Джон Карр - Проклятие бронзовой лампы
Наши прабабушки трепетали от страха над их романами. «Разве это не ужасно?» — спрашивает одна из них на страницах мисс Остин[17] со свойственной им мягкой сатирой.
Героинь с нежным взглядом преследовали жестокие графы в коридорах полуразрушенных замков.
Готика в архитектуре стала увлечением натур достаточно романтических и богатых. К их числу в 1794 году принадлежала жена первого графа Северна.
Леди Северн уговаривала быстро разбогатевшего супруга построить дом, достойный его недавно приобретенного царства. Лорду Северну не слишком нравилась эта затея — будучи простым человеком, он предпочитал стилю комфорт. Но он без памяти любил свою Огасту, чей портрет все еще висит в Северн-Холле, и поэтому решительно отдал себя на милость архитектурных экспериментов.
Северн-Холл по завершении напоминал Строберри-Хилл, но отличался большими размерами и количеством башен, каменных арабесок и цветных стекол.
— Здесь так много этих чертовых цветных стекол, — жаловался второй граф Северн в начале царствования Виктории,[18] — что человек не может посмотреть в собственные окна.
И тем не менее Северн-Холл притягивал к себе несколько поколений семейства. Даже шуточная темница с цепями, где можно было запереть храпящего после третьей бутылки портвейна гостя и наблюдать, как он зеленеет от страха, проснувшись утром, взывала к воображению, которое Лоринги никогда не утрачивали. Если теперешний граф продержал дом закрытым несколько лет, то лишь потому, что состояние здоровья вынудило его провести это время за границей.
Но теперь он был открыт вновь.
В дождливый четверг 27 апреля Северн-Холл опять наполнился светом и треском дров в каминах. Понадобились бешеные, хотя и кратковременные усилия, чтобы привести дом в порядок. Мистер Бенсон — дворецкий — сидел за чаем в буфетной, благожелательно глядя на миссис Помфрет — экономку.
— Газеты! — произнес Бенсон, качая головой, и трижды повторил на выдохе: — Газеты, газеты, газеты!
— Да, мистер Бенсон, — послушно отозвалась миссис Помфрет.
Буфетная находилась в конце узкого коридора за черной лестницей, изолированного обитой зеленым сукном дверью, которая выходила в парадный холл. Мистер Бенсон расположился в кресле-качалке, в то время как миссис Помфрет предпочитала скромно сидеть на краешке стула.
В глубине души экономка интересовалась, почему ее вообще пригласили в буфетную. В тех домах, где ей прежде доводилось работать, этого никогда не случалось, и она спрашивала себя, не ожидает ли ее разнос.
Хотя дворецкий не выглядел человеком, от которого следовало ожидать разноса, но кто знает…
Будь мистер Бенсон повыше ростом, думала миссис Помфрет, он бы являл собой великолепный образец дворецкого. Но, даже оставаясь низеньким и пухлым, он извлекал все возможное из отпущенного ему природой достоинства.
Мистер Бенсон удобно развалился в качалке, излучая добродушие. Его редкие седые волосы были аккуратно причесаны. Светло-голубые глаза, розовые щеки, широкий рот — все это выражало ту же комбинацию достоинства и доброжелательности. Черный пиджак, полосатые брюки, галстук, темнеющий под высоким белым воротником, выглядели столь же опрятно, как и тщательно отполированные ногти. После многозначительной паузы дворецкий заговорил вновь:
— Сказать вам кое-что, миссис Помфрет?
— Да, мистер Бенсон.
— Думаю, — рассудительно произнес дворецкий, — что я не суеверен.
Экономка с трудом сдержала удивление.
— Надеюсь, мистер Бенсон.
— И все же признаюсь: я испытал облегчение, услышав, что ее милость вернулась в Англию.
(«Еще не хватало! Доверительное сообщение!»)
По телу миссис Помфрет пробежала легкая дрожь. Не от шума дождя или осветившей парк молнии — хотя, конечно, жаль садовников, которым пришлось работать в такой день. В каждой комнате горел камин, изгоняя сырость. Огонь, потрескивающий за каминной решеткой, освещал уютную буфетную, поблескивая на серебряной посуде за стеклами шкафов.
Экономка склонилась вперед:
— Если вы позволите задать вам вопрос, мистер Бенсон…
Дворецкий протянул руки к огню.
— Ну, разумеется, миссис Помфрет!
— Почему ее милость задерживается в Лондоне? Согласно газетам — по крайней мере, одной из них, — она вернулась чуть ли не две недели назад.
— Говоря точнее, — промолвил пунктуальный Бенсон, вынимая из внутреннего кармана маленькую книжечку и сверяясь с ней, — 15 апреля.
