Александер без всякого вступления взвизгнул, размахивая журналом перед моим носом.
– Я уехал в Новый Виндзор, чтобы заплатить проценты по займу, – продолжал он, – ничего другого не оставалось, как ехать. День платежа уже и так просрочен, а единственный банк Александрии закрыт в связи с ограблением. Итак, возвращаюсь я в довольно благодушном настроении, как–никак одна забота с плеч долой. Забегаю в «Прекрасную Елену» клюкнуть по маленькой и встречаю там знакомого. Он советует мне заглянуть в последний номер «Месячного обзора». И там… там…
Продолжать Хуго Александер явно был не в состоянии. Он смог лишь шепотом попросить:
– Воды!
– Мы можем вам предложить и кое–что покрепче, – сказал я.
Ополоснув стакан, я налил в него остаток приготовленной Оливером Дэрти смеси. Наблюдая, как Хуго Александер маленькими глоточками, чуть не давясь, одолевает содержимое стакана, я тщился угадать причину, приведшую его в столь возбужденное состояние.
Оливер Дэрти, характерной чертой которого деликатность отнюдь не являлась, сразу же взял быка за рога:
– Извините, господин Александер! Мы с Латорпом едва держимся на ногах. Может быть, вы слыхали, Латорп участвует в расследовании, а я, как продюсер фильма «Частная жизнь Долли Кримсон», еще по–настоящему не очухался от удара… Одним словом, если с вами не приключилось нечто такое, что требует нашего участия, прошу вас…
Он не закончил предложения, но намек, что гостю следует убраться ко всем чертям, и так был достаточно ясен.
Честно говоря, и я лелеял надежду, что Хуго Александер поймет нас и удалится. Тогда я еще не мог предположить, что его визит окажет сильнейшее воздействие на ход дальнейших событий, дав то самое недостающее звено, которого недоставало для окончательной разгадки.
Хуго Александер был слишком погружен в себя, чтобы как–то отреагировать на довольно грубую попытку Дэрти избавиться от него.
– Я стал богатым! – воскликнул он, падая на кровать. Но сразу же опять вскочил, не будучи в состоянии спокойно усидеть на месте.
– Богатым? – осведомился Дэрти с интересом. Естественно, ему, посвятившему всю свою жизнь увеличению собственных капиталов любой ценой, эта тема казалась достойной того, чтобы пожертвовать ей поздний вечерний час.
– Уж не находилось ли еще недавно ваше теперешнее богатство в банковском сейфе «Палаты Гермеса»? – пошутил я довольно глупо.
Я почувствовал, как краска стыда залила щеки, но ничем помочь себе не мог. Нервозное напряжение, державшее меня в тисках все эти дни, искало хоть какую–нибудь лазейку. Я обнаружил, что ко мне привязалась привычка александрийцев сдабривать разговор юмором. Но, увы, мои шутки оставались, как кто–то недавно выразился, на уровне третьего пришествия.
– Что вы! – Хуго Александер замахал руками, приняв мою шутку всерьез. – У моего богатства совсем иной источник. Наконец–то нашелся покупатель, желающий приобрести письма Христа!
Немного успокоившись, Хуго Александер, информируя Дэрти, рассказал то, что мне уже отчасти было известно. Уверенный, что остановить его может лишь землетрясение, я приготовился выслушать очередную лекцию. Вместе с тем я не мог не признать, что и меня это заявление заинтриговало.
Нервно шагая по комнате и беспрестанно рассекая воздух свернутым журналом, Хуго Александер торопливо сыпал словами:
– Все до меня считали эти письма не стоящим ни гроша неуклюжим подлогом. Этого мнения придерживались и брат моего деда, тот самый мэр, который убедил александрийцев назвать улицы и площади древнегреческими именами, и мой отец, и все остальные. Ученые, которым моя родня показала эти документы, считали их фальшивкой XVIII столетия. Они пытались приписать их одному из течений франк–массонства – розенкрейцерам. Мол, с помощью этих подложных писем розенкрейцеры собирались основывать свое учение на мистицизме раннего христианства… Эксперты утверждали, что это классическая религиозная фальшивка, – продолжал Хуго Александер, немного отдышавшись. – Подобная широко известному историкам дарственному акту Константина…
– Что это еще за дарственный акт? – недовольно пробурчал Дэрти.
– Будто бы подписанный византийским императором Константином Великим документ, согласно которому Рим на вечные времена передавался во владение продолжателям дела апостола Петра, – скороговоркой сказал Хуго Александер, очевидно сбитая, что представил исчерпывающую информацию.
– Может быть, вы вернетесь все–таки к этим письмам, – грубо заметил Дэрти. – А то мы никак не кончим…
