Агата Кристи - Два романа об отравителях
— Я в этом уверена, — ответила Марджори. — А чтобы ее проглотить, он потратил две или три секунды.
— Согласен, что вид у нее был именно такой, — с предельной осторожностью ответил профессор, — и проглотил он ее с некоторым трудом.
— Я этих капсул не знаю, — сказал Хардинг. Лицо его, полное сомнения и беспокойства, побледнело еще больше. — С чего бы это? — подумал Эллиот. — Хардинг добавил: — Я бы лично сказал, что это было яйцо, зеленое яйцо, мне еще было странно, как это он не подавился. Но, если остальные знают, что это за штука, я спорить не стану. Я согласен.
Эллиот решил, что на этом пункте задерживаться не стоит.
— Мы еще вернемся к этому, а сейчас я хочу задать вам вопрос первоочередной важности: «Сколько времени он пробыл в комнате?»
Он произнес это серьезно, но на лице Инграма было столько сарказма, что Марджори заколебалась.
— Тут что — какая — то ловушка? Имеется в виду сколько времени прошло с того момента, как этот человек вошел в садовую дверь, и до того, как он снова вышел? Совсем немного, это точно. Я думаю: две минуты.
— Две с половиной, — сказал Хардинг.
— Он был в комнате, — проговорил профессор, — ровно тридцать секунд. К слову сказать, люди склонны с утомительным постоянством преувеличивать длительность событий. По сути дела «Немо» почти не рисковал. У зрителей не было времени внимательно рассмотреть его — даже если бы они очень старались. Если хотите, инспектор, я могу дать вам полный отчет о том, как разыгрывалась во времени вся сцена, включая действия Чесни. Хотите?
Эллиот кивнул, и профессор, зажмурив глаза, продолжал:
— Начнем с того момента, когда Чесни вышел в кабинет, а я погасил здесь свет. До того, как Чесни вновь отворил дверь, чтобы начать представление, прошло секунд двадцать. «Немо» появился через сорок секунд после этого и сыграл свою роль за тридцать секунд. После его ухода Чесни, прежде чем упасть на пол, притворившись мертвым, сидел еще тридцать секунд. Затем он встал и вновь закрыл дверь. Мне понадобилось немного времени, чтобы найти этот проклятый выключатель и снова зажечь свет. Скажем, еще двадцать секунд. Однако все представление, начиная с того момента, когда был погашен свет, и до того, как я его зажег снова, продолжалось не больше двух минут двадцати секунд.
На лице Марджори было написано сомнение, а Хардинг пожал плечами. Они не спорили, но и, совершенно очевидно, не были согласны. Оба выглядели бледными и усталыми. Марджори слегка дрожала. Эллиот понял, что дальше струну затягивать не стоит.
— Теперь последний вопрос, — сказал он. — Звучит он так: «Кто говорил и что было сказано?»
— Какое счастье, что это уже последний! — воскликнула Марджори. — На этот раз я уж, по крайней мере, не могу ошибиться. Тот тип в цилиндре не произнес ни слова. — Девушка резко обернулась к профессору Инграму. — С этим вы ведь не станете спорить?
— Не стану.
— И дядя Марк заговорил один только раз. Как раз когда тот человек поставил чемоданчик на стол и шагнул вправо. Дядя Марк сказал: «Все в порядке, что ты еще собираешься делать?»
Хардинг кивнул.
— Правильно. Сказано было именно это, хотя за точный порядок слов я не ручаюсь.
— И больше ничего? — настойчиво спросил Эллиот.
— Абсолютно ничего.
— Не согласен, — проговорил профессор.
— О, будь оно все проклято, — почти прокричала, вскакивая на ноги, Марджори. Эллиоту стало даже немного не по себе, когда он увидел, как может измениться это мягкое, спокойное лицо. — К черту!
— Марджори! — крикнул Хардинг и, кашлянув, сделал смущенный жест в сторону Эллиота, словно взрослый, старающийся отвлечь внимание от расшалившегося ребенка.
— Ты зря так вспыхиваешь, Марджори, — мягко проговорил профессор. — Я только пытаюсь помочь вам. Ты же это отлично знаешь.
Несколько мгновений на лице Марджори была написана нерешительность, а потом на глаза набежали слезы, а выступившая на лице краска придала ему такую неподдельную красоту, которой не могли повредить даже дрожащие губы.
— Извините, — сказала она.
— Например, — продолжал, как ни в чем не бывало, профессор, — строго говоря, неверно, что во время спектакля никто не произнес ни слова. — Профессор взглянул на Хардинга. — Вы говорили.
— Я? — переспросил Хардинг.
— Да. Когда вошел доктор Немо, вы со своей кинокамерой передвинулись немного вперед и сказали: «У — у! Человек — невидимка!» Разве не так?
