Дик Френсис - Тропою риска
Пока он спал, я немного работал. Грустный пейзаж уже не был таким грустным, он стал просто осенним пейзажем с тремя лошадьми, которые кружком стояли в поле. Такие картины - одновременно и понятные, и сделанные достаточно добротно - и были моим хлебом. Они хорошо расходились, обычно я рисовал по меньшей мере по картине за десять дней. Душу в них я не вкладывал, все было делом одной техники.
А вот портрет Регины стал лучшим из того, что я сделал за много месяцев. Она улыбалась на полотне совсем как в жизни. Картины меняются за время работы над ними. День за днем в моем воображении смещались акценты, и наконец кухня на заднем плане стала темнее, а сама Регина ярче. Было видно, что она стряпает, но внимание концентрировалось на образе женщины, а не на том, что она делает.
В конце концов кухня, которую я видел перед собой, стала на полотне лишь отдаленным планом, а женщина, которой передо мной не было, ожила.
Поработав над картиной, я каждый раз прятал ее в чемодан. Не хотел, чтобы Дональд увидел ее.
В среду к вечеру Дональд, слегка пошатываясь, спустился в кухню, стараясь не показать своей слабости. Он уселся за соломенной ширмой поближе к столу, пригубил виски, бутылку которого я принес в тот день, и наблюдал, как я мою кисти.
- Ты всегда такой аккуратный? - поинтересовался он.
- Краски дорого стоят.
Жестом он указал на картину с лошадьми, которая сохла на мольберте.
- Сколько все это стоит тебе самому?
- Одних материалов здесь на десять фунтов. А еще тепло, свет, жилье, пища, виски, одежда, трата нервов… Столько я заработаю за неделю, если, бросив все, вернусь к своему прежнему занятию и стану продавать дома.
- Дорогое удовольствие, - констатировал он вполне серьезно.
- Но я не жалуюсь, - усмехнулся я.
Я смыл с кистей мыльную пену и поставил сушиться. Хорошие кисти так же дороги, как и краски.
- Порывшись в финансовых отчетах компании, - сменил тему Дональд, - они повезли меня в полицейское отделение и там силились доказать мне, что я сам убил ее.
- Невероятно!
- Они пришли к выводу, что я мог прийти домой перед ленчем и убить ее. Времени, говорят, у меня было достаточно.
- Они просто спятили! - Я плеснул в стакан добрую порцию виски и положил кусочек льда.
- Кроме Фроста, там был еще человек, шеф их отдела. По фамилии вроде бы Уолл. Худощавый такой, с колючим взглядом. Мне показалось, что он никогда не моргает. Он вцепился в меня и все время твердил, что я убил ее потому, что она, вернувшись, застала меня вместе с грабителями…
- Господи! - произнес я с отвращением. - Но ведь она не покидала магазина до половины третьего.
- Хозяйка цветочного магазина изменила свои показания. Теперь она говорит, что не помнит точно, когда ушла Регина. Припоминает лишь, что вскоре после ленча. А я в это время еще возился с клиентурой…
Он замолчал, ухватившись за стакан, как будто искал в нем опору.
- Не могу тебе передать, как все было мерзко… - Он изо всех сил сдерживался. - Они сказали, - добавил он, - что восемьдесят процентов убитых женщин стали жертвами своих мужей.
Да, это было в стиле Фроста.
- Потом они отпустили меня домой, но я думаю… - Его голос задрожал и он глотнул из стакана, стараясь сохранить столь тяжело добытое спокойствие. - Я не думаю, что они надолго оставят меня в покое.
Прошло пять дней с того момента, когда он, вернувшись домой, нашел Регину мертвой. Его умственное и нервное напряжение было столь велико, что я не переставал удивляться, как он не сошел с ума.
- Они напали на след преступников? Он слабо усмехнулся:
- - Сомневаюсь, что они этим занимаются.
- Но это их обязанность.
- И я так полагаю. Однако они ничего не говорят. - Он медленно допил виски. - В том-то вся и ирония… Я всегда с уважением относился к полиции. Кто же мог знать, что они такие?
«Чудеса, - подумал я. - Либо они хотят надавить на подозреваемого, рассчитывая развязать ему язык, либо просто ограничиваются вежливыми заявлениями, учтивыми вопросами и топчутся, топчутся на месте… В итоге единственная эффективная система расследования заставляет невиновных страдать больше, чем виновных».
- Я не вижу конца, - сказал Дон. - Не вижу.
В пятницу до обеда полицейские снова посетили нас; но мой кузен уже ни на что не реагировал. Он был апатичным и серым, как дым. Он столько выстрадал, что слова инспектора Фроста отскакивали от него как от стенки горох.
- Ты вроде бы собирался рисовать какому-то клиенту лошадь? - неожиданно спросил он, когда мы уже принялись за ленч.
