Дороти Ли Сэйерс - Престолы, Господства

— Да?

— Вы шокированы? Только не говорите мне, что он обещал нарисовать вашу жену или что-то подобное! Но, полагаю, её психика достаточно крепка, чтобы выдержать позирование. Не думаю, что у неё существует какое-либо подавление, вытеснение или другой подобный комплекс — у неё же лицо, как у Венеры Милосской, не так ли?

— Да, пожалуй, — согласился Драммонд-Тейбер, который искренне восхищался внешностью своей жены.

— Думаю, что она самый красивый человек, которого я знаю. Она любого художника может свести с ума в духе Фрейда. Но я бы побоялась.

Мистер Драммонд-Тейбер пришёл к выводу, совершенно справедливому, что мисс Сильвестер-Куик готова отдать оба уха, лишь бы её нарисовал Гастон Шаппарель.

С появлением на столе десерта Питер повернулся к жене.

— У тебя есть, что сказать мне по поводу происходящего, Харриет? — спросил он тихо.

— Ничего, милорд, — сказала Харриет, прекрасно понимая, что все глаза устремлены на них и повсеместно в разговорах возникли паузы.

— Ну, важность беседы, бывает, и переоценивают, — сказал Питер. — Предположим, что жена склонна к учёным разговорам или любительница споров, — было бы весьма неприятно, например, если женщина непрерывно сводит разговор к арианской ереси.

— Думаю, могу пообещать этого не делать. Но относительно учёного разговора…

— Позже, Жозефина?

— Позже она разбивала розарий, [32] — заметила Харриет.

— Да, именно так, — согласился Питер. — И ты сможешь заняться этим, Харриет, если пожелаешь.

Герцог разливал портвейн. Он никому не позволил бы нарушить этот древний ритуал. Мужчины могли пить меньше, чем их отцы, но они обязаны пить согласно всё той же традиции. Лорд Граммидж произнес несколько слов о политике. Лорд Кроппингфорд вернулся к теме спорта. Драммонд-Тейбер, который не любил портвейна, но помнил, что Питер испытывает к нему слабость, задал тактичный вопрос о винтажных винах. Лорд Сент-Джордж сидел в угрюмом молчании, задаваясь вопросом, сможет ли он перемолвиться словечком со своим дядюшкой до того, как тем завладеет отец. Гастон Шаппарель сидел и слушал, его полные губы улыбались под бородой. Внезапно лорд Кроппингфорд обратился к нему с мягкой и совершенно не сознаваемой дерзостью, как если бы он заказывал отбивную из баранины.

— Да, между прочим, месье Шаппарель. Я хотел бы, чтобы вы написали портрет моей жены.

— Ага! — сказал Шаппарель, медленно, но с сильной артикуляцией. — Леди с правой стороны от меня? Именно так. Ну, лорд Кроппингфорд, я об этом подумаю.

Озадаченный Кроппингфорд произнёс резким и недоверчивым тоном:

— Нет, конечно, если вам не нравится сама идея… Сожалею, что упомянул об этом.

— Месье Шаппарель, — сказал Питер, — оставляет за собой привилегию быть художником с капризами. Ветер вдохновения несёт его, куда ему заблагорассудится. Если он в настроении быть праздным, то ничто не заставит его работать, даже самый красивый объект, n’est-ce pas? [33]

— Красота? — воскликнул живописец. — Я презираю красоту. Она для художников по рекламе. Истинная красота — возможно, но это не то, что вы имеете в виду, когда используете это слово в вашей стране. Салоны красоты, мушки на лице, девицы в купальниках на конкурсе красоты — всё это относится к банальщине.

— Никуда не деться от всех этих улыбающихся девушек в купальных костюмах, — услужливо поддакнул лорд Граммидж. — Сейчас в газетах кроме них ничего и нет.

— Только не говорите, — сказал Питер, — что делаете все лица зелёными и изображаете грудь треугольниками. Или эта мода уже прошла?

— Ну, Уимзи, — удивился Драммонд-Тейбер, — не хочешь ли ты сказать, что, не знаком с работами Шаппареля?

— Признаюсь. Открыто. Бесстыдно. Я не был в городе с прошлого марта. Будьте со мной откровенны, месье, и скажите, что вы действительно рисуете.

— С удовольствием. Я рисую женщин. Иногда мужчин, но обычно женщин. Я хотел бы нарисовать вашу жену.

— Вот как? Ну и ну!

— Она не красива, — продолжал Шаппарель с потрясающей откровенностью. — Сегодня вечером здесь присутствуют по крайней мере две другие леди, которые на обложке ежедневной газеты выглядели бы лучше. Но она… рисовабельна. Это не одно и тоже. У неё есть характер. У неё есть кости.

— О Господи! — воскликнул маркиз Граммидж.

