Марджери Аллингем - Тигр в дыму
Задержанный не отвечал. Возможно, он ничего толком не расслышал. Его черты застыли, однако глаза беспокойно бегали. Он не сопротивлялся, но тело его по-прежнему оставалось напряженным. Казалось, он только и ждет подходящего момента, чтобы вырваться на свободу.
Люк, склонив голову набок, с любопытством наблюдал за ним.
— А что это ты так волнуешься? — мягко поинтересовался он. — Надеюсь, у тебя больше ничего на уме нет?
Этот довольно прозрачный намек, по-видимому, вовсе не успокоил незнакомца. Безвольные губы были плотно сжаты, а мышцы под твидовым рукавом все так же напряжены.
Люк сдал его подоспевшим полисменам, запыхавшимся и мрачным.
— Без предъявления обвинения. Задержан до выяснения личности, — послушать, так он передает с рук на руки какой-нибудь сверток. — И поласковее с ним, ребята. Не тащите его, следите только, чтобы не отставал. А то, по-моему, он уже намыливается дать деру. Я вас потом догоню.
Мэг шла рядом с Кэмпионом по темному перрону. За ними шагал Люк. Впереди них, то и дело оглядываясь, быстро перемещалась небольшая кучка любопытных. Наконец зеваки расступились, и трое, сойдя с перрона, скрылись за поворотом.
Мэг довольно долго хранила молчание, но смятение, отразившееся на ее лице, было ясно и без слов. Кэмпион следил за ней краешком глаза.
— Лучше бы тебе постараться все это забыть, если, конечно, сможешь, — произнес он наконец. — Если ты не против, я посажу тебя в такси, и отправляйся-ка домой. А как только Люк разберется с этим малым, попробую уговорить его пойти к вам. Ума не приложу, кому понадобился этот спектакль, но, по-моему, тебе стоило собственными глазами убедиться, что это именно спектакль, и ничто больше.
Она остановилась и посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, что вы вполне уверены, что на этих снимках не Мартин?
— Ну, разумеется, на них на всех — этот самый тип. Почти наверняка.
— Почти? — ее губы задрожали, глаза потемнели. — Почти наверняка Мартин опять умер, а я — я все время думала о нем. Он был — такой хороший, пойми меня.
Темная волна благородного гнева пробежала по смуглому лицу Люка — яростная, как и все в нем, и более чем искренная.
— Вот что меня и бесит! — взорвался старший инспектор, — погибает парень, и едва заросла его могила, едва у женщины — у единственного существа, оставшегося после него на белом свете — появляется шанс на капельку счастья, как тут же паршивая свора гробокопателей пошла шуровать, как бы наковырять у него из черепа на грош золотишка! Извините меня, миссис Элджинбродд, только мне от всего от этого плеваться хочется.
— Свора? — хмуро переспросила она. — Он, что не один?
— О нет. Я уже где-то видел эту перекошенную физиономию. Он — пустое место. Манекен. Действуя сам по себе, он хоть что-нибудь да сказал бы. Понятно, что не меня он так перепугался. Вот единственное, что мы от него узнали.
— Но тогда, может быть. Мартин…
— Нет! — он заговорил с неожиданной нежностью. — Нет, леди, нет. Выкиньте из головы. Наш бедный мальчик вместе со своей собакой ушел, ушел туда, куда уходят многие мальчики, некоторых знал и я. А у вас — собственная жизнь, ступайте и живите, живите полной жизнью, и будьте покойны — он бы вас не осудил. Теперь вы поедете домой. Мистер Ливетт будет там?
— Нет. А он вам нужен? Он отвез меня сюда, а потом собирался к себе в офис. Обещал позвонить мне в пять. Вечером у него кажется деловая встреча.
Она уловила выражение его лица и улыбнулась, поспешив успокоить инспектора.
— О, обо мне не волнуйтесь. Отец дома. На самом деле там много народа. Мы были бы рады увидеть вас у себя, если, конечно, вы сможете к нам выбраться.
— Отлично, — Люк, казалось, собрался похлопать ее по плечу и так же очевидно передумал. — Замечательно. Ждите нас. Теперь мы посадим вас в такси тут рядом…
Люк все еще кипел от негодования, когда спустя несколько минут они захлопнули за Мэг дверцу такси и успели заметить выражение лица девушки, сменившее адресованную обоим спутникам бодрую прощальную улыбку. Пробиваясь сквозь толпу к Крамб-стрит вслед за инспектором, Кэмпион в очередной раз удивлялся глубине и силе чувства, только что выказанной его новым знакомым. Люк переживал так, как если бы Элджинбродд приходился ему братом. Он мысленно ставил на место погибшего мужа Мэг одного солдата, к которому некогда был горячо привязан. Да, с этого дня кое-кому у старшего инспектора не поздоровится.