- Я предупредил их, что приеду позже.
- Ты же обещал приехать во вторник?
- Я все уладил по телефону.
- Все равно тебе лучше поехать!
И Дональд настоял, чтобы я посмотрел расписание поездов, заказал такси и предупредил людей, что приеду. Я пришел к выводу, что и в самом деле пришло время оставить его одного, и стал собирать вещи.
- Мне кажется, - сказал он неуверенно, когда мы ждали такси, - что ты никогда не рисовал портреты. Я имею в виду людей…
Иногда бывало.
- Я только хотел… не мог бы ты как-нибудь?.. У меня есть фото Регины…
Я внимательно посмотрел на него. Вероятно, это не должно было повредить ему. Я раскрыл чемодан и достал картину, держа ее обратной стороной к Дону.
- Она еще не просохла, - предупредил я, - и не обрамлена. И я не могу покрыть ее лаком по меньшей мере еще с полгода. Но, если она тебе нравится, можешь взять ее себе.
- Дай-ка посмотреть.
Я повернул полотно. Он прикипел к нему взглядом, но ничего не сказал. К парадному подъехало такси.
- Будь здоров. - Я приставил картину к стене кухни.
Он проводил меня на крыльцо, открыл дверцу машины и помахал мне на прощание. Молча, потому что в глазах у него стояли слезы.
В Йоркшире я пробыл неделю, увековечивая старого терпеливого скакуна, а потом вернулся в свою квартиру неподалеку от аэропорта Хитроу, прихватив с собой картину, чтобы завершить ее.
Сытый рисованием по самую завязку, я бросил все и подался на скачки.
Скачки в Пламптоне, прилив знакомого возбуждения при виде плавных движений скакунов. Картины никогда точно не передадут их грациозность, никогда.
Мне самому всю жизнь хотелось принять участие в скачках, но не хватало куража или, может быть, выдержки. Как и Дональд, мой отец владел предприятием средней руки, он проводил аукционы в Суссексе. Подростком я мог часами наблюдать, как выезжают лошадей, а в шесть лет стал рисовать их. Иногда тетка после долгих упрашиваний милостиво разрешала мне покататься на пони - своего у меня никогда не было. Хорошо помню этот час блаженства. Потом была учеба в художественном колледже - хорошее время. Но в двадцать два года я потерял родителей, и мне пришлось самому зарабатывать себе на жизнь.
На нашей улице размещалась контора по торговле недвижимостью, и я долго работал в ней.
Казалось, добрая половина художников-анималистов, рисующих лошадей, съехалась сегодня в Пламптон. Да и неудивительно, поскольку здесь впервые в новом сезоне должен был появиться «Большой Национальный призер». Естественно, картина с названием «Большой Национальный призер на старте» имеет намного больше шансов быть проданной, чем если бы она называлась просто «Один из участников состязаний в Пламптоне перед заездом». Меркантильные соображения вынуждают будущих Рембрандтов считаться с рыночной конъюнктурой.
- Тодд?! - крикнул кто-то мне в ухо. - Ты же должен мне пятнадцать фунтов!
- А черта лысого не хочешь? - спросил я.
- Ведь ты сказал, что Размах будет фаворитом в Аскоте.
- Не живи чужим умом.
Билл Пайл засмеялся и похлопал меня по плечу. Он считал всех знакомых своими закадычными друзьями, бурно приветствовал их при встрече, любил выпить за чужой счет и смертельно всем надоедал. Бог знает сколько раз я встречал Билли на скачках, но так и не смог придумать, как избавиться от него, не прибегая к грубости. Обычные отказы отскакивали от него, как ртуть от стекла, и со временем я пришел к выводу, что проще всего сразу выпить с ним, чем целый день избегать.
Итак, я ждал, когда он произнесет свою традиционную фразу: «Пропустим по одной?»
- Пропустим по одной? - предложил он.
- Э-э… конечно, - покорно согласился я.
- Твой отец никогда бы не простил мне, если бы я не заботился о тебе. - Это тоже была его традиционная фраза. Я знал, что им приходилось встречаться по делам, но подозревал, что дружбу Билли выдумал уже после смерти моего отца.
- Идем!
Я наперед знал всю последующую процедуру. Он вроде бы неожиданно встретит в баре свою тетушку Сал, и я должен буду заказывать выпивку для них обоих.
- О-о! Да здесь тетушка Сал! - объявил Билл, заходя в бар. - Сюрприз!..
Тетушка Сал в свои семьдесят с хвостиком была завзятой болельщицей - с вечной сигаретой в углу рта и с книжечкой-расписанием соревнований, раскрытой на предстоящем заезде.
- Хэлло, миссис Сал!
- Что? А-а… Как поживаете? Вы что-нибудь знаете о заезде в два тридцать?