— Она заинтересовала меня. Вы позволите ей позировать мне?

— Смотрите, дядя, — заметил Сент-Джордж с внезапной и неожиданной злостью. — Его девиз: «Где рисую, там и сплю».

— Сент-Джордж! — с ужасом воскликнул герцог.

— Сон, — сказал Питер, — вполне безобидное занятие, хотя и относится к бездействию.

— Вот дьяволёнок! — заметил живописец. — Однако ваш племянник взялся не за тот конец палки. Меня не интересует, кого любит моя натурщица и любит ли кого-нибудь вообще. Своего мужа, чужого мужа, меня на худой конец. Предпочитаю, чтобы это был не я. Это позволяет избежать осложнений и менее утомительно.

— Я благодарен вам, — ответил Питер, — за очень откровенное и мужественное заявление, которое расчищает почву для дальнейшего разговора. Итак, ваше предложение состоит в том, что моя жена должна обеспечить кости, вы обеспечиваете краски, в то время как я прилагаю все усилия — надеюсь, что понимаю эту часть правильно, — чтобы обеспечить эмоциональный подъём.

— А я, кроме того, — добавил Шаппарель, — предоставляю гения, о чём вы, кажется, забыли.

— Это, конечно, важный момент. Вы действительно умеете рисовать?

— Я очень хороший художник, — просто сказал Шаппарель. — Если вы зайдёте ко мне в студию в любой день, я покажу вам.

— Это доставит мне громадное удовольствие.

— О да, — согласился Шаппарель, — вам понравится, я в этом уверен. Смогу я затем сказать вашей жене, что вы разрешаете мне её рисовать?

— Не уверен, что это правильная формулировка. Вам потребуется именно её согласие. Но я готов сочувственно топтаться на заднем плане и предоставить вам мою моральную поддержку.

Шаппарель встретил насмешливый взгляд с преувеличенным смирением:

— С вашей поддержкой я рассчитываю на успех.

Лорд Кроппингфорд, смутно чувствуя, что все ведут себя бестактно, кроме него, вновь наполнил бокал.

— Питер, — сказал герцог, — когда мужчины встали, чтобы воссоединиться с дамами, — теперь, когда ты здесь, я хотел бы с тобой поговорить. Вы не возражаете продолжить без нас, Граммидж? Мы не надолго. Джеральд, попроси свою мать нас извинить.

Он подождал, пока дверь закрылась, а затем сказал:

— Послушай, сколько денег ты дал Джеральду?

— Ни пенса, — ответил Питер с прохладцей. — Всё же пошло Тюк Холдсворт, не так ли?

Герцог слегка покраснел.

— Бесполезно защищать мальчика. Я заставил его признаться, что ты оплачивал его долги и помог вытащить из когтей какой-то женщины.

— Что бы я ему не давал, это подарок. Я не верю в целебность жёрнова на шее мальчика. А то, другое, дело стоило мне лишь письма от моего поверенного. Лучше бы ты его не пытал. Если, конечно, он сам тебе не рассказал.

— Он мне ничего не говорит. Он пойдёт к кому угодно, только не к родителям. Но будь я проклят, если позволю ему присасываться к тебе. Я подписал чек, и надеюсь, ты окажешь мне любезность и возьмёшь его. Я заставил его назвать мне сумму, хотя, похоже, он врёт.

— Нет, — сказал Питер, принимая чек. — Всё точно. Но слушай, старина, почему ты не можешь давать ему действительно подобающее пособие? Ему ничего и не остается, как пускаться во все тяжкие, когда его держат на таком коротком поводке.

— Он не умеет обращаться с деньгами.

— Если он не научится сейчас, то не научится никогда. В конце концов, он знает, что, рано или поздно, деньги перейдут к нему. И если ты не можешь доверять ему сейчас, что будет с землёй, когда тебя не станет?

— Бог знает, — уныло сказал герцог. — Ему на всё наплевать. На уме только девочки и быстрые автомобили. Теперь он говорит, что хочет летать. Я этого не потерплю и так ему и сказал. Должно же у него быть хоть какое-то чувство ответственности. Если с ним что-нибудь случится… — Он замолчал и поиграл донышком бокала, а затем сказал почти сердито: — Полагаю, ты понимаешь, что являешься следующим.

— Отлично понимаю, — сказал Питер. — Уверяю, что у меня нет никакого желания видеть, как Джерри ломает шею. Усадьбы не входят в круг моих интересов и никогда не входили.

— Но всё-таки ты управляешь своей лондонской собственностью вполне прилично.

— Да, но это — Лондон. Мне больше нравится иметь дело со зданиями и людьми. Но свинья и плуг… нет.

— Ладно, — сказал герцог, — но я всё-таки рад, что ты женат.

Глаза Питера сузились.

— Я женился не для того, чтобы основать династию.