Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)
– А она не поняла. У нее все было распланировано. Я должен был ехать в Англию и поступить в Королевский музыкальный колледж. Она была в восторге от того, что меня признали непригодным для службы. Я пытался ей что-то объяснить, однако она обращалась со мной как с неразумным ребенком. Когда же я уперся, обвинила меня в неблагодарности. Она не имела на это права! Никто не имеет права осыпать мальчишку благодеяниями, а потом использовать эту щедрость в качестве оружия против него. Она всегда говорила, что артист имеет право на свободу. Ничего себе свобода! Вложив в меня средства, намеревалась получить проценты.
– Чем кончилась ваша беседа?
Клифф повернулся на стуле. Его лицо было в тени, но по его позе и наклону головы Аллейн понял, что он смотрит на портрет миссис Рубрик.
– Она сидела точно так же. На лице у нее мало что выражалось. Никогда бы не подумал, что она способна говорить такие вещи. Все имеет свою цену, и поэтому я должен любить ее! Я не выдержал и ушел.
– Когда это было?
– В тот вечер, когда я приехал на летние каникулы. После этого я ее не видел до…
– Мы снова возвращаемся к истории с разбитой бутылкой?
Клифф надолго замолчал.
– Вы до сих пор были откровенны, – подбодрил его Аллейн. – Почему же застряли на этом эпизоде?
Клифф зашаркал ногами и снова начал бормотать:
– Откуда я знаю… Вы же не частный агент… Гестаповские методы… Записывают, а потом используют против тебя…
– Вздор, – отрезал Аллейн. – Я ничего не записываю, и у меня нет свидетелей. Давайте не будем начинать все сначала. Не хотите говорить, что там было с этим виски, не говорите. Но тогда не стоит обвинять младшего инспектора Джексона в предвзятости. Давайте обратимся к голым фактам. Вы находились в погребе с бутылкой в руках. Маркинс заглянул в окно, вы уронили бутылку, он притащил вас на кухню. Миссис Дак позвала миссис Рубрик. Последовала сцена, во время которой миссис Дак и Маркинс были отосланы. У нас есть их показания до того момента, когда они ушли. Мне хотелось бы услышать вашу версию.
Клифф не отрываясь смотрел на портрет. Он облизнул губы и нервно зевнул. Аллейну были знакомы подобные гримасы. Он видел их у заключенных, ожидающих приговора, и у подозреваемых, когда допрос приобретал опасный характер.
– Возможно, вам облегчит задачу следующее обстоятельство, – заговорил Аллейн. – Все, что не относится к цели моего расследования, в протоколе отражено не будет. Даю вам слово, что я никогда не использую показания, не являющиеся уликами, и никому о них не сообщу. – Он немного подождал и продолжил: – Вернемся к сцене на кухне. Она была тяжелой?
– Они же вам рассказали, что слышали. Те двое. Не приведи Господи. Она словно радовалась, что может отомстить мне. У меня до сих пор все перед глазами. Она была словно из какого-то кошмарного сна.
– Вы кому-нибудь рассказали об этом?
– Нет.
– Тогда вытаскивайте это чудище на свет божий и давайте посмотрим на него.
Аллейн заметил, что Клифф начинает потихоньку сдаваться.
– Неужели все так ужасно?
– Да не ужасно, а противно.
– Слушаю вас.
– Я всегда испытывал к ней уважение, хотя бы формальное. Некая дань феодальной традиции. Подчас это было вполне искренне. Я был благодарен ей, особенно когда она этого не требовала. Не знаю, в чем тут дело, но ее трясущиеся губы и дрожащий голос вызывали у меня жалость. У нас в школе был учитель, который чувствовал что-то похожее, когда собирался нас пороть. Его уволили. На кухне при других мне казалось, что она играет. Играет хозяйку дома, которая вынуждена сохранять лицо перед слугами. Лучше бы она на меня наорала. Едва они ушли, она так и сделала. Когда я сказал, что не крал виски. Затем она взяла себя в руки и перешла на шепот. Но все равно продолжала играть. Как будто получала от этого удовольствие. Вот что самое противное.
– Понимаю, – подал голос Аллейн.
– Да? И потом она была старше меня. С этим тоже надо считаться. Я разозлился на то, что она не поверила мне. Сначала я хотел поскорее смотаться. А потом, когда она начала плакать, мне стало ее жалко. Смотреть на это было жутко. Она протянула мне руку, но я ее не взял. Я был зол на нее за мой позор. Повернулся и вышел. Об остальном вы знаете.
– Я знаю, что вы всю ночь шагали к перевалу.
– Глупо, конечно. Для вас, наверное, это просто мальчишеская истерика. Знаю, я вел себя как дурак. Ноги подкашивались, но я все равно бы дошел, если бы отец не догнал меня на машине.
