Он приходит по пятницам - Слободской Николай

На этом буря, возникшая при вроде бы совершенно ясном небе и длившаяся не более, чем полчаса, закончилась, но погода стала еще более пасмурной. Сотрясавшие НИИКИЭМС постоянные катаклизмы поселили в душах сотрудников, даже не имевших прямого отношения к этим случаям, смутную неуверенность и тревожное ожидание еще чего-то, начисто отбив у них желание работать.

Предвидя, что некоторым моим читателям столь детальное описание обыденных, по сути дела, событий из жизни рядового советского учреждения может показаться злонамеренным уходом автора в сторону от основного детективного сюжета, я не стану оправдываться и лишь посоветую обратиться к началу этой главы и вспомнить ее название. Ведь так оно и было в действительности. Вспоминая прошедшее, Миша описывал эту неделю, как самый нудный, тягучий и безрезультативный период в их розыскной деятельности. Что-то происходило – вроде скандала с главбухом, – но никто тогда не мог сказать, имеет ли происходящее какое-либо отношение к вопросам, интересующим наших сыщиков. Они тыкались туда и сюда, хватаясь за всё попавшееся на глаза и строя ничем не подтверждаемые предположения в надежде, что какое-то из них приведет к существенным фактам и даст ключ ко всей загадке.

Приблизительно с такой точки зрения излагал Михаил услы­шанное в НИИКИЭМСе и в субботнем разговоре с Костей. Рассказав о всех деталях, сопровождавших увольнение главного бухгалтера, и подчеркнув неожиданно обнаружившееся желание подруги покойной Нины занять ее место, он подытожил свой отчет смутной надеждой, что эти события могут как-то быть связаны с занимавшими их проблемами. Особенно подозрительным и наводящим на размышления казалось ему то обстоятельство, что скандал, устроенный Вероникой Аркадьевной, не имел под собой какого-либо разумного мотива и вообще выглядел искусственным, разыгранным с какой-то непонятной целью. Даже если предположить, что главбух нашла себе какое-то более подходящее место работы, – рассуждал наш Ватсон, – всё равно остается неясным, зачем ей понадобилась вся эта свара. Подала бы спокойно заявление – по семейным обстоятельствам или еще как, – и никто не смог бы ее удерживать против воли. Она ведь даже беспартийная. Да и не стали бы с ней связываться. С какой стати? Хочешь, так иди. Что-то тут всё же не так.

Однако внимательно выслушавший его Холмс, похоже, вовсе не разделял беспочвенных подозрений своего соратника. Он даже, можно сказать, высмеял – хотя и беззлобно – сомнения Ватсона. Уж не хочет ли коллега выдвинуть рабочую гипотезу, – язвительно осведомился Мишин собеседник, – что эта коварная Петунина отравила Нину, чтобы самой занять вожделенное место кладовщицы? Или, может быть, на первое место надо поставить предположение о том, что так интересующей нас «зазнобой» на деле была эта самая Вероника Аркадьевна – действительно, чем она не годится на роль «дамы», захватившей воображение бесхитростного электрика? В этом случае, продолжая намеченную линию, можно считать, что, когда ее ветреный любовник обратил свое внимание на более молодую Нину, бухгалтер вонзила изменщику нож в сердце, а затем расправилась и с Ниной, безжалостно растоптавшей ее последнюю в жизни любовь. Или ты считаешь, что она сделала это не сама, а руками Петуниной, соблазнив свою подчиненную мечтой о желанной ставке кладовщицы?

Приятели недолго похихикали, так и сяк варьируя эти «гипотезы», после чего Костя рассказал о том, что ему самому удалось узнать за два предыдущих дня.

Во-первых, он обстоятельно поговорил с Нининой старшей сестрой, тоже живущей в нашем городе. Он не стал сообщать ей о злонамеренном отравлении, и по его вопросам можно было понять, что его, в первую очередь, интересует, были ли у Нины мотивы покончить с собой. Однако, по существу, он осторожно выяснял, не было ли у покойной серьезных конфликтов с кем-нибудь и каковы были ее отношения с мужем, не было ли постоянных раздоров, ревности и тому подобное. Сестра, уверяла, что Нина была с ней очень откровенна и, разумеется, временами жаловалась, что ее муж то одно сделал не так, то другое не этак. Но всё это были пустяки, вы понимаете, обычная семейная жизнь, а в целом они жили дружно, – объясняла она Косте. – Она о муже заботилась, старалась его чем-нибудь порадовать – подарки любила ему выбирать, да и он к ней очень хорошо относился. Нет, тут ничего не было, чтобы толкнуть ее на такой шаг. И вообще, не верю я, что она с собой покончила. Она легкий была человек. Долго не переживала. Я всегда ей в этом завидовала – с нее всё как с гуся вода. Здесь какая-то ошибка, наверное. Да и сказала бы она мне хоть что-то, если бы такое задумала, – мы с ней за три дня до того виделись, разговаривали. Она, правда, не в настроении была, но не до такой же степени. Случайно, видимо, всё вышло.