— Тогда почему она не приезжает сюда, словно чего-то боится?
При зловещих словах «чего-то боится» манеры Бенсона стали чуть менее благожелательными.
— Конечно, ее милости будет здесь не слишком удобно, — продолжала миссис Помфрет. — Более никчемной прислуги я никогда не видела! Дерзкий и никуда не годный водопроводчик! Да и поместье, простите, отнюдь не в достойном виде! Но тем не менее…
— Тем не менее? — подсказал Бенсон.
— Ну-у… — протянула экономка, сама едва зная, что имела в виду.
— Мы находимся здесь только три дня, — напомнил дворецкий. — И… — он кашлянул, — мистер Кит Фэррелл в Лондоне.
— Ага! — воскликнула миссис Помфрет. — Могу я спросить, состоят ли ее милость и мистер Фэррелл…
— Нет, миссис Помфрет, — вежливо, но твердо прервал Бенсон. — Лучше не спрашивать.
Экономка выпрямилась на стуле.
— Я не подразумевала ничего оскорбительного!
— А я ничего такого и не подумал. — Бенсон вновь стал сама любезность. — Что касается ее милости, миссис Помфрет, то вам нечего опасаться. Она присоединится к нам в положенное время. Могу также заверить вас, хорошо ее зная, что она предупредит нас заранее, дабы мы успели приготовиться…
На буфете у камина зазвонил телефон.
Миссис Помфрет заинтересовало, действительно ли на лице дворецкого мелькнула тень беспокойства, когда он встал, чтобы поднять трубку. Во всяком случае, она ощутила одно из тех вдохновенных предвидений, которое ей предстояло обсуждать до конца дней.
Экономка тоже поднялась, рассматривая свое отражение в зеркале за часами на каминной полке. Хорошо сохранившаяся женщина пятидесяти лет, не лишенная привлекательности, с каштановыми волосами, о которых только другая женщина могла бы догадаться, что они крашеные.
— Телеграмма? — услышала она голос Бенсона. — Прочтите ее, пожалуйста.
Еще до того, как в трубке раздался тонкий голос мистера Голдинга, читающего на почте текст телеграммы, который повторял за ним дворецкий, потрясенная Элизабет Помфрет уже догадалась, о чем там говорится.
— «Приезжаю с Китом Фэрреллом и Одри Вейн». — Бенсон шагнул назад, не выпуская трубку, чтобы посмотреть на часы на полке. — «Ждите меня к…» — Он оборвал фразу. — К какому времени, вы сказали? К пяти?
Очередной порыв ветра, насыщенного каплями дождя, сотряс окна. Вода с шипением хлынула по трубе в камин. Маленькие часики на каминной полке, словно по дьявольскому наущению, начали бить пять.
— О боже! — воскликнула миссис Помфрет.
Бенсон все еще вытягивал шею, глядя на циферблат.
— В котором часу поступила телеграмма? — осведомился он. — Ладно, не имеет значения. Благодарю вас.
Дворецкий положил трубку и поставил телефон на буфет, когда снова послышался звонок. Бенсон схватил трубку, прежде чем понял, что это внутренний телефон на стене. Когда он ответил на звонок, миссис Помфрет расслышала в трубке тяжелый бас Леонарда — сторожа у ворот.
Бенсон повесил трубку. Лицо его то краснело, то бледнело, как у юноши.
— Мы не должны терять голову, миссис Помфрет! — заявил он.
— Что…
— Это привратник. Леди Хелен, мистер Кит и мисс Одри только что проехали через ворота. Они будут здесь с минуты на минуту.
С точки зрения слуги старой школы положение было достаточно серьезным. Миссис Помфрет выглядела потрясенной.
— Мистер Бенсон, мы должны собрать всех остальных!
— Но у нас на это нет времени! — воскликнул утративший свою чопорность Бенсон. — Нам повезет, если мы доберемся до парадной двери раньше ее милости! Надо спешить! Мы… — Он сделал паузу и сурово посмотрел на экономку. — Надеюсь, миссис Помфрет, это прогонит мысли, которые вас, по-видимому, беспокоили?
— Какие мысли, мистер Бенсон?
— Предсказатель по имени Алим-бей напророчил, что ее милость никогда не доберется до этого дома живой. Ну, она здесь!
— Простите, мистер Бенсон, но предсказатель говорил не совсем это.
— О чем вы?
— Если верить газетам, предсказатель не говорил, что ее милость не доберется до этого дома живой. Он сказал, что она никогда не доберется живой до своей комнаты.
Дворецкий поднял брови:
— Это мелочь, миссис Помфрет.
— Я просто хотела быть точной, мистер Бенсон.
