Гилберт Честертон - Исчезновение принца. Комната № 13
– Для тебя это стало большим ударом, Марни? – тихо спросил молодой человек.
Она кивнула.
– Да, но удары душевные ничем не отличаются от ударов кулаком: сначала больно, а потом проходит. Не очень большое удовольствие, когда тебя перекручивают, заставляют по-новому смотреть на жизнь. Это ужасно больно, Джонни. Но, мне кажется, когда я узнала… – Она в нерешительности замолчала.
– Когда ты узнала, что я был вором.
– Когда узнала, что ты был… О Джонни, зачем ты это делал? В тебе же столько всего хорошего. Ты в университете учился, ты джентльмен… Как ты мог? Я понимаю, папа – он рассказывал о своей юности, как невыносимо тяжело ему было, как ему приходилось бороться, чтобы выжить. Но у тебя были такие возможности, которых он никогда не имел. Ведь счастья на чужом горе не построишь, разве не так, Джонни?
Он не ответил, и тогда она, быстро вздохнув, снова улыбнулась.
– Но я приехала не для того, чтобы читать тебе лекции, и я даже не стану спрашивать, готов ли ты ради меня в будущем жить, как все честные люди. И знаешь почему, Джонни? – она накрыла его руку холодной ладонью. – Потому что я не собираюсь становиться доброй феей из сказок и пытаться спасти тебя от самого себя.
– А я уже спасен, – хмыкнул Джонни. – Ты совершенно права: мне совершенно незачем было становиться вором. Просто так сложилось. Я стал жертвой обстоятельств. Может быть, меня просто захватила игра… Хотя нет. Нет, не в этом дело. Когда-нибудь я расскажу тебе, почему я сошел с прямой дороги добродетели. Это длинная и интересная история.
Больше она не вспоминала о его падении, и во время обеда к ней вернулась ее обычная веселость. Улучив момент, Джонни бросил взгляд на ее руку и облегченно вздохнул: платиновое обручальное кольцо, которое она носила раньше, исчезло, и его место заняло простое золотое колечко, украшенное камешком бирюзы. Сердце Джонни забилось учащенно. Он подарил ей это кольцо, когда выиграл его в состязании по стрельбе на благотворительной сельской ярмарке, где они впервые встретились (впрочем, ярмаркой это мероприятие было назвать трудно из-за того, сколько было включено в программу всевозможных аттракционов, конкурсов и спортивных состязаний, в том числе и любительские соревнования наездников). Тогда этот подарок был преподнесен и принят с одинаковой веселой беспечностью и без всякой задней мысли. Стоило кольцо не больше фунта, но никакие миллионы не принесли бы Джонни того счастья, которое он испытал, увидев его на ее пальце.
После обеда она снова заговорила о неприятном.
– Джонни, обещай, что будешь вести себя очень осторожно. Папа говорит, что Джефф Лег ненавидит тебя, и я вижу, что для него это очень серьезно. Он говорит, что Джеффри и его отец не остановятся ни перед чем, чтобы сделать что-нибудь плохое тебе… И мне, – прибавила она.
Джон нагнулся над столом и тихим голосом произнес:
– Марни, когда все уладится… Я про твой развод… Ты примешь меня… таким, какой я есть?
Она спокойно встретила его взгляд и кивнула. Более странное предложение трудно было и придумать. Джеффри Лег, который наблюдал за их встречей на вокзале и последовал за ними до ресторана, сейчас следил за ними с одного из балконов, и лицо его вспыхнуло, когда он понял, что произошло.
Глава XXV
В четверг днем Эммануэль Лег вышел из лифта клуба «Хайлоу», коротко кивнув Стивенсу, миновал устланный ковром коридор и открыл дверь в свой маленький кабинет. Полчаса он просидел неподвижно за секретером, сцепив пальцы над лежащей перед ним записной книжкой, напряженно размышляя. Затем открыл крышку стола, нажал кнопку, и едва успел снять с нее палец, как в кабинет вошел метрдотель заведения, высокий итальянец с неприятным лицом.
– Фернандо, ты все приготовил к сегодняшнему обеду?
– Да, – ответил тот.
Он внимательно посмотрел на итальянца и улыбнулся, обнажив зубы.
– Вина самые лучшие?
– Только самые лучшие, – живо ответил Фернандо.
– Нас будет четверо: я с майором Флойдом, мистер Джонни Грей и Питер Кейн.
– Леди не придет? – уточнил Фернандо.
– Нет, думаю, сегодня она с нами обедать не будет, – осторожно произнес Эммануэль.
Когда метрдотель ушел, Эммануэль встал, закрыл дверь на задвижку и занялся осмотром секретера. Он находил огромное удовольствие в выдвигании ящиков и просматривании маленьких исписанных записных книжечек, которыми была забита ниша под ними. Это был секретер Джеффри, а Джефф был для него единственным дорогим существом на всем белом свете.
