Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)

– Я услышала пианино. Подумала, что это Клифф, – чуть слышно произнесла она.

– Боюсь, это не слишком лестно для Клиффа. Техника у меня хромает! – заметил Аллейн.

Он хотел подойти к ней, но женщина отступила назад.

– Это пианино, – повторила она. – Я так давно его не слышала.

– На нем никто не играет?

– Днем никогда, – поспешно ответила она. – А музыку эту я вроде помню. – Женщина нервно пригладила волосы. – Я не хотела вам мешать. Простите.

Она повернулась, чтобы уйти, но Аллейн ее остановил.

– Пожалуйста, не уходите. Вы ведь матушка Клиффа?

– Верно.

– Буду признателен, если вы уделите мне пару минут. Не больше, обещаю вам. Между прочим, меня зовут Аллейн.

– Рада познакомиться, – ответила она без всякого выражения.

После некоторого колебания женщина вошла в комнату и остановилась, глядя прямо перед собой. Пальцы ее по-прежнему были прижаты к губам. Аллейн оставил дверь открытой.

– Присаживайтесь.

– Спасибо, я постою.

Аллейн придвинул к ней кресло. Она неохотно села на краешек.

– Вы, наверное, знаете, почему я здесь? – мягко спросил Аллейн. – Или нет?

Женщина кивнула, по-прежнему не глядя на него.

– Я бы хотел, чтобы вы мне помогли.

– Не могу я вам помочь. Я об этом ничегошеньки не знаю. Да и никто из нас не знает. Ни я, ни мистер Джонс, ни наш мальчик. – Голос ее дрогнул. Помолчав, она добавила с отчаянием: – Оставьте парня в покое, мистер Аллейн.

– Видите ли, я должен беседовать с людьми. Такая у меня работа.

– Что толку говорить с Клиффом. Бесполезно это. Они с ним обращались не по-человечески. Донимали своими вопросами, а он ни в чем не виноват. Ведь сами же нашли, что он тут не при чем, так нет, никак мальчишку в покое не оставят. Он ведь не похож на других парней. Совсем другой. Не такой грубый, как они.

– Да, он у вас необыкновенный.

– Они его сломали, – нахмурилась она, все еще избегая смотреть на Аллейна. – А он не как все. Я его мать и знаю, что они сделали. Это нечестно. Нападать на ребенка, когда доказано, что он ни в чем не виноват.

– Он играл на пианино?

– Миссис Дак видела его. Она повариха, готовит в доме. Она не поехала на танцы и вышла прогуляться. Видела, как он начал играть. Все слышали, как он играл, и сказали об этом. Мы с отцом тоже слышали. Барабанил как заведенный, пока я не пришла и не забрала его домой. Чего еще они от него хотят?

– Миссис Джонс, вы любили миссис Рубрик? – поинтересовался Аллейн.

Она наконец взглянула на него.

– Любила? – неохотно переспросила она. – Наверно. Она была добрая. Со всеми. Ну, были у нее промашки, конечно. Не всегда выходило, как она хотела.

– С Клиффом?

– Ну да. Тогда много чего болтали про нее и моего сына. Завидовали, наверно.

Она провела огрубевшей рукой по лицу, словно смахивая паутину.

– Конечно, я тревожилась: а вдруг он отвернется от родного дома? Но и мешать не хотела, ведь какая дорога перед ним открывалась. Но все-таки я переживала.

Несмотря на то что все это говорилось с изрядной долей враждебности, Аллейн невольно почувствовал к этой женщине уважение.

– Вы все время тревожились?

– Все время? Нет, только пока был маленький. Когда вырос, он сам от нее отшатнулся. Никто не знает ребенка лучше его матери, и я вам скажу, что Клиффа так просто не свернешь. Она пыталась на него давить и только настроила против себя. Он хороший парень, но непростой. Очень уж чувствительный.

– Вы не жалели, что согласились отправить его в частную школу?

– Жалела? – повторила миссис Джонс, как бы примеряя на себя это слово. Поджав губы, она судорожно сцепила на коленях руки. – После случившегося и того, как с ним обошлись, я жалею, что она вообще его опекала, – с горячностью произнесла она, но тут же спо-хватилась: – Хотя в этом никто не виноват – ни он, ни она, бедняжка. Они были очень привязаны друг к другу. Когда это случилось, Клифф больше всех переживал. И не слушайте, если вам другое скажут. Разве можно так издеваться над невинным ребенком? Грех это.

Ее взгляд уперся в стену поверх головы Аллейна. В глазах стояли слезы, но на бесстрастном лице они выглядели как-то неестественно.

Каждую свою тираду женщина заканчивала так решительно, что Аллейн всякий раз терял надежду на продолжение.

– Миссис Джонс, что вам известно об этой истории с виски?

– Они все врут, мой мальчик не вор. Вот что мне известно об этой истории. Это вранье. Он сроду не прикасался к спиртному.