Крамб-стрит, и прежде не блиставшая красотой, сегодня выглядела хуже некуда. Туман растекался по крышам низеньких домишек, как убежавший из котла и стынущий суп по засаленной плите. Лавчонки были жалкими еще тогда, когда их только-только построили в расчете на случайную мелкую торговлю. После победы, когда через вокзал проходили сотни тысяч демобилизованных, каждый с мешком подаренной правительством одежды всех степеней необходимости, половину заведений захватили быстро сориентировавшиеся перекупщики, занявшиеся куплей-продажей подержанных вещей. За каждой второй витриной темнели гирлянды полуреспектабельных лохмотьев, развешанных между нагромождениями серых посудных полотенец, грязных чемоданов и бессистемными коллекциями остатков пехотного хаки вперемешку с голубым авиационным обмундированием. Главным украшением квартала служил новенький полицейский участок на углу. Именно туда прошествовал старший инспектор властной поступью лендлорда. Поток автомобилей на минуту преградил им дорогу, задержав обоих джентльменов на островке безопасности. Пока они стояли посреди проезжей части, мистер Кэмпион вдруг подумал, что туман пахнет как-то зловеще. Это запах залитого водой пепелища, и словно впервые услышал явственный гам раздраженного, полуослепшего города, визг тормозов, ругань шоферов и злобное шипенье шин по мокрому асфальту.
А надо всем этим, ухая барабанами, вел главную тему уличный оркестр. В его звуках не было ни тени жалобной заунывности. Напротив, они торжествовали в сгустившемся воздухе во всем бесстыдстве назойливой и развязной какофонии.
Группа музыкантов располагалась частью в водосточной канаве, частью на тротуаре. В соответствии с законом, они неторопливо перемещались вдоль улицы, и дребезжащие жестянки для сбора пожертвований еще добавляли грохота. Разглядеть их лица было трудно, оркестр все-таки находился чуть поодаль, но в самых движениях оркестрантов сквозила такая омерзительная настырность, что огибая эту компанию, поток пешеходов невольно суживался. Люк мотнул головой в сторону музыкантов:
— Видите? Злостное вымогательство! А то как же! Падайте, па-дайте! — он сунул Кэмпиону чуть ли не под самый нос сложенную лодочкой ладонь, скривив лицо в алчной гримасе. — А ты их попробуй только тронь! Не задерживаться — вот и все, что нам дозволено от них требовать. Подыми такой гвалт коты, их давно бы прибили!
Кэмпион рассмеялся. Люк ему определенно нравился.
— Помню, после Первой Мировой эти оркестры шокировали публику, — заметил он в ответ, — но кажется, в государстве всеобщего благоденствия с ними как-то свыклись. Ветераны, как я понимаю?
— Все мы ветераны, — Люк не скрывал раздражения, — готов спорить, что каждый встречный мужчина младше шестидесяти — ветеран, и половина женщин тоже. Эта гопкомпания — ветераны плюс кое-что еще. А вы их разве прежде не видели? Они слоняются по всему Лондону, а по Вест-Энду в особенности. Нам предъявить им нечего, но выглядят они, прямо скажем, не то чтобы слишком привлекательно.
Взмахнув руками, он начертал в воздухе круг и сощурил глаза до размера булавочной головки.
— У каждого на шее табличка. Вот у этого «Не получаю пенсии». Я, что ли, получаю! А вон еще — «Инвалид. Нет руки». Ишь бедняга! А мог бы сходить за бесплатным протезом в родное министерство здравоохранения! Куда там! «Нет головы» — вот что тебе бы подошло. И ведь ни у кого не увидишь таблички «Безработный» — а то не дай Бог работать предложат. Обычные попрошайки. Вот только песня эта — хорошая, марш ветеранов. Вы помните ее?
— Вспоминаю. Кажется, «Жду тебя»?
Люк, замерев, прислушивался, лицо его приняло странное выражение. Оркестр двигался медленно-медленно.
— «Под зеленым старым дубом, — промычал старший инспектор себе под нос, — буду ждать тебя! Буду ждать те-бя — только ты дождись меня. Под-ставь свои губки, по-правь свои юбки, раз и два и нас повенчают. — И поплывем в челноке — по серебристой реке — где ивы ветвями качают». Не Бог весть какая поэзия, насколько я понимаю, да только те вон голубчики имеют в виду совсем другие слова.
— А, ну да! — аккуратная память мистера Кэмпиона выдала, наконец, нужную строчку. — «И при твоем кошельке — мы уплывем по реке — и нас никто не поймает».
Старший инспектор невесело рассмеялся, диковато хрюкнув.
— Это-то еще ничего. Нет, эти приятели сейчас вспоминают другие строчки. Уж больно зверски они играют. «На приколе живя — я буду ждать тебя — поджидать тебя — когда не ждешь меня. Открой только глотку — распорю как селедку — перо под кадык и здрассьте!»