Наконец он встал, подошел к стоявшему у стены шкафу с выдвижными полочками, сунул в одну из них руку, повернул ручку, потянул, и шкаф повернулся, как дверь, открыв узкую винтовую лестницу, уходящую вверх и вниз. Эммануэль сделал шаг вперед, не закрывая двери, щелкнул выключателем на стене, и темная лестница осветилась. Какую-то секунду он выбирал, куда идти, вверх или вниз, и остановился на последнем.
Внизу лестницы находилась еще одна дверь, через которую он вошел в подвал дома. Как только он ее открыл, в лицо ему ударил такой горячий воздух, что на мгновение ему стало трудно дышать. В подвале из мебели лишь сиротливо стоял стол под яркой лампой, а из-за огромной закрытой печи было жарко, как в турецкой бане. Он не прошел и трех шагов, как пот уже градом катился по его щекам.
За столом сидел мужчина, очень маленького роста, зато с огромными плечами. Перед ним лежала большая раскрытая книга. Услышав, как лязгнул ключ, карлик повернул голову, встал и пошел к посетителю. Это был метис, на котором, кроме штанов из грубой синей ткани, ничего не было. Желтая кожа и лицо, очень похожее на морду какого-то зверя, придавали ему удивительно отталкивающий вид.
– Что, Пьетро, печь растопил? – обратился к нему Эммануэль, снимая очки, чтобы вытереть со стекол капельки сконденсировавшейся влаги.
Пьетро что-то проворчал, взял толстый железный прут и поднял большую дверь печи. Эммануэль вскинул руки, закрывая лицо от потока жары, вырвавшегося из горнила.
– Закрой! Закрой немедленно! – раздраженно закричал он и, когда это было сделано, подошел ближе к печи.
Рядом с ней на стене имелся выступ, который начинался в двух футах над полом и уходил в потолок. Посторонний человек мог решить, что это вентиляционная шахта, необходимая для проветривания замкнутого помещения, но Эммануэль не был посторонним. Он знал, что эта шахта вела на крышу и служила совсем для другой цели.
– Хороший огонь, а, Пьетро? Смог бы там человека сжечь?
– Там можно сжечь все что угодно. Но не человека, – огрызнулся метис.
Эммануэль засмеялся.
– Боишься, что я на тебя убийство повешу? Не бойся, – сказал он. – Но медь там расплавишь?
– Расплавишь, и следа не останется.
– В последнее время приходилось что-нибудь жечь?
Мужчина кивнул, бережно потирая мощные руки.
– Они приходили в прошлый понедельник, когда босса подстрелили, – сказал метис. У него был гортанный голос, к тому же он имел какой-то едва уловимый дефект речи, из-за чего казалось, что он все время говорит грубым тоном. – Ребята наверху знали, что они придут, потому и видеть там было нечего. Зря искали. Я тогда чуть печь не забил.
Эммануэль кивнул.
– Босс велел неделю не тушить огонь, – пожаловался Пьетро. – Мистер Лег, а мне-то здесь каково? Мне уже кажется, еще немного и я тут умру. Жара невыносимая.
– Но ведь по ночам ты не работаешь, – ответил Эммануэль. – А то, бывает, и неделями бездельничаешь. Сегодня ты мне будешь нужен… Мистер Джефф уже сказал тебе?
Карлик кивнул, и Эммануэль вышел на лестницу, закрыв за собой дверь. После жары подвала он ощутил себя будто в какой-то ледяной пещере. Воротник его промок насквозь, одежда неприятно липла к телу. Он стал подниматься по лестнице. Миновав открытую дверь своего кабинета, он продолжил подъем, пока не вышел на крошечную площадку, на которой едва умещались обе его ступни. Здесь была еще одна дверь. Он дважды постучал – ключей от этой двери у него не было. Через какое-то время раздался ответный стук, открылось маленькое смотровое окошко, и его подозрительно осмотрела пара внимательных глаз. Когда дверь наконец открылась, он увидел перед собой маленькую комнату с большим световым люком в потолке, перекрытым массивной решеткой. Сбоку от люка к потолку была приделана роликовая штора, которую ночью можно было развернуть и закрыть свет, время от времени озарявший эту комнату.
Человек, который приветствовал Эммануэля кривой усмешкой, был невысок и лыс, лет шестидесяти. Выглядел он довольно необычно, но не из-за своего маленького роста, а благодаря соседству золотого монокля со старой, потертой одеждой.
Посреди комнаты стоял стол, загроможденный всякой всячиной – от небольшого микроскопа до коробки с маленькими черными бутылочками. Под яркой лампой, свисавшей над столом, лежала вытянутая медная пластина, над которой сейчас работал гравер – дверь он открыл с резцом в руке.