Хардинг несколько раз провел рукой по своим волосам.
— Да, сэр. Хотел, наверное, показать, какой я остроумный. Но какого черта!.. Вопрос ведь к этому не относится. Речь ведь идет только о том, что говорили действующие лица спектакля, правильно?
— И вы, — продолжал профессор, оборачиваясь к Марджори, — тоже сказали или, вернее, прошептали пару слов. Когда «Немо» откинул вашему дяде голову, чтобы заставить его проглотить капсулу, у вас вырвалось протестующее: «Нет! Нет!» Негромко, но я хорошо расслышал.
— Не помню, — моргая, ответила Марджори. — Но какое все это имеет значение?..
Тон профессора стал спокойнее и мягче.
— Я готовлю вас к следующей атаке инспектора Эллиота. Минуту назад я уже предупредил вас: инспектора интересует — не мог ли кто — то из нас выскользнуть из комнаты и убить Марка в те две минуты, когда свет был погашен. Ладно, я в состоянии присягнуть, что видел или слышал вас обоих все время, пока Немо находился на сцене. Я могу присягнуть, что вы не выходили из этой комнаты. Если вы можете сказать то же самое обо мне, тогда у нас такое тройное алиби, которое не по силам опровергнуть даже Скотленд Ярду. Слово за вами!
Эллиот внутренне напрягся. Он знал, что следующие минуты могут оказаться решающими.
* * *Теперь на ноги вскочил Хардинг. В его больших — «коровьих», как окрестил их Эллиот — глазах видна была тревога. Лицо его сохраняло обычное выражение сердечности и уважения к старшим, но кулаки были крепко сжаты.
— Я же все время был занят съемкой! — воскликнул он. — Поглядите, вот камера. Вы что — не слышали, как она работала? Нет?..
Он засмеялся — по — настоящему симпатичным смехом. Похоже, он ожидал, что хоть кто — нибудь еще засмеется вместе с ним, и был разочарован, когда этого не случилось.
— Понятно, — проговорил он, глядя куда — то вдаль. — Я однажды читал рассказ.
— Да что вы, — заметил профессор Инграм.
— Да, читал, — предельно серьезно продолжал Хардинг. — У одного типа было алиби, потому что кто — то там слышал, как он все время печатал на пишущей машинке. А потом оказалось, что он придумал какое — то устройство, которое само тарахтело точь — в — точь, как пишущая машинка. Черт возьми, не думаете же вы, что можно заставить кинокамеру снимать, когда возле нее никого нет?
— Это же абсурд! — воскликнула Марджори. — Я видела тебя. Я знаю, что ты был здесь. Вы, действительно, могли подумать нечто подобное, инспектор?
Эллиот рассмеялся.
— Я, мисс Вилс, ничего подобного не говорил. Все эти предположения исходили от профессора. Впрочем, можно остановиться на этом вопросе подробнее, — он говорил сейчас тоном человека, идущего на уступку, — хотя бы ради того, чтобы окончательно с ним покончить. Между прочим, это ведь верно, что здесь была полная тьма?
Профессор ответил прежде, чем успел заговорить кто — либо еще.
— Темнота была практически полной первые двадцать секунд, пока Чесни не отворил дверь в кабинет. После этого рассеянный свет, горевший в кабинете лампы хоть и слабо, но освещал комнату. Силуэты — я надеюсь, это подтвердят и мои товарищи — вырисовывались вполне отчетливо.
— Одну минутку, сэр. Как именно вы сидели? Профессор встал и аккуратно поставил три стула в одну линию с промежутками примерно в три фута. От стульев до двери было около трех метров и, следовательно, максимальное расстояние, разделявшее зрителей и Марка Чесни, составляло не более пяти метров.
— Чесни сам расставил стулья еще до того, как мы вошли, — объяснил профессор, — и мы их не переставляли. Я сидел вот здесь, справа, поближе к окну, — он положил руку на спинку стула. — Марджори была в центре, а Хардинг с другого краю.
Поглядев на расположение стульев, Эллиот обратился к Хардингу:
— Чего ради вы расположились так далеко слева? Разве из центра вид не был бы лучше? С того места вы не могли, например, снять, как «Немо» появился в садовой двери.
Хардинг нахмурился.
— Хорошо, тогда я вас спрошу: каким, черт побери, образом я мог угадать, что здесь будет твориться? — довольно резко проговорил он. — Мистер Чесни заранее не объяснял нам, что он готовит. Он просто сказал: «Сядьте вот здесь», и могу вас уверить, — мне и в голову не пришло с ним спорить. Уж кому — кому, но только не мне. Я сел… а, если говорить точнее, стал там, где мне было сказано, и видно мне было совсем неплохо.
