Марджери Аллингем - Тигр в дыму
— Это-то еще ничего. Нет, эти приятели сейчас вспоминают другие строчки. Уж больно зверски они играют. «На приколе живя — я буду ждать тебя — поджидать тебя — когда не ждешь меня. Открой только глотку — распорю как селедку — перо под кадык и здрассьте!»
Брови мистера Кэмпиона испуганно поднялись, и улыбка исчезла… Если задачей Люка было шокировать, то он с ней полностью справился. Приведенный им текст казался не то чтобы пророческим, но все же он на миг высветил истинную суть того, что весь нынешний день не давало им обоим покоя. Кэмпион понял это лишь теперь, на этой коченеющей под покровом сумерек улице. Впервые за сегодня наступило осознание — столь отчетливое, что мороз пробежал у него по коже.
— Насилие, — вслух подумал он.
— Вот именно, дружище, — Люк уловил подходящий момент, и оба джентльмена ринулись наперерез транспорту. — Вот именно, — повторил он, достигнув наконец тротуара. — У нас в столице насилие всегда под боком, с любезненькой такой улыбочкой. Помните, как в той комедии «Из-за фунта не умру». Там, конечно, только шутка. Ну и умора, в точку попали! Бедолага Джордж, физиономия вся в крови — вот смех то! Я думал, мы животики надорвем! — инспектор прервался, чтобы помочь какой-то женщине с коляской высвободить из-под колеса свою собственную ногу, и одарил ее ослепительной улыбкой и радостно продолжал. — Я и сам смеялся!
Мистер Кэмпион слушал с мрачным видом. Подобного юмора он никогда не понимал. До чего омерзителен этот ревущий оркестр, а промозглый туман так явственно таит угрозу!
— Господи, ясное дело, тут пахнет насилием, — широкоплечая фигура Люка двигалась впереди, прокладывая дорогу. — Еще как пахнет! Не удивлюсь, если там, в участке, им уже запахло вовсю. Та серенькая мышка, которую мы с вами изловили, она ведь кем-то до смерти напугана, правда? Хэлло, да что с вами?
Кэмпион, остановившись, внимательно глядел через плечо инспектора, который тоже замер. Они уже стали мешать движению, и несколько прохожих успело их толкнуть.
— Нет, ничего, — ответил он наконец и двинулся дальше. — Ерунда какая-то. Просто мне показалось, я только что видел Джеффри Ливетта. Ошибся, должно быть.
Люк свернул под узкую арку в толще глухой стены нового здания.
— В тумане все друг на друга похожи, — изрек он бодро. — Вы можете провожать домой собственную мамашу в полной уверенности, что это соседская девчонка. Если бы мистер Ливетт был тут, то наверняка прежде всего поспешил бы к нам в участок, чтобы задать пару-тройку важных вопросов, пока мы тут с вами дорогу форсируем. Значит так, мистер Кэмпион: с этим малым надо бы помягче. А потом просто потихоньку отпустим. У нас ведь против него покамест ничего нет, правильно?
Глава 2
Дома
На Сент-Питерсгейт-сквер туман был гуще всего, но здесь в его коричневатых складках насилия не таилось. Напротив, он казался каким-то уютным, совсем не промозглым, ласковым и почти оберегающим. Эту крохотную соборную площадь было и в ясный день найти непросто. Десять лет назад ее не нашла даже вражеская авиация. И теперь ее тихие домики, вероятно, одни во всей округе, остались такими же, какими были до войны. Не иначе как по недосмотру ограда вокруг крохотной лужайки посреди площади не попала в металлолом, а магнолия, несколько лабурнумов и тюльпанное дерево благополучно пережили все эти годы. Из всех площадей такого типа эта была самой маленькой в Лондоне. Там стояло по семь домов друг напротив друга, стена с третьей стороны прикрывала крутой спуск к Портминстер-Роуд и магазинам, а с противоположной стороны вздымалась увенчанная остроконечным шпилем церковь Петра-у-Врат, и рядом с ней — дом священника и два примыкающих к нему приходских домика. Площадь образовывала как бы тупик. Единственный въезд был со стороны стены, так что для выезда приходилось разворачиваться и ехать обратно. Пешеходы, впрочем, могли воспользоваться и ведущим отсюда наверх лестничным пролетом. Церковь стояла на крутом склоне, и между ее узким мощеным двориком и приходским кварталом в стиле Регентства извилистая каменная лестница круто поднималась к широкой улице позади собора, застроенной жилыми домами. Лестница обветшала и была небезопасна по вечерам, несмотря на прикрепленный к церковной ограде уличный фонарь. Однако в дневное время ею вовсю пользовались посетители магазинов, проложившие через маленькую площадь кратчайшую тропу в цивилизацию из осыпающейся штукатурки былого величия, некогда надменно взиравшего с высоты на «торгашей». А нынешним вечером, когда видимость приближалась к нулю, дом священника, казалось, вообще стоит на краю пустоши.