– Тогда зачем он его взял?

Она наконец-то посмотрела на него:

– Спросите у повара, который готовит для работников. И у Альберта Блэка. Клифф вам все равно ничего не расскажет. От меня он тоже скрывает. Я сама обо всем догадалась. Если узнает, что я вам сказала, никогда не простит.

Поднявшись, миссис Джонс направилась к двери, откуда навстречу ей лился солнечный свет.

– Спросите их. Больше я ничего не скажу.

– Благодарю вас, – задумчиво произнес Аллейн. – Обязательно спрошу.

3

Встреча Аллейна с поваром была исполнена небывалого драматизма. Она произошла вечером того же дня. После раннего ужина, проходившего в молчании, по-скольку обитатели дома еще не оправились от вчерашних душевных излияний, Фабиан предложил Аллейну прогуляться к бараку, где жили работники. Перед тем как уйти, Аллейн попросил Урсулу дать ему бриллиантовую брошку, которую миссис Рубрик потеряла в день убийства. Они с Фабианом шли по лавандовой дорожке, когда стало смеркаться и в горах началось предзакатное пиршество красок. Только теперь вместо лавандового бордюра торчали серые высохшие стебли, за которыми мерзли мумифицированные головки цинний.

– Тогда все выглядело так же? – спросил Аллейн. – С точки зрения обзора?

– Лаванда была зеленой и кустистой, – ответил Фабиан. – Но эта штука лежала среди цинний и была на виду. Циннии здесь не слишком благоденствуют, и даже когда цветут, вид у них довольно жалкий.

Аллейн пару раз бросил брошку в циннии, и всякий раз она сверкала среди них, словно причудливый искусственный цветок, воткнутый в сухую землю.

– Ладно, пойдем поговорим с поваром, – вздохнул Аллейн.

Они прошли через калитку, из которой в тот вечер вышла миссис Рубрик, свернули на ту же дорогу, на которую свернула и она.

Когда они шли мимо сарая к цели своего путешествия, до них донесся высокий сиплый голос, который, судя по интонациям, произносил пламенную речь, а очутившись перед бараком с пристройкой, увидели живописную картину.

Группа мужчин, некоторые сидя на корточках, другие прислонившись к стене, молча слушали человека с багровым лицом в грязноватом белом одеянии, который, стоя на перевернутом ящике, громко увещевал их.

– И воззвал я к Господу, – яростно завывал оратор. – Вот что я сделал. Воззвал к Господу нашему.

– Это и есть повар Перси Гоулд на грани нервного срыва. Третья и последняя стадия белой горячки. Обычная история, – объяснил Фабиан.

– И Господь вопросил: «Что снедает тебя, Перс?» И я ответил: «Грехи мои камнем лежат во мне. Опять я предался греху, и нет мне спасения». И тогда сказал мне Господь: «Открой еще бутылку, Перс». И я открыл, и Господь дал мне силы и спас от гибели.

Повар на минуту замолк и, подняв руку, стал с явным усилием чертить что-то в воздухе.

– Вот оно слово Господне для тех, кто слишком трезв, чтобы понять его, – выкрикнул он. – Выжжено огнем небесным на стене этого хренового сарая. И что оно гласит? Открой еще бутылку. Аллилуйя.

– Аллилуйя, – эхом отозвался маленький человечек, сидевший на ступенях пристройки в состоянии глубокого уныния. Это был Элби Блэк, разнорабочий.

Увидев Аллейна и Фабиана, повар снова затянул свою песню, яростно тыкая в их сторону руками.

– Еще две головни должен я выхватить из костра. Еще двух овец оторвать от стада и вознести в райские кущи спасения. Еще двух немощных отдать в руки Господа нашего. Да сойдемся мы вместе на брегах реки! – И тут Перси Гоулд и Элби Блэк затянули церковный гимн, который был подхвачен невидимым аккордеонистом в бараке.

Фабиан объяснил работникам, что Аллейн хочет поговорить с поваром и Элби Блэком. Сортировщик Бен Уилсон, молча куривший трубку и взиравший на повара с явным неодобрением, мотнул в его сторону головой и произнес:

– Уже готов. – Он вошел в барак, и аккордеон сразу затих.

Аллейн оказался лицом к лицу с поваром, который продолжал распевать, но уже без прежнего энтузиазма.

– Похоже, безнадежен? – прошептал он, с сомнением глядя на пьяницу.

– Сейчас или никогда, – возразил Фабиан. – Завтра он будет потерян для мира, а послезавтра мы должны отвезти его в город. Если только вы в силу данных вам полномочий не оставите его здесь.

– Эй, Перс! – гаркнул он, подходя к нему вплотную. – Слезай отсюда. С тобой хотят поговорить.

Повар немедленно шагнул куда-то в пространство, где его, словно увесистую балерину, ловко подхватил Аллейн.

– Имейте сочувствие к человеку, – неожиданно тихо произнес он и дал посадить себя на ящик.