Три гроба - Джон Диксон Карр
Дальше осмотр раны. Вся подкладка легкого твидового пальто в крови, на одежде под ним тоже кровь. Однако сама рана небольшая. У него есть платок и пластырь, он может ее заткнуть и бодро двинуться в путь, как лошадь, раненная быком на арене. Неубиваемый Кароль Хорват может позволить себе над ней посмеяться. Он чувствует себя бодро и уверенно, как никогда. Однако сначала приводит себя в порядок (вот откуда в ванной Барнаби взялась кровь) и пытается собраться с мыслями. Сколько времени? Боже всемогущий! Он опаздывает, уже без четверти десять. Нужно срочно выдвигаться и спешить домой, пока его не поймали…
И в спешке он оставляет свет включенным. К какому моменту свет нагорел на шиллинг и отключился – мы не знаем. Когда Розетта увидела светящиеся окна, электричество было включено уже три четверти часа.
Я думаю, по пути домой к Гримо полностью вернулась способность здраво мыслить. Его поймают? Кажется, это неизбежно. Но есть ли в ситуации хоть одна крошечная лазейка, хотя бы тень намека на то, что еще стоит сражаться? Понимаете, помимо всего прочего, Гримо силен духом. Да, он изворотливый, насмешливый, практичный и одаренный богатым воображением мерзавец, но не забывайте, что в дополнение ко всему этому он еще и боец. Вы не подумайте, у него были и светлые стороны. Он мог убить брата, но я сомневаюсь, что он мог бы убить друга или женщину, которая его любила. Как бы то ни было, есть ли из ситуации какой-то выход? Один шанс все-таки есть. Он такой иллюзорный и крохотный, что почти обречен на провал. Но других вариантов нет. Нужно продолжать воплощать в жизнь первоначальный план – притвориться, что к нему нагрянул Флей и ранил его в собственном доме. В конце концов, у Флея все еще в руках тот самый пистолет. У Гримо будет своя история, дополненная показаниями его собственных свидетелей: он не покидал дома весь вечер! Соответственно, его домочадцы могут поклясться, что Флей действительно к нему приходил, а потом пусть проклятая полиция попробует что-нибудь доказать! Почему нет? Снег? Метель прекратилась, и все следы Флея замело. Гримо бросил веревку, которая должна была стать уликой против Флея. Шансы – пятьдесят на пятьдесят, это последнее дерзновение старого черта, единственный возможный способ действия в экстремальной ситуации…
Флей выстрелил в него где-то около двадцати минут десятого. Сюда он вернулся без двадцати десять или немного позднее. Как попасть в дом, не оставляя следов? Легко! Для сильного как вол мужчины, который лишь слегка ранен. (Кстати говоря, я убежден, что рана была не такая опасная, и он еще задержался бы на этом свете, если бы не проделал некоторых вещей, вы позже поймете.) Как и было задумано, он вернется домой через дверь в полуподвал. Как? Разумеется, на ступеньках тоже лежит снег. Однако проход на эту лесенку располагается рядом с соседним домом, не так ли? Да. И подножие лестничной площадки перед дверью в полуподвал закрыто от снега нависающим над ним выступом парадной лестницы. Поэтому рядом с самой дверью в полуподвал снега как такового нет. Если ему только удастся туда попасть, не оставив следов…
И он может это сделать. Он может подойти с другой стороны, сделав вид, будто собирается войти в соседний дом, а потом спрыгнуть прямо на чистую площадку… Кажется, кто-то из свидетелей припомнил, что прямо перед звонком в дверь раздался глухой звук, как будто кто-то упал?
– Но ведь он не звонил в дверь тогда!
– О, еще как позвонил – только изнутри. После того, как он вошел в дом через полуподвал и поднялся наверх к ждущей его Эрнестине Дюмон. Они вместе были готовы сотворить иллюзию.
– Да, – сказал Хэдли. – Теперь мы наконец добрались до самой иллюзии. Как он все это проделал и откуда вам это известно?
Доктор Фелл откинулся на спинку стула и стал постукивать подушечками пальцев, как будто выстраивая факты в голове друг за другом.
– Откуда я знаю? Думаю, первой подсказкой для меня стал вес этой картины. – Он лениво указал на большой изрезанный холст, прислоненный к стене. – Да, именно вес этой картины. Сначала наблюдение не принесло мне никакой пользы, но потом я вспомнил кое-что еще…
– Вес картины? Ах да, эта картина, – прорычал Хэдли. – Я про нее совсем забыл. И все же какую роль она играет во всей этой чертовщине? Что Гримо хотел с ней сделать?
– Хмпф, ха, да. Над этим вопросом я и раздумывал.
– А ведь сама по себе картина очень легкая! Вы подняли ее одной рукой и повернули в воздухе.
Доктор Фелл выпрямился в явном возбуждении:
– Именно! Вы попали прямо в яблочко. Я поднял ее одной рукой и повернул… Почему тогда, для того чтобы поднять ее на верхний этаж, потребовалось двое сильных мужчин, таксист и еще один человек?
– Что?
– Да, именно столько народу. При нас этот факт упоминали дважды. Сначала Гримо легко спустил картину вниз, забрав ее из студии Барнаби. Однако, когда он уже днем вернулся с этой же картиной домой, поднимали ее несколько человек. Почему она вдруг ни с того ни с сего потяжелела? Как вы сами видите, он не поместил ее в раму под стекло. Где Гримо был все это время, между утром, когда он забрал картину, и послеполуденным часом, когда он вернулся с ней? Она слишком большая, чтобы ездить с ней просто ради развлечения. Почему Гримо так настаивал на том, чтобы упаковать ее?
Не такой уж и неправдоподобной выглядит теория, что он использовал картину в качестве прикрытия для чего-то, что мужчины, не зная того, подняли наверх вместе с ней. Что-то еще было под этой бумажной упаковкой. Что-то очень большое, почти два на полтора метра – хм…
– Но там ничего не могло быть, – воспротивился Хэдли. – Иначе мы обнаружили бы этот предмет в комнате, не так ли? Кроме того, эта штука должна была быть совершенно плоской, в противном случае ее бы заметили. Какой предмет достаточно велик, чтобы сравниться с картиной, и в то же время достаточно тонок, чтобы за тонкой упаковкой его не было видно? И чтобы его можно было заставить исчезнуть с глаз долой в любой момент?
– Зеркало, – ответил доктор Фелл.
Повисла оглушительная пауза. Хэдли поднялся со своего стула, а доктор Фелл сонливо продолжил:
– И как вы изволили выразиться, заставить его исчезнуть с глаз долой было очень просто: для этого потребовалось протолкнуть его вверх,