В этом хорошеньком домике было три этажа, не считая расположенных прямо над карнизом изящных мансард. Все окна были освещены, а нижние, по обе стороны приземистого крыльца, светились в тумане красноватыми огоньками.
Каноник Эйврил жил на этой площади издавна. Смена времен меняла его домашний уклад исподволь и без суматохи. Теперь он занимал только второй этаж, где чувствовал себя вполне комфортабельно, а в первом обретался его неизменный церковный сторож, мистер Тэлизмен, а миссис Тэлизмен присматривала за ними обоими. Превосходные комнаты наверху принадлежали Мэг, а мансарды, превращенные в отдельные уютные домики, сдавались жильцам, которых в доме очень любили. Словом, все шло своим чередом, тихо и незаметно, и каноник вполне сознавал, что воистину счастлив.
В былые дни, когда тут жили на широкую ногу, места в доме не хватало, и прислугу пришлось даже поселить в приходских домиках, но хозяину все это было отнюдь не по душе. Теперешний расклад казался ему не в пример лучше. Сейчас каноник стоял в своем излюбленном месте, то есть на ковре у камина в гостиной. Это та самая комната, куда он тридцать лет назад привел свою невесту, и с тех пор по причинам скорее финансового, нежели сентиментального свойства здесь совсем ничего не менялось. Интерьер мог бы показаться несколько старомодным, но составляющие его добротные вещи — ореховый книжный шкаф с выставленными на полке шахматами слоновой кости, бюро с остекленными дверцами, по тринадцать стеклышек в каждой створке, кресло в стиле королевы Анны, со спинкой в семь футов, персидский ковер — свадебный подарок младшей сестры, матери мистера Кэмпиона, — все они, благодаря бережному обращению и покойной жизни с годами обрели некое особое достоинство и значительность, и стали чем-то похожи на своего владельца. Правда, теперь каноник стоял там совершенно расстроенный. Мэг, вернувшись с вокзала, рассказала ему все, а ему это показалось столь невероятно, что он поначалу не поверил. Она заплакала и поднялась к себе, оставив его подавленным и в то же время весьма озадаченным. Его книги в соседнем кабинете, разложенные в удобном беспорядке, ждали, что он вернется туда, в их мир — мир покоя и здравомыслия, но старый Эйврил мужественно сопротивлялся их зову.
Вообще-то он был счастливейшим из смертных. От жизни он требовал так мало, что скудным ее дарам не уставал радоваться и восхищаться. Чем старше и беднее он становился, тем больше спокойствия и мира излучало его тонкое кроткое лицо. То был во многих отношениях несносный человек, с особым взглядом на жизнь — ясным, но чуть смещенным, приводящим всех его коллег в легкое замешательство. Его никто не боялся, простой народ любил и защищал его, как обычно защищает помешанных, и никому другому из ныне живущих духовных лиц еще не удалось вывести из себя стольких добрых христиан.
Знаменитый доктор Поттер, короткое время бывший епископом Лондонским, который в девяностые годы учился вместе с ним в Кембридже, однажды слышал в его исполнении искрометную проповедь на тему какой-то маловразумительной ереси, которую тот прочел перед собранием прихожан в составе четверых лавочников с семействами, пяти маленьких мальчиков и одной глухой старой леди — в то время как оценить подобную проповедь по достоинству во всей Англии смогла бы от силы дюжина знатоков. Когда доктор заметил своему однокашнику, что, мол, вряд ли кто понял, что он, каноник, имел в виду, тот сжал его локоть и не без удовольствия хихикнул: «Конечно, дружище, — а если бы и понял, вот бы удивился!»
Он верил в чудеса, которые и сам не раз наблюдал, и ничто его не изумляло. Воображение у него было неукротимое, как у ребенка, а вера — истовой. Но в повседневной жизни, откровенно говоря, вынести его было трудно.
Внешне это был высокий, крепкого сложения мужчина с косматыми седыми волосами. Он обладал тем даром простоты в обращении, которая первого встречного превращает в старинного приятеля. Сейчас каноник был угнетен и все больше расстраивался.
— Она видела его, — упорно твердил он, — она видела и узнала его и помчалась к нему через весь вокзал. Ты же слышала, она же сама это говорила. Аманда!
Единственное существо, кроме него присутствующее в гостиной — леди Аманда, сестра графа Понтисбрайта, супруга Альберта Кэмпиона, директор головной фирмы «Элендел Эйркрафт Лимитед» и главная надежда британских закулисных деятелей, — сидела в высоком кресле и вышивала на маленькой зеленой рубашке слово «Шериф» крупными буквами. Огненно-рыжие волосы Понтисбрайтов, отнимающие пламень у рубинов, если верить средневековому преданию, коротко остриженные, украшали маленькую головку, обрамляя скуластое лицо с задумчивыми карими глазами.
