Артур Дойл - Лицо во мраке. Этюд в багровых тонах
– Я тоже, – обронил молодой человек.
– Вы? Не думаю, что для вас это так важно. Вы даже не наш друг.
От этих слов мужественное загорелое лицо молодого охотника сделалось таким кислым, что Люси Ферье громко рассмеялась.
– Да нет, я не то хотела сказать! – воскликнула она. – Ну конечно теперь вы наш друг. Обязательно приезжайте в гости. Но теперь мне нужно ехать, у меня поручение от отца. До свидания!
– До свидания, – отозвался Хоуп, приподнял широкополое мексиканское сомбреро и склонился над поданной изящной рукой.
Девушка развернула мустанга, хлестнула его плеткой и скрылась из виду на широкой дороге в клубящемся облаке пыли.
Молодой Джефферсон Хоуп тоже двинулся в путь со своими товарищами, только в отличие от них теперь ехал молча, повесив голову. Компания долгое время провела среди гор Невады, где молодые люди искали месторождения серебра, и теперь возвращалась в Солт-Лейк-Сити, чтобы раздобыть средства на разработку нескольких жил, которые им удалось обнаружить. До сего дня Джефферсон, как и все его товарищи, думал только о деле, но происшествие на дороге направило его мысли совершенно в другое русло. Образ прекрасной девушки, чистой и легкой, как горный бриз, врезался в его буйное, горячее как вулкан сердце. Когда Люси скрылась из виду, Джефферсон Хоуп понял, что в его жизни наступил переломный момент и что теперь он уже не сможет думать ни о чем другом. Торговля серебром и все остальные насущные вопросы отошли для него на второй план. Любовь, вспыхнувшая в его сердце, не была внезапным и быстротечным юношеским увлечением, напротив, это была дикая, огненная страсть мужчины, наделенного сильной волей и железным характером. Хоуп привык доводить до конца все, за что брался. Джефферсон дал себе клятву, что и сейчас добьется своего, если только человеческое терпение и упорство – не пустые слова.
Тем же вечером он нанес визит Джону Ферье и после этого стал ездить на его ферму так часто, что сделался там своим. Джон, который практически не выезжал из долины и был постоянно занят работой, последние двенадцать лет был почти лишен возможности следить за событиями, происходящими в мире, и Джефферсон Хоуп с готовностью взялся восполнить этот пробел, причем делал это так, чтобы вызвать интерес не только у Джона Ферье, но и у его дочери. Когда-то Хоуп был старателем в Калифорнии и знал множество историй о том, как зарабатывались и пускались на ветер целые состояния в те счастливые дни всеобщего безумства. Еще ему довелось побывать разведчиком, траппером, искателем месторождений серебра, скотоводом на ранчо. Где бы ни затевалось очередное приключение, Джефферсон Хоуп был тут как тут. Вскоре он очень сдружился со старым фермером, который при каждом удобном случае восхищался его достоинствами. В такие минуты Люси отмалчивалась, но яркий блеск глаз и вспыхивающий на щеках румянец указывали на то, что молодое сердце красавицы уже не принадлежит ей самой. Простодушный отец, возможно, всего этого и не замечал, но от глаз того, кто стал причиной волнения, эти симптомы, естественно, не укрылись.
Стоял жаркий летний вечер, когда на дороге, ведущей к ферме, показалось облако пыли. Через какую-то минуту у самых ворот Джефферсон Хоуп резко осадил скакуна и спрыгнул на землю. Люси, дожидавшаяся в дверях, бросилась ему навстречу. Он привязал поводья к забору и пошел по дорожке, ведущей к дому.
– Люси, я уезжаю, – сказал Хоуп, взяв ее за руки, и нежно посмотрел в глаза. – Я не прошу тебя ехать со мной сейчас, но когда я вернусь за тобой, ты согласишься уехать со мной?
– И когда же это случится? – засмеялась она, но щеки ее зарделись.
– Через пару месяцев. Я приеду и попрошу твоей руки, дорогая. Никто не сможет помешать нам быть вместе.
– А отец? – спросила она.
– Он уже согласился, но при условии, что наши рудники заработают в полную мощность. Об этом можешь не беспокоиться.
– Ах, конечно, я согласна. Раз вы с отцом обо всем уже договорились, значит, все будет хорошо, – прошептала Люси, прижимаясь щекой к его горячей груди.
– Слава Богу! – воскликнул Джефферсон охрипшим голосом, наклонился и поцеловал ее. – Значит, решено. Ну, ладно, долгие проводы – лишние слезы. Ребята ждут меня у каньона. До встречи, моя любимая… До встречи. Через два месяца я вернусь, и мы снова будем вместе. Жди.
Хоуп отстранился от нее, вскочил на коня и понесся по дороге галопом, не оборачиваясь, словно боялся, что решительный настрой покинет его, если он хоть раз взглянет на ту, которую оставлял. Люси же стояла у ворот и провожала его глазами до тех пор, пока он не скрылся из виду. Потом она пошла домой, чувствуя себя самой счастливой девушкой во всей Юте.
Глава III
Джон Ферье разговаривает с пророком
Три недели прошло с того дня, когда Джефферсон Хоуп с товарищами покинул Солт-Лейк-Сити. Сердце Джона Ферье сжималось от горечи, когда он представлял себе, как молодой человек вернется и заберет у него приемную дочь. Однако ему достаточно было взглянуть на светящееся, счастливое лицо Люси, чтобы в очередной раз убедиться, что он принял верное решение. В глубине души Ферье всегда был уверен, что ни за что на свете не позволит дочери стать женой мормона. Подобные браки он вообще не считал браками, для него это был сплошной позор и унижение. Каковы бы ни были его взгляды на остальные догматы мормонов, в отношении этого Джон Ферье был непоколебим. Однако ему приходилось держать свое мнение при себе, поскольку в те времена на Святой земле иметь взгляды, идущие вразрез с общепринятыми, было опасно.
Весьма опасно. Настолько опасно, что даже самые праведные мормоны, обсуждая вопросы религии, переходили на сдавленный шепот, ибо, если хоть что-нибудь из их слов могло быть понято неверно, это привело бы к неминуемому и скорому возмездию. Жертвы преследований теперь сами сделались преследователями, причем самого жестокого толка. Ни севильская инквизиция, ни немецкий фемгерихт, ни тайные итальянские общества не сумели создать столь ужасной карательной машины, которая распростерла свои крылья над штатом Юта.
Невидимость и таинственность, которой было окутано все, связанное с этой организацией, делало ее еще более ужасной. Она казалась вездесущей и всесильной, но в то же время оставалась невидимой и неслышимой. Люди, рискнувшие пойти против Церкви, пропадали бесследно, и никто не знал, где их искать и что с ними произошло. Жены ждали дома мужей, дети – отцов, но никто не возвращался, чтобы поведать о таинственном судилище. Одно неосторожное слово или необдуманный поступок, и человек попросту исчезал. И никто не догадывался о природе этой ужасной силы, держащей весь штат в стальном кулаке. Неудивительно, что люди жили в постоянном страхе и даже в открытом поле не решались высказывать вслух мучавшие их сомнения.
Поначалу неуловимая и жестокая десница карала лишь тех упорствующих еретиков, которые, однажды приняв мормонскую веру, впоследствии захотели либо отказаться от нее, либо извратить ее законы. Но вскоре власть ее распространилась и на другие сферы. Мормонам стало не хватать взрослых женщин. Доктрина о многоженстве при нехватке незамужних женщин выглядела довольно нелепо. Вскоре по долине поползли странные слухи: люди перешептывались об убитых иммигрантах и лагерях, обстрелянных из ружей в тех районах, где индейцев отродясь не водилось. Но вот в гаремах старейшин новые женщины появлялись постоянно. Правда, никто и никогда не видел, чтобы они радовались или хотя бы улыбались. Женские глаза всегда были полны слез, на лицах без труда читалось выражение тоски и неимоверного ужаса. Запоздалые путники, возвращаясь с гор, рассказывали о случайных встречах с бандами вооруженных людей в масках, которые по ночам шли куда-то крадучись, совершенно бесшумно. Эти неясные слухи и рассказы постепенно приобретали плоть и кровь, подкреплялись все новыми и новыми фактами, пока наконец не стали элементом действительности и не приобрели определенное название. Даже сегодня на отдаленных западных ранчо словосочетания «Общество Данитов» и «Ангелы мщения» вызывают ужас, произносить их вслух считается плохой приметой.
Чем больше люди узнавали об этом страшном обществе, тем глубже проникал ужас в их сердца. Никто не знал, кто состоит в организации, для которой не существовало таких понятий, как жалость или пощада. Имена тех, кто чинил зверства во имя религии, хранились в строжайшем секрете. Друг, которому ты между делом признавался в том, что пророк или его действия вызывают у тебя сомнения, мог оказаться одним из тех, кто, вооружившись винтовками и тесаками, придет ночью требовать страшного искупления. Поэтому сосед боялся соседа, и никто не осмеливался говорить о том, что его на самом деле тревожило больше всего.
Однажды утром Джон Ферье собирался выходить из дому, чтобы съездить на пшеничное поле, когда услышал, как во дворе щелкнула щеколда. Подойдя к окну, он увидел, что по дороге от ворот к дому идет тучный светловолосый мужчина. У Ферье кольнуло в сердце, поскольку это был не кто иной, как сам великий Бригам Янг. Забеспокоившись, поскольку Джон Ферье знал, что подобный визит не сулит ничего хорошего, он поспешил к двери, чтобы выйти навстречу и поприветствовать главу всех мормонов. Тот, впрочем, принял его приветствия довольно прохладно и молча со строгим лицом проследовал за хозяином дома в гостиную.