– Больше не пытались уйти?
Клифф покачал головой.
– Почему?
– Я обещал матери, что останусь. Дома был такой переполох.
– А вечером вы отводили душу, играя Баха в пристройке? Так ведь? – настаивал Аллейн, но Клифф опять перешел к односложным ответам.
– Так, – пробормотал он, потирая ручку кресла.
Аллейну важно было перевести разговор на музыку, которую играл Клифф в тот роковой вечер, когда миссис Рубрик сидела со своими домочадцами у теннисной площадки. Эта музыка сопровождала всю их беседу и последовавшие поиски брошки. Миссис Рубрик слышала ее, когда взбиралась на импровизированную трибуну. Слышал музыку и убийца, когда оглушил женщину и заткнул ей рот овечьей шерстью. «Убий-ство под музыку», – подумал Аллейн и сразу же увидел броский заголовок в газете. Почему Клифф не хочет говорить о музыке? Слишком горько вспоминать о своей последней встрече с пианино? Не желает обсуждать столь деликатную тему с посторонним? Ни одна из этих гипотез Аллейна не удовлетворяла.
– Лосс говорил мне, что в тот вечер вы играли просто изумительно.
– Да пошел он! – воскликнул Клифф и сразу осекся, словно испугавшись собственной резкости. – Я просто отрабатывал эту вещь. Ведь я уже говорил вам.
– Мне кажется довольно странным, что вы бросили заниматься музыкой. Должно быть, это очень тяжело для вас.
– Еще бы, – тихо произнес Клифф.
– По-моему, вы даже чуточку гордитесь своим поступком.
Это предположение привело Клиффа в замешательство.
– Горжусь? Если бы вы только знали… – Он поднялся со стула: – Если у вас ко мне все…
– Почти. Вы больше с ней не встречались?
Казалось, Клифф принял этот вопрос за констатацию факта. Он молча подошел к окну.
– Не встречались?
Клифф утвердительно кивнул.
– И вы не расскажете мне, что делали в погребе?
– Я не могу.
– Хорошо. Пойду посмотрю на эту пристройку. Благодарю вас за почти полную откровенность.
Клифф слегка прищурился и вышел.
2
Пристройка к бараку оказалась больше, чем можно было предположить. Фабиан объяснил, что Артур Рубрик добавил ее к бараку в качестве комнаты отдыха, где работники могли бы собираться. Сделал он это под давлением Флоренс, одержимой идеей служения общественным интересам. После приобретения «Бекштейна» сюда было отправлено старое пианино, радиоприемник и кое-что из подержанной мебели.
– Она как раз баллотировалась в парламент, – ехидно сообщил Фабиан. – Рассадила здесь работяг, сделала снимок и разослала его в газеты. Он и сейчас висит над камином в рамке.
Комната выглядела запущенной. На столе, приемнике и пианино лежал толстый слой пыли. В углу валялась груда старых радиопрограмм с пожелтевшими страницами. На пианино были разбросаны ноты с танцевальной музыкой и песенники. Под ними Аллейн обнаружил несколько классических произведений, надписанных Клиффом. Среди них был и баховский цикл «Искусство фуги».
Открыв пианино и ноты, Аллейн проиграл короткую фразу. Две клавиши западали. Значит, Бах исполнялся в тот вечер с пробелами? Или пианино за пятнадцать месяцев успело так обветшать? Аллейн положил «Искусство фуги» на прежнее место, вытер руки и, закрыв пианино, присел на корточки рядом с кипой радиопрограмм.
Он просмотрел радиопрограммы за шестьдесят пять недель. Это была нелегкая задача, поскольку они лежали как попало. Он стал раскладывать их по порядку начиная с февраля 1942 года. Вторая неделя февраля, первая неделя февраля. Страницы так и мелькали у него в руках. Он рассортировал их довольно быстро. Не хватало последней недели января.
Аллейн машинально сунул программы в угол и после минутного колебания снова привел их в беспорядок. Потом зашагал по комнате, насвистывая фразу из Баха. «Это только догадка. Может, я ошибаюсь…» – подумал он. Скорбно взглянув на пианино, он снова начал подбирать ту же фразу сначала в дискантовом регистре, потом – очень медленно – в басовом, постоянно чертыхаясь, когда западали клавиши. Наконец он захлопнул крышку и, опустившись в старое, полуразвалившееся кресло, стал набивать трубку.
«Надо будет отослать их всех под каким-нибудь предлогом и позвонить Джексону. Хотя, возможно, это лишь плод больного воображения», – рассуждал он про себя.
Дверь открылась, и на пороге возник силуэт женщины. Рука ее была прижата к губам. Это была просто одетая фермерша средних лет. Чуть помедлив, она шагнула вперед. Луч солнца осветил грубоватое лицо, необычно бледное для сельской жительницы.