– Вот так вот, – резюмировал Костя свои впечатления от разговора. – Придраться просто не к чему. Я, конечно, дал Олегу задание поговорить с Ниниными соседями, поискать каких-нибудь ее подруг по месту жительства, но чувствую, что шансы что-то здесь нарыть очень невелики, если не считать их и вовсе нулевыми. Хотя… кто ж знает? Эти бабушки соседские, тетушки иногда такое о человеке выдадут – никакая ОБХСС до этого не докопается. И в райотделе я поговорил с одним чуваком – ну, в том районе, где этот автокомбинат… муж Нинин где работает – пусть потрясут свою агентуру, что там про него известно. Ясно же, что на этом комбинате есть у райотдельских свой человечек, а то и не один – пусть почешутся, глядишь, что-нибудь нам и сообщат интересное. Однако боюсь, ничего мы здесь не нащупаем – дохлое это дело.

Услышав про человечка на автокомбинате, Миша осторожно поинтересовался: а есть ли такие «человечки» у них в НИИКИЭМСе? Но нетрудно понять, что Костя эту тему развивать не стал и уклончиво выразился, что по идее должен бы быть, но, может быть, и нету такового. Вы нам неинтересны, – объяснил он. – не наш вы контингент. У вас скорее кто-нибудь связанный с КГБ должен быть. У вас же в основном интеллигенция – политически ненадежная прослойка. Раз уж зашел об этом разговор, я тебе откровенно скажу: я первым делом навел справки в местном райотделе – у меня и знакомые там есть, – но ничего по нашему делу мне сообщить не могли. Они ведь, сам понимаешь, не сообщают, кто и что конкретно говорил, – просто сказали, что – увы! – ничем мне помочь не могут – нет у них сведений, касающихся этого дела. Нигде нам удачи нет!

Второе, о чем рассказал Костя, в информационном плане не слишком, видимо, отличалось от обескураживающего результата его беседы с Нининой сестрой, – ничего особенно нового он не узнал и в этом случае. Но, с обыденной, общечеловеческой точки зрения, его беседа с давно не попадавшей в поле нашего внимания вахтером Бильбасовой была много любопытнее.

Поставив себе задачу расспросить вахтершу, видевшуюся с Ниной в четверг вечером, и прихватив с собой Олега – пусть учится, да и протокол, может, придется составлять – Костя отправился к ней домой. Но здесь их ждала неудача: на звонки в дверь никто не ответил, а соседка – старуха приблизительно тех же лет, что и Анна Леонидовна, – сообщила, что в прошлую субботу Бильбасову по «скорой» увезли в больницу. – Плохо ей с сердцем стало. Я и «скорую» вызывала – у нее телефона-то нет. Воспользовавшись бабкиным телефоном, Костя довольно быстро выяснил по своим каналам, что больную госпитализировали в кардиологическое отделение Второй городской больницы, и решил, не откладывая дела в долгий ящик, навестить ее там. Ставший лишним Олег был отправлен расспрашивать «тетушек и бабушек» по месту жительства Нины, а сам главный сыщик быстро смотался в больницу, где ему без труда удалось поговорить и с самой Анной Леонидовной и с ее лечащим врачом. По словам Кости, бабка совсем сдала – выглядит замученной, дерганая какая-то и жалуется, что сердце ей служить отказывается – постоянные приступы сердцебиения – «к горлу подкатывает», как она выразилась. Врач же была настроена умеренно оптимистически: случай серьезный, но они надеются, что лечение больной поможет. Они предполагают, что у нее с гормонами не в порядке… как вот железа называется, на шее вот тут? Забыл слово. – Щитовидная что ли? – подсказал ему Миша. – Во-во. С ней какие-то нарушения. На прямой вопрос: не могут ли причиной быть изменения в психике больной, врачиха ничего конкретного сказать не захотела, но согласилась, что толчком к развитию заболевания могла послужить психическая травма – она мне рассказывала про историю с мертвецом – но сейчас на первом месте нарушения сердечно-сосудистой деятельности. И добавила, что консультация психиатра у них уже запланирована